Циферщик (СИ) - Пихтиенко Андрей Николаевич. Страница 58

Может, найти девушку? Можно. Почему бы и нет? Ты ведь не один деградируешь, с тобой целое поколение. Самочку под стать себе найти можно всегда. Половые потребности выполнены, а что потом? Потом тьма и тошнота. Одни в силу ответственности берутся за голову, другие только утопают в бытовой бездне нереализованности, скуке и ощущении собственной бездарности. Самка чувствует всё то же самое и продолжает нагнетать. В конце концов ты ненавидишь эту суку больше всего. Но в то же время и любишь больше всего! Парадокс…

Но найти девушку для подобных представителей человечества в России не всегда легко. Кому-то с этим клинически не везёт. И что им делать? Понятно, «онанизм» — крикните вы. И будете правы, в какой-то мере. Но, на самом деле, их ждёт только тоска. А тоска может толкать на самое худшее. Тоска, однообразность, неудовлетворённость, скованность узкими цепями повседневности — всё это хранит в себе столько демонов, что любой круг ада может позавидовать. И со временем эти демоны обретают всё более милый вид, всё сильнее завоёвывают нашу дружбу и в решающий момент — от этих демонов становится невозможно отказаться. И всё это затягивает тебя всё глубже и глубже. Ты это понимаешь, но со временем тебе всё труднее оттолкнуться и сделать рывок вверх. Ну а когда ноги почувствуют «спасительное» дно, деваться будет уже некуда. Поздравляю, ты ничтожество.

Это всё вполне может быть верно, если речь идёт о, так называемом, «среднем российском классе». Те, кто повыше, обычно предаются своим демонам. Не столь страшным, конечно. Согласитесь, трудно стать серийным убийцей, нелюдем, опасным психопатом, если в начале недели в вашем кожаном портмоне весело похрустывают тысячи денежных единиц, отнюдь не рублёвого достоинства. Те же, кто ниже, попадаются в эту ловушку с ещё большей лёгкостью, и тогда пиши пропало. Хотя, их главная потребность — деньги. Стремление получить, именно получить — не заработать, бумажки, которые меняются на еду, воду, одежду, крышу над головой и прочие мелкие, но такие важные и необходимые потребности, гораздо менее страшные, чем потребность в человеческой крови.

Ох, этот экономический класс, около или даже за чертой бедности! Огромный риск, но всё же, далеко не приговор. Их главное стремление — выживание. Их главная забота — выжить: поесть, поспать, выпить, как иначе? Чем-то прикрыть свою наготу, чем-то обеспечить свою семью, возможно, свою самку. Я всё это говорю, преимущественно, через мужской пол. Серьёзно, даже после убийств нескольких девушек, об их истинной мотивации мне приходится только догадываться.

Как же сложно сразу выдавать всё то, что в тайне хранил годами. Но я говорю, несмотря ни на что, надеясь, что ты сможешь меня понять, Витя. Всё это я вынашивал так долго и так мучительно! Вам всё это слышать, наверное, не так важно, как я хочу об этом думать? Но я распинаюсь тут перед вами, в своей больной философии. Когда ещё шанс пооткровенничать выдастся?

Так что, вы же хотите узнать мою сущность, ответ на вопрос «почему?». Похоже, придётся теперь переходить к тому, о чём говорить не хочется…

Но перед этим, вам сперва нужно узнать, кто я такой вообще.

Итак, позвольте представиться, я неудачник. Всё у меня всегда шло совсем не так, как я планировал, как желал. Я всё чаще замечал за собой, как я тону в бездействии, спиваюсь, старчиваюсь, занимаюсь нелюбимой работой, денег от которой едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Все перспективы ускользали от меня, как песок в море. Люди исчезали из моей жизни, как тени в полдень. Я представал перед самим собой в поисках решения, но не мог его обнаружить. Каждый порыв к делу, к моей самореализации, утопал, разбиваясь о скалы моей лени, неуверенности и никчёмности. Мне всё труднее было заводить отношения, развивать их. В глубине души я понимал, что недостоин даже той сиповки, которую я снял на пике одиночества, накачавшись допингом. Я замыкался в себе. Один за другим придумывая себе диагнозы, но так и оставался в беспомощности определить верное лечение, не в состоянии найти выход и следовать зыбкой тропой к нему. Единственное, что я умел — нацеплять на себя разные маски, чтобы хотя бы под ними чувствовать себя лучше.

