День Гнева (СИ) - Кирнос Стефан. Страница 42

— А теперь ты!

Маритон видит, как дуло направилось ему прямиком в лицо и Верилий смакует каждый момент, медленно нажимая на спусковой крючок. Мужчина рвётся изо всех сил и плазма ударяет рядом с лицом, и капельки синего цвета, маленькие, даже совсем крохотные, попадают на ухо и щёку. Больно, жжётся, но это не повод останавливаться и Маритон вырывается из-под сильной ноги твари. Парень ясно знает, что ему не справится против боеспособных Киберариев и тем более Верилия, но всё же…

— Молодец, ты только продлеваешь свою жалкую жизнь перед лицом неизбежной смерти!

Глухой выстрел из-за дерева привнёс нечто новое в свистопляску и спустя пару секунд головы лишается Киберарий. Металл, кость, плоть и кровь разлетаются салютом в яркой вспышке и багряно-металлическое тело ничком пало. Ещё выстрел и второй Киберарий подаётся вперёд не способный устоять на месте от дикой силы, потянувшей его вперёд. На жёлтом полотнище под ногами перед головой полумеханического воина оказываются части его груди — металл и кость, оросив голубой жидкость траву.

— Что… что это? — Дрожит Верилий и выставляет вперёд пистолет, чтобы пристрелить Маритона, но спустя мгновение от кисти парня остаётся лишь кровавое напоминание и пустое место.

На поле боя являются новые бойцы — высокие, в серых шинелях, с карабинами наперевес — воины вынырнули из травы, словно явились прямиком из подпространства, хрустя начищенными сапогами по природному ковру. Выставив орудия впереди себя, они образуют защитный периметр, и один из бойцов ударом приклада выбивает из сознания Верилия.

— Кто тут главный? — Резко и чётко вопрошает один из бойцов, старый, седоволосый, но осмотрев место, почуяв страх и смятение, решил переспросить. — С кем тут можно говорить?

— Со мной. — Подаётся вперёд Маритон.

— Вы беженцы?

— Да, а вы?

Старик, чья добрая половина лица скрыта под фуражкой, горделиво отвечает:

— Я, сынок, представитель Империи, воин Рейха и солдат полка «Коготь Орла». Я Хакон, командир засадной роты. Мы узнали, что на территорию Информакратии есть проход и решили это проверить и как видно, не ошиблись. — И выдержав паузу, боец Рейха махнул рукой. — Беженцы, — небрежно выговорил Хакон, — ладно, сегодня вам свезло. Пойдёмте, мы отведём вас в новый дом. Похоже, вы долго бежали отсюда…

Часть вторая — война за будущее: Глава двенадцатая. Объятия Империи

Глава двенадцатая. Объятия Империи

Спустя три дня. Город Этронто. Около часа дня.

Власть Рейха крепко установилась в регионе, приграничном государству, где по замыслу инфо-философов должны править самые умные и просвещённые. Информакратия медленно, но верно бралась в окружение со всех сторон. Торговая Республика, Римский Престол, Северная Коммуна Этронто — все они пали под натиском со стороны другого государства, разраставшегося со страшной силой. Южно-Апеннинский Ковенант, бывший некогда конфедерацией вольных городков, становится империей, поглощая всё больше государств и независимых постгосударственных общин либерально-постапокалиптического толка.

Коммуна Этронто, оплот всех коммунистов бывшей Италии пал совсем недавно, под натиском войск Императора, которые сначала заняли южную часть города и владений, вобрав в себя монархическую власть юга. И полководцы, и лидеры двух сторон понимают, что скоро придёт очередь Аурэлянской Информакратии, а поэтому приготовления ведут все.

Что касается обычных граждан — они просто рады выйти из безумного кризиса и ещё больше ликуют от того, что можно быть людьми, а не крысами под сапогом безжалостных владык или ещё хуже — шестерёнкой в сумасшедшем механизме, воздвигающим в абсолют немыслимые идеи интеллектуального фашизма.

Много кто из беженцев, рвущихся от кошмаров прошлой жизни, бегут именно в Рейх, но мало кто понимает, что Канцлер сам приведёт к ним домой несметные полки воинов, облачённых в серые шинели.

