Сорок лет назад (СИ) - Володин Мирон. Страница 47

Аша смущенно пожала плечами.

— Не знаю… Женщины, гости, ночные спектакли…

— Ну, и… — Максим досадливо поморщился. — Женщины, гости, ночные спектакли… — повторил он за ней. — Как ты не понимаешь? Дядюшка никого никогда не любил. Он был… импотентом! (У Аши вытянулось лицо). Вот именно! Представь: дядюшка — змеелов, дядюшка — покоритель Нангапарбат, дядюшка — кинозвезда. И вдруг: дядюшка — импотент. Какой удар по его тщеславию! Нет, это была как раз та часть его самого, с которой он ни за что не согласился бы примириться. Для него было крайне важно уничтожить, вытереть навсегда этот факт из своей жизни. Именно это он и собирался сделать с моей помощью. Ты должна была стать той самой Ашей, которая развеяла бы все сомнения. Ты и я, мы призваны были заполнить мучительный для его честолюбия пробел молодых лет. И вот здесь он, как обычно, оказался на высоте. Уже одно то, что мы сблизились, никак не назовешь случайностью. Нас было только двое в этом сумасшедшем доме, окруженном джунглями. Как же тут не сблизиться, на радость дядюшке! В противном случае мы бы сами сошли с ума. Разве нет? Он, конечно, знал, что, рано или поздно, это должно произойти, и прежде всего потому, что сам толкал нас в объятия друг друга. Радуясь тому, что нашли себе отдушину, мы ни на секунду не переставали быть марионетками в его руках. Ему оставалось только дожидаться, когда взойдет посев. При этом никто не имел права догадаться, что же происходит на самом деле. В этом он боялся признаться даже самому себе. И еще мне кажется, теперь я понимаю, почему он отказался лечь в клинику: не потому ли, что там могли обнаружить этот его недостаток? Смерть его так не пугала, как правда.

— Так значит, те актеры…

— Они обманули его ожидания. Убивая их, вместе с ними он хотел убить самую мысль о том, что был импотентом.

Аша кивнула головой, показывая, что поняла, а потом снова засомневалась.

— Хорошо. Но ведь это только предположение.

— Которое легко проверить.

— Каким образом?

— А вот каким, — он взял с ее стола кухонный нож и решительно надрезал тыльную сторону своей ладони. Кровь частыми каплями потекла на белую простынь. — Это все, что я могу для него сделать.

Прикрыв ладонью рот, Аша, очевидно, хотела сдержать испуганный крик, как будто и в самом деле это была ее кровь.

Максим не стал возвращаться к себе. На рассвете в доме поднялся переполох. Это означало, что Чан уже вошел к нему в комнату и застал одну лишь примятую постель.

Аша выглядела соблазнительно в ночной рубашке. Еще больше, чем в купальнике. Ее обнаженные плечи отливали равномерным матовым загаром, оттененным белой тканью. Жаль, что утреннее солнце не проникало в ее комнату.

Оба вздрогнули на требовательный стук в дверь. Следующая минута, вне всякого сомнения, была решающей. Максим кивнул головой. Аша подошла к двери и повернула торчащий ключ.

На пороге стоял Чан, как никогда, побагровевший от злости. Гости толпились за его спиной.

У Максима появилось ощущение, словно он кого-то любил, а потом вдруг вспыхнул яркий свет, и зал оказался наполненным зрителями.

— Сэр, — грозно произнес Чан, — своим исчезновением вы подняли на ноги весь дом. Мы боялись, как бы с вами ничего не случилось. У меня на это была особая причина. Вы же знаете, я отвечаю перед вашим дядюшкой… Тем более то, что мы здесь находим, заслуживает самого глубокого порицания. Как вы могли решиться на этот безнравственный поступок, да еще в то время, как дядюшка в таком состоянии! Вы, на которого он возлагал столько надежд!

В этот момент гостям пришлось расступиться, чтобы пропустить дядюшку. Тот вошел, опираясь на руку Мак-Раста.

— Ох, сэр, — покаянно пожаловался Чан, — искренне сожалею, что не сумел предотвратить это безобразие…

Дядюшка прикипел глазами к красному пятну, расплывшемуся по простыни. Что-то в них появилось неземное, так что вряд ли он прислушивался к тому, о чем продолжал говорить Чан. Гости предпочитали не вмешиваться. Вдруг, очнувшись, он обвел потеплевшим взглядом окружавшую его толпу.

— Пожалуйста, Чан, не трогай их, — сказал он. — Разве ты не видишь? Они еще так молоды. Прошу вас, господа. Давайте простим их за то, что они совершили. В конце концов, кто из нас в этом возрасте не совершал подобных ошибок?

Спустя полчаса Максим услышал, как Чан в открытую дверь панорамы Нангапарбат на втором этаже, обращаясь к дядюшке, сообщил об отъезде гостей. Последний катер только что ушел в море.

— Прекрасно, Чан, — ответил дядюшка, выходя оттуда и закрывая за собой дверь. — Я очень доволен.

Увидев Максима, он поманил его пальцем.

— Петр! Подойди сюда… Не бойся, ругать я тебя не стану, — прибавил он, видя, что тот колеблется. — Я только хочу еще раз на тебя взглянуть.

Максим подошел, решив показать дядюшке, что он его нисколько не боится. Их глаза встретились совсем близко, в полуметре друг от друга. Изборожденное морщинами дядюшкино лицо выражало только нежность и ласку.

— Видишь ли, Петр, хоть ты и заслуживаешь на самое суровое наказание… — он сокрушенно покачал головой, — но что я могу поделать, когда ты весь в меня! Дай-ка я тебя обниму… Я очень люблю тебя, Петр!

Дядюшка прижал его к себе, обнимая и похлопывая по спине. Затем смахнул набежавшую слезу и оглянулся, подзывая Чана.

— Пошли, Чан. Отведи меня пожалуйста, к Немезиде. Настало время, теперь я встречусь с ней со спокойной душой.

Солнце успело высоко взойти над океаном. Пальмы бросали на песок густые и короткие тени. Море безмятежно напускало волны на берег, презирая течение времени.

Аша присела на берегу, подогнув колени и уткнувшись в них подбородком. Максим догнал ее и тоже сел рядом.

— Куда это они? — поинтересовалась она.

— В прошлое, — ответил он, пожимая плечами, и это было правдой. — Здесь им больше нечего делать. Как сказал бы дядюшка, этот мир давно уже им не принадлежит… И знаешь, что? — добавил он после того, как Аша промолчала. — Возможно, с моей стороны это и самообольщение, но все же я надеюсь, что мне никогда не придется состариться.

Она легко догадалась, что он хотел этим сказать.