Приди и победи (СИ) - Васин Александр Юрьевич. Страница 45

Полковник промолчал. Но вспомнил, как он с супругой открыл для себя мечту Остапа Бендера — Рио-де-Жанейро. Естественно, поднялись и на гору Корковаду, где, раскинув руки, стояла знаменитая на весь мир статуя Христа. Путь на вершину был непрост: серпантины, мартышки, длиннющие переходы… А сделать красивую фотографию так и не получилось — площадка со статуей просто не вмещала всех туристов: они толкались, лезли в кадр, да еще и ругались на всех языках мира.

— Вижу, что так, — улыбнулся Хачериди. — Но не будем говорить о неклюжестях человеческих. Поверьте, дорогой полковник, я могу повествовать о них целую вечность. У вас же есть вопросы ко мне, не так ли? Что ж, я весь ваш. Не стесняйтесь, задавайте.

Булдаков на секунду задумался, с чего начать, а потом просто выпалил греку в лоб:

— Кто ты такой? Или правильнее так: что ты такое?

Теперь настало время задуматься Хачериди. Он молчал долго: аттракцион сделал почти половину своего оборота. Булдаков не торопил своего визави. Он понимал, что началась игра несколько другого уровня, и неправильно или невовремя сказанное слово может иметь далеко идущие последствия.

Наконец, Хачериди тяжело вздохнул и, пристально вглядываясь в глаза Булдакову,

произнес:

— Скажите, полковник, вы не задумывались, почему колесо обозрения еще называют “чертовым колесом”?

— Если честно, даже мысли не было. Преступлений, совершенных на “Небе 33”, за четыре года не было. Так что в историю создания подобных аттракционов не углублялся.

— Тогда разрешите мне расширить ваш кругозор, — в этот момент кабинка достигла своей самой высокой точки, и колесо застыло на месте. Хачериди встал, любуясь видами города. — Лепотааааа! Воистину — город без людей смотрится намного более выгодным чем с оными. Но я опять отвлекаюсь, мой дорогой полковник.

Первое колесо обозрения в мире построил инженер с невозможным именем Джордж Вашингтон Гейл Феррис-младший. И все — из-за зависти. Ну как же — в Париже появилась Эйфелева башня, а любимый сердцу Чикаго на тот момент мог похвастаться лишь Зданием домового страхования с его унылой сорокадвухметровой высотой. И вот, в 1893 году, он возводит первое в мире колесо обозрения — аттракцион с диаметром в семьдесят пять метров. Согласитесь, полковник, такой размер является внушительным даже для нашего времени. Вдумайтесь в эти цифры: тридцать шесть кабинок вмещали в общей сложности до двух тысяч шестидесяти человек. Просто представьте, какое столпотворение было в первые дни жизни аттракциона.

Собственно, задача колеса с течением лет не менялась по всему миру: оно катало зевак по кругу, показывая местные окрестности с большой высоты. Так при чем здесь черт, спросите вы меня, дорогой полковник.

Хачериди замолк, выжидающе смотря на Булдакова. Тому ничего не оставалось, как спросить:

— И при чем здесь черт?

— Оооо, — театрально закатил глаза грек. — Версий так много, что уже и не знаешь, какая из них правдивая. Поговаривают, что при постройке первого колеса Ферриса, чтобы уложиться в срок, подрядчики постоянно подгоняли рабочих. Сборка аттракциона шла круглосуточно, при этом работать ночью на высоте — еще то удовольствие. Из-за столь адских условий работы рабочие между собой стали называть колесо “чертовым”. Впоследствии название прижилось и распространилось по белу свету.

А есть другое, более банальное, объяснение. После чикагского детища Ферриса аттракцион расползся по всей Америке. И, конечно, их перестали делать гигантами семидесятипятиметровой высоты. Стандартное колесо обозрения обычной городской ярмарки или парка аттракционов было меньше, чем то, в котором мы сейчас находимся, и чаще всего имело тринадцать кабинок. А цифра тринадцать, как нам известно, имеет другое название — “чертова дюжина”. Как вам такое объяснение, полковник?

А, может, во всем виноват Муслим Магомаев? Помните его песню “Чертово колесо”?

Хачериди выпрямился во весь рост, принял позу оперного певца и неожиданно запел голосом, поразительно похожим на знаменитого советского исполнителя:

В зимнем парке тополя так грустны,

Липы просят подождать до весны.

