Сорок лет назад (СИ) - Володин Мирон. Страница 16

— Еще один вопрос, дядюшка, — сказал он, ступая рядом по песку, тогда как дядюшкина рука опиралась о его плечо.

— Да, Петр?

— Почему вас называют мистером Пулом?

— О, это имя я взял себе в тот день, когда мной впервые заинтересовалась пресса, — охотно ответил старик. — Помню, ко мне подошел один местный газетчик. Он тогда спросил: «Как тебя зовут, парень?». Не знаю, почему, но я вдруг испугался, что это может быть полицейский, у меня были причины недолюбливать полицейских, поэтому я и выпалил: «Джонатан Пул». Так звали инженера с приисков, которого, как я слышал, убили во время последних беспорядков. Наутро мой снимок появился в газете с подписью: «Джонатан Пул», — дядюшка прочертил указательным пальцем воздух, да так и остался стоять, задумчиво вглядываясь куда-то в пространство, его глаза продолжали видеть то, что уже давно перестало существовать.

Библиотека одновременно служила дядюшке рабочим кабинетом, судя по тому, что, кроме шкафов с книгами, в ней находился огромный канцелярский стол, на котором стоял телефонный аппарат, впрочем, не работающий, и лежали одна на другой несколько толстых папок. По ковру была расставлена мягкая мебель, и кроме того, монитор, подсоединенный к видеомагнитофону. О его назначении Максим узнал чуть позже. Примечательно, что в доме вообще не было ни телевизора, ни радио. Слухи об отшельническом образе жизни дядюшки оправдывали себя.

Фотография, о которой тот упоминал за обедом, стояла в рамке между двумя стеклышками прямо на его письменном столе. Это был очень старый снимок небольших размеров, неважного качества, но, судя по тому, как бережно дядюшка его хранил, видимо, он был ему слишком дорог.

На нем с трогательной нежностью прижимались друг к дружке двое одинаково одетых близнецов, только один, растянув рот до ушей, улыбался в объектив, а второй с самым серьезным выражением смотрел куда-то вдаль. Обоим было лет по двенадцать. Фоном служил раскинувшийся внизу город. Очевидно, снимали с какой-то высокой точки. Максим сразу его узнал: это была Винница сороковых годов.

Смотрят, будто с картинки, подумал он. И, как видно, очень любят друг друга.

К лацкану куртки каждого из них было приколото по значку с изображением самолета. Дядюшка разжал ладонь: в ней лежал точно такой же, выпущенный когда-то в Виннице — в честь известного земляка, создателя первого в мире самолета.

Максим задумчиво повертел его так и этак, прежде чем вернуть дядюшке. Второй, должно быть, перешел от отца к настоящему Петру Шемейко. Неожиданно для самого себя, так, словно на его месте был кто-то другой, он сказал деревянным голосом:

— Да. Такой же был у отца. Я помню.

Дядюшка быстро посмотрел ему в глаза. Максим испугался: вдруг он сморозил какую-то чепуху? Но тут на дядюшкином лице промелькнуло подобие теплой улыбки. Он незаметно вздохнул с облегчением.

Дядюшка, правда, помалкивал. Тогда Максим показал на снимок:

— Который из них мой отец?

— Бьюсь об заклад, что ты не узнаешь, — уклончиво ответил дядюшка. — Мы были так похожи, — он еще раз изучающе взглянул Максиму в лицо. — В тебе тоже что-то есть от твоего отца.

— И от вас, дядюшка?

Сумерки поглотили кроны деревьев, обрисовав только верхний, изрезанный, край. Обширный парк, переходящий затем в первозданный лес, быстро погружался в темноту. Одни пальмы гордо выделялись на фоне бледного неба с хаотичной россыпью звезд. Океан напоминал о себе разве что ленивым шипением прибоя.

Большая волна лизнула носки его туфель. Максим поднялся во весь рост, размял затекшие ноги, отряхнулся от налипших песчинок и, увязая по щиколотки в песке, раскачивающейся походкой побрел к дому.