Неудачник. Каждую ночь, ворочаясь в постели, я старался отогнать от себя это слово. Но из раза в раз я был всё слабее в своей борьбе. В тревожных снах, что приходили ко мне, я видел лишь воплощение продолжений моих мрачных раздумий.

Тогда я и подумал впервые об убийстве. Нет, тогда всё это было несерьёзно, что-то из разряда «тварь я дрожащая иль права имею». Хотя, даже в этом я не уверен. Мне было просто интересно, каково это? Лишить человека жизни, взять её в своё владение. Почувствовать ту жажду, непреодолимую тягу к дальнейшему разрушению своей души, только для того, чтобы ощущать в моменты убийства безграничную власть, силу, побуждение жить и наслаждаться своим существованием, пусть и храня в себе ужасную тайну, что я живу только за счёт смерти других. Мои глаза несут свет, который я отобрал с тела умирающего по моей прихоти человека. Самоудовлетворение в достижении мрачного блаженства — это не могло не привлекать меня.

Но всё это было только в мыслях. Я не мог поверить, что я вдруг просто пойду и убью невинного человека. Ценой его жизни придам вкуса своей. Я боялся этих мыслей, отрицал их, ненавидел себя ещё больше, просто из-за того, что думал об этом. И всё равно не мог отказаться от этих туманных, но столь ценных образов отнятия жизни у другого человека.

Чувство моей неполноценности, крах амбиций, нереализованность стремлений лишь подгоняли эту, казавшуюся простым баловством, занятной мыслью, идею. Но когда я обнаружил себя ночью, следящим за молодой девушкой, преследующем её чуть ли не целую вечность и уже готового к нападению, в тот момент, когда она возилась с подъездной дверью, тогда, резко придя в себя, я по-настоящему испугался.

Испугался себя. Испугался того, что я мог сделать, если бы помрачнение закончилось на пять-десять минут позже. В глубоком смятении, страшась каждой тени, я побрёл в сторону своего дома. А те тени, которых я страшился, становились всё более тёмными, начинали оживать и что-то шептать мне…

Это наваждение начало всё сильнее овладевать мной. Даже героин — да, Витя, я ставился героином — не помогал. Порой мне снилось, что я всё-таки сделал что-то в отношении той девушки. Эти сны были столь реальны, полны подробностей и неподдельных эмоций, что я с ужасом для себя начинал сомневаться: осталась ли девушка в живых, или я в тот вечер, погруженный в себя шёл домой после совершения страшного преступления — убийства?

Эти сомнения не давали мне покоя. Порой мне казалось, что кровавые образы правдивы. Глубокое чувство удовлетворённости, радости и уверенности, приходящее ко мне посреди ночи или сразу после пробуждения — истина.

Выходит, я действительно убил?

Ни в новостях по телевизору, ни в газетах, ни в интернете — абсолютно ничего про это. С одной стороны, меня начала пьянить безнаказанность. С другой, справедливые сомнения, реально ли было это убийство, здоров ли я психически, не пора бы мне обратится к врачу? Но я жил своей жизнью: работал, выпивал, общался с людьми, покуривал травку, тщетно стараясь завязать с более тяжёлыми веществами, и постепенно сомнения начали уходить.

Я был на сто процентов уверен: та девушка, чей образ едва-едва могло воссоздать моё сознание, мертва. И убийца — я.

Всё вокруг придавало уверенности в правдивости моих догадок, что-то непрестанно начало нашёптывать мне на ухо страшные вещи. Хранение этой тайны, осознание, что я не такой как все, заряжало меня всё большей бодростью, наполняло меня живительной силой. Узнать себя в те дни, как мне казалось, было бы равнозначным взгляду в самую сущность тьмы, и это ощущение непрестанно льстило мне.

Когда я ложился спать, порой меня охватывало водоворотом некой могущественной силы, которую трудно описать, но она будила во мне странный и захватывающий букет чувств. Лепестки разума расцветали и напирали на меня, крича голосом той девушки, что она жива, а я просто съехал с катушек.