Кверху дном все лодки молча лежат,

Как пилотки задремавших солдат.

Но ты помнишь, как давно по весне

Мы на чертовом крутились колесе,

Колесе, колесе…

А теперь оно во сне.

— Мой милый полковник, а где же ваши аплодисменты? — засмеялся Хачериди.

Булдаков угрюмо молчал. Ему начинала надоедать эта клоунада, устроенная греком. Он пришел сюда получить ответы на свои вопросы, а вместо этого прослушал лекцию об истории создания не особо и любимого им аттракциона?

— Так почему же колесо обозрения все же называют “чертовым”, - тем временем продолжал Хачериди. — Ведь это самый спокойный аттракцион в мире?

— Кажется, этого я сегодня так и не узнаю, — проворчал Булдаков.

— Ну как же, как же, дорогой полковник. Я рассказал вам столько теорий… Правда, есть у меня есть еще одна красивая версия. Дело в том, что все черти и демоны — это бывшие ангелы, в свое время вставшие не на ту сторону, — в улыбке Хачериди просматривалась настоящая, ненаигранная, тоска. — После падения Люцифера, у них отобрали нимбы и крылья, а взамен дали рога и раздвоенные копыта. Но вот тоску по небу воины Рая отобрать не смогли. И в ту пору, когда еще не изобрели самолеты, колесо обозрения стало единственной возможностью оторваться от бренной земли и вознестись ближе к облакам. Помните? Диаметр первого колеса Ферриса составлял семьдесят пять метров. Это ведь на целых семьдесят пять метров выше опостылевшего мира людей. Людей — ради которых Дьявол и восстал в свое время против Бога.

Грек помолчал и добавил:

— И на девять тысяч и семьдесят пять метров выше ненавистного Ада…

Булдаков не отводил взгляда от Хачериди, хотя, несмотря на работающее кондиционирование в кабинке, почувствовал, как струйки холодного пота потекли по его спине.

Грек сузил глаза и еще придвинулся к полковнику вплотную.

— Знаете ли вы, мой дорогой полковник, как жарко в Аду? Ваши псевдоученые регулярно выдвигают теории на этот счет. Одни говорят, что сопоставили цитаты из Библии и вывели температуру в 718 градусов Цельсия. Другие ссылаются на “Откровение” Иоанна Богослова, где сказано про озера, кипящие огнем и серою. Дескать, температура в Аду ниже точки кипения серы, то есть не выше 444,6 градуса. В противном случае сера превратилась бы в пар. Но знаете, полковник, в обоих случаях это всего лишь домыслы.

В Аду намного жарче — в десятки, а в отдельных местах — и в сотни раз. В вашем языке есть определение этому жару — Пекло. Но мало кто из вас, смертных, представляет, что это слово означает по-настоящему. Когда твое дыхание превращается в огонь, поэтому лучше не дышать; когда каждое движение испепеляет тебя, поэтому лучше не двигаться; когда каждое слово сжигает дотла, поэтому лишний раз лучше рта не открывать. Но ты вынужден дышать, двигаться и говорить, потому что ты находишься на работе. И ты прикован к этой работе на веки вечные.

Но так тяжело было далеко не всем. Взять хотя бы нашего старика Иоанна Богослова. А что Иоанн? — спросите вы. И ведь, действительно, ничего. Случайный смертный, коему удалось увидеть лишь один из возможных путей развития будущего этого мира. Этому старому пьянице хватило мозгов записать свои видения и передать священникам. А те уж постарались сделать так, чтобы “Апокалипсис” стал частью Библии. И описанное сумасшедшим Иоанном будущее стало единственно возможным. Потому что оно устраивало Церковь, устраивало Рай. Намоленное миллиардами людей “Откровение” стало неотъемлемой частью Священного Писания.

Но никто, ни одна живая душа не задала вопрос: а почему Иоанн описал столько бед и ужасов, которые должны обрушиться на этот истерзанный мир? Почему светлое будущее так никогда и не наступит? А если и наступит, то лишь для горстки праведников, которые переживут Армагеддон? А остальные в чем виноваты? Только лишь в том, что родились людьми? А какая участь уготовлена самому Падшему Ангелу? А его собратьям? Кому есть до этого дела? Никому. В Аду, мой дорогой полковник, впрочем, как и в Раю, спасение утопающих — дело рук самих утопающих.