Внизу, справа от выхода на террасу, светилось окно. Это была комната Чана. Над ней находилась спальня дядюшки, но там было темно. Зато полоса света пробивалась левее, сквозь неплотно зашторенное окно второго этажа. Присмотревшись повнимательнее, он заметил свет также и в соседнем окне. И в следующем… Что в этих комнатах? Ему пока не удалось побывать в том крыле. Короткий коридор в несколько шагов, начинавшийся тут же у лестничной клетки, заканчивался одной единственной дверью, которая вела куда-то вглубь. Несколько раз он пытался в нее войти, но она все время оказывалась запертой. Аше нечего там делать, ее комната была в правом торце коттеджа, если смотреть со стороны моря, как сейчас. Все нижнее правое крыло занимали подсобные помещения и комнаты для прислуги. Максим зашел за угол. Вот и ее окно, в нем горел свет. Следовательно, наверху, в той комнате мог находиться только дядюшка. Правда, что он там делал, было совершенно неясно.

Максим задержался под окном Аши. Пожалуй, он и сам не знал, с какой целью. Занавески были задернуты, иногда ее тень перемещалась на них, то появлялась, то снова исчезала. Постояв без дела около минуты, он отправился дальше и, обогнув дом, вошел в него через парадный вход.

Он занимал комнату в противоположном конце от комнаты Аши. Нельзя сказать, чтоб она была слишком просторной. Кровать, письменный стол, один стул и шкаф для одежды — вот, собственно, все, что в ней находилось. При всей скромности обстановки тут было довольно мило. Отведенная ему комната была угловая. Одно окно выходило на море, другое, полузакрытое ветками лианы, смотрело на террариум. Желтый свет пронизывал его стеклянную крышу и рассеивался где-то внутри, не достигнув пола. Максим с отвращением зашторил второе.

Он походил по комнате, заглядывая во все углы, а когда осматривать было уже нечего, от скуки завалился на кровать прямо в одежде, подложив руки под голову. Время для сна еще не наступило. Он мог продолжать бездельничать, поддаваясь гнетущим сомнениям, а мог… Мог ли он попытаться их разрешить?

Что-то не давало ему покоя. Терзало, мучило. Но вот незадача: он никак не мог понять, что именно. Знал только, что возникло это в результате событий сегодняшнего дня, его общения с дядюшкой. Однако, прогоняя в уме все их разговоры, он только зря терял время.

Впрочем, его мучения долго не продолжались. В какой-то момент он расслышал пробивающийся сквозь тишину слабый, но все же достаточно отчетливый монотонный гул, по характеру напоминающий гудение моторов стартующего самолета. Прислушавшись, он догадался, что звук исходит откуда-то сверху. Точно, это было над ним — то самое крыло, в котором он видел свет. Очевидно, дядюшка еще там.

Максим вышел из своей комнаты и стал нерешительно подниматься по скрипучей лестнице. Он оказался прав, загадочный источник шума становился все ближе.

Вплотную подойдя к двери, он опасливо нажал на ручку. Дверь подалась. За ней оказалась следующая дверь, которая так же легко открылась, как и первая. Стараясь усмирить взволнованно бьющееся сердце, он переступил порог.

Что-то невероятное творилось внутри. С порога на него накинулся неизвестно откуда взявшийся холодный, пронизывающий ветер. Яркий белый свет тут же заслепил глаза. Поколебавшись, он сделал последний шаг наобум, так как в это время ничего перед собой не видел.

Постепенно глаза привыкали к свету, и он рискнул опустить ладонь.

И сразу ахнул. Точнее, ему лишь показалось, что он закричал. На самом деле он не сумел выдать ничего более эффектного, чем какое-то жалкое мычание.

Широко открытыми глазами он смотрел с огромной, головокружительной высоты в неожиданно разверзшуюся перед ним бездну. Вид из номера в отеле «Мариотти» было ничто по сравнению с этим. Крутой спуск, иногда ступенчатый, но чаще обрывистый, терялся в застывшей дымке облаков где-то далеко внизу. Земля проглядывала мелким рельефом в просветах между ними. Со стороны недружелюбно косились более низкие гребни гор, остановившиеся как бы в почтительном удалении от старшей сестры. От одного взгляда подкашивались ноги. Над головой в холодном, пустом небе одиноко сияло солнце, заставляя искриться снежный покров. Снег был настоящим. Он хрустел у него под ногами. Нельзя было понять, где заканчивается бутафория и начинается подсвеченное полотно.