Много квартир и домов Этронто раздаётся для жилья беженцам, которые после принесения «Сердечной Клятвы» становятся гражданами растущего Рейха. И спустя какое-то время из беженцев люди превращаются в полноценных членов имперского общества, что готовы с усердием трудиться и биться на благо новой родины, которая дала им спокойную мирную жизнь и обещающая великое будущее. Так же сталось и с теми, кто бежал из страны победившего «прогресса».

В комнате стоит приятный аромат зажжённых благовоний — палочки расставлены практически по всем углам небольшой квартирки, от них исходит приятный дым, несущий успокоение для души и тела и владелец помещения полностью погрузился в ощущение некого умиротворения. Палочки благовоний выдаются церковью, что рада принять каждого благоверного и направить его в истинное русло веры. Да и сам владелец комнаты был искренни рад встретить тёплую поддержку со стороны малознакомых людей, которые по всем правилам постапокалиптической этики должны быть озлобленны и жестоки, но встречают новых сограждан с теплом и любовью.

Мужчина, идущий с севера, убегающий от судьбы в поисках мести идёт навстречу ей — именно так можно сказать о Маритоне из Варси. И этот мужчина один из тех людей, которые рады сменить власть на более здоровую и обменять програманнство на самое настоящее гражданство Империи Рейх.

Комната — всего ничего, совсем небольшая, не похожа на царские величественные палаты королей и князей древности. Это и не родовой особняк особы благородных аристократических кровей. И апартаментами просвещённого либерально-капиталистического буржуа тоже маленькую комнатку не назовёшь. Серые стены, точнее на них наклеены серые обои, украшенные блестящим растительным орнаментом, а потолок белый, как снежное русское поле. Небольшая блюдцевидная люстра дарит скудное освещение, но по сравнению с диодными лампами в Информакратии её свет теплый и мил сердцу, ибо таит в себе потерянную в веках домашнею романтику и уют. Всего три помещения — спальня, с одной единственной кроватью в глубине здания, гостиная, с видом на большую и широкую площадь и кухня, где таятся самые простые приборы для готовки — электроплита, чайник, сковородка да пару ложек с тарелками. Всё это больше навеивает образ квартир многовековой давности, гнетущий ностальгией из времён, стоявших перед Великим Кризисом, где люди в домашнем уюте строили судьбу, влюблялись и возводили отношения, заводили крепкие семьи — иначе говоря, люди жили настоящей жизнью, а не предавались глубокому развращению, оставляя чаяния на построение цивилизации или влачили жалкое существование под жёсткой подошвой тех, кто считает себя достойными власти над миром, называя это «справедливостью».

И тут Маритона, сидящего на исцарапанном диване из свиной кожи, посещает мысль — а как люди докризисной эпохи могли променять любовь и теплоту на эфирные и далёкие, как тусклый свет звёзд, мечтания об утопии, которые привели всё человечество к самой грандиозной катастрофе. «Господь и все Его ангелы рыдали, наверное, когда смотрели вниз и видели, как человек отталкивает право на счастье, обменивая его на лживую и тоталитарную свободу или дьявольскую диктатуру идеологии, которая, по мнению идейных дурачков, должна была привести мир к новому ренессансу. Но вся цивилизация человечества рухнула под весом памятника собственного величия, построенного из гордыни человека и его самомнения» — обдумал Маритон и почувствовал, как в сердце что-то кольнуло. Хозяин комнаты прикладывает руку к груди и понимает, что скорбит по потерянному миру, чьё отражение нашлось в этой маленькой и невзрачной, но уютной комнатушке.

— Ох, Анна, — выдохнул Маритон. — Если бы только была здесь. — И быстро перекладывает руку уже к щекам, утирая даже не слезу, а водянистый намёк на неё.

Острая жажда мести, стоявшая первые дни с начала побега из государства-тюрьмы перешла сначала в жуткую скорбь, а теперь скорее это тянущееся сожаление по былым временам и чувствам. Маритон часто вспоминает Анну и её прекрасный лик, лёгкий характер и те часы, и годы, приведённые вместе. Парень практически смирился с потерей, но ощущение недостаточности, будто кусок души вырвали и бросили в грязь. Но речи Флорентина и гаснущая злоба взяли верх и убедили Маритона оставить путь мести, однако тут же мужчина подумал, что не может дальше позволять существовать Информакратии. Столько смертей и поломанных судеб на счету Апостолов безумной системы, что можно сказать одно — эта страна подписала себе смертный приговор, который осуществит Канцлер и его палачи.