Пустышка (СИ) - Кенборн Кора. Страница 22

Весьма символично, прямо-таки настоящая шекспировская трагедия. Я образно закрывала дверь перед его носом годами, и вот теперь он это делает уже буквально. Неловкий танец, который мы танцевали много лет, перерос в танго без структурированных шагов и действий. Никаких правил. Я не смогу защитить себя, просто уйдя.

Я застряла здесь против воли по решению суда и реагирую на мужчину, думать о котором не должна.

Днем я маскирую свое замешательство, в то время как ночью возвращаются воспоминания о его твердом теле, которое управляет моим в греховном танце. Смертельная смесь похоти и возмездия вели борьбу за контроль в его глазах и, честно говоря, не могу сказать точно, чего из них я боюсь больше.

Его вожделения или жажды справедливости.

Как, черт возьми, он может заставлять меня хотеть и того, и другого? Неужели я готова сама вбить гвозди в свой гроб, лишь бы он прикоснулся ко мне? Стоят ли того его ласки?

— Ты уверена, что с тобой все будет хорошо?

Из мыслей меня вырывает хриплый голос матери. Мы сидим на заднем сиденье лимузина, который остановился рядом с бордюром, покрытым граффити. Я прибываю в шоке из-за того, что мама в такую несусветную рань уже одета и в себе.

Поднимаю глаза и наблюдаю, как она закидывает крошечную синюю таблетку в рот.

Ладно, в определенной степени в себе.

— Прости, что? — спрашиваю я, когда она запрокидывает подбородок, проталкивая таблетку в горло, делая это весьма элегантно.

Глядя в окно, она морщит скульптурный нос.

— Не хочу оставлять тебя здесь, дорогая. Не лучшая часть города.

Я не могу удержаться от смеха, когда вытаскиваю телефон, чтобы сверить адрес, который дал мне Уилл с номером на здании.

— Мама, да для тебя за три квартала от нашего сообщества уже не лучшая часть города.

Я рада, что в машине нет никого, кроме Малкольма, потому что это, должно быть, тот самый случай, когда подходит фраза: «Чья бы корова мычала».

— Со мной все будет хорошо. Пусть Малкольм заберет меня через час.

— Что ты собираешься делать? Ты знаешь, что там будет? — Она указывает рукой в сторону захудалого одноэтажного здания, как будто произнося эти слова вслух возможно подхватить заразу.

Лицемерка.

Несколько раз поморгав, делаю вид, что раздумываю, прежде чем, наконец, безучастно пожать плечами.

— Ну, после того, как мы принесем младенца в жертву, предполагаю, все как обычно. Ну, знаешь пение, оргии и закуски...

Ее идеально подведенные глаза стекленеют, что удивляет меня сильнее, чем должно. Медленным движением мама вжимается спиной в мягкую дверь лимузина, как будто желает слиться с ней и телепортироваться обратно в страну горничных и хозяев. Придется избавить ее от страданий, потому что Бьянка Уэст может справиться с чем-либо единственным средством, а сегодня она уже прогулялась по шоссе «Клоназепама».

— Просто шучу, мама. — Поглаживая ее колено, хватаю бутылку с таблетками рядом с ее ногой и швыряю в свою сумочку. Это довольно рискованно, учитывая место, куда я направляюсь, но кто-то должен лишить ее их. По хорошему, сейчас стоит ее успокоить, н я не могу упустить возможность над ней подшутить. Когда Малкольм открывает для меня дверь, я драматично подмигиваю. — Все это, как правило, приберегают для второй встречи.

Оставив ее брюзжать, я, подпрыгивая, иду к зданию. Наверно, это садизм — так играть с головой моей бедной матери. Тем не менее, я хихикаю, открывая дверь на свою первую встречу с наркоманами и алкоголиками, представляя как мама воображает языческий котел, где все мы занимаемся групповым сексом.

Чего там ждать не представляю. В Калифорнии с реабилитацией все было просто. После аварии я слишком много времени провела в больнице, так что отказ от наркоты был связан с обстоятельствами, а не с силой воли. Да, это был легкий путь, но легкий путь всегда был моей стратегией отступления. Моя персона не любит прилагать много усилий и обязательств.

Однако увиденное не было похожим ни на что, виденное мною ранее. Возможно, я пересмотрела тематических фильмов по телевизору, но вчера вечером я представляла себе комнату, полную головорезов в банданах и дилеров, а не мужчин в трениках и деревенских яжматерей.

Тишина наполняет комнату, пока я держусь за ручку входной двери. Около десятка пар глаз таращится на меня: некоторые расширились в шоке, некоторые сузились в подозрении, но все светятся любопытством. Не то, чтобы я ожидала проскользнуть незамеченной. Да-да, хвалить меня не за что. Однако уровень враждебности в комнате делает невыносимым каждый вдох.

Спасибо, национальные новости.

В животе бурлит, когда я проскальзываю мимо длинного прямоугольного стола, проводя пальцами вдоль накрахмаленной белой скатерти, загаженной красным фруктовым пуншем из чаши в центре.

Держа глаза опущенными, я усаживаюсь на металлический стул, времена которого уже давно прошли, как вдруг знакомый смешок привлекает мое внимание.

— Нам пора перестать так часто видеться, Снежинка. Люди станут судачить.

Белый шум в моей голове исчезает.

— Фрэнки! Боже, что ты здесь делаешь? — Я обнимаю парня, даже не задумываясь.

Честно говоря, ответ мне не нужен. Я просто в восторге от того, что рядом со мной какое-никакое дружелюбное лицо, что он не смотрит на меня, как будто я воплощение Сатаны.

— Я бы спросил, что такая милая девушка, как ты, делает в таком месте, как это, но я знаю ответ, — шутит он.

Я отодвигаюсь и неловко улыбаюсь.

— К тому же, ты уже понял, что я далеко не милая девушка.

— Все еще разыгрываешь из себя страдалицу, да?

Осматриваю комнату еще раз, отмечая хмурые взгляды на лицах каждого.

— Просто представляю, что тебе наговорили.

— Люди много чего мне говорят. Это не значит, что я всему верю.

Если он надеется, что я перестану его допытывать, то он ошибается.

— Что это...

— Тихо, сейчас начнется. — Фрэнки закрывает мой рот ладонью.

Я стряхиваю его руку со своих губ и откидываюсь на спинку стула, упираясь позвоночником в холодный металл.

— Как вообще все здесь происходит?

Его темные глаза сверкают весельем.

— Кровь, жертвы, одеяния, пение. Типичный андеграундный культ.

Сдержанно смеюсь, вспоминая взгляд мамы как у оленя в свете фар. Напряжение в плечах ослабевает, я потираю ладонью лоб.

— Тише. — Положив палец на губы, он кивает в сторону мужчины средних лет в джинсах и футболке. Он приближается к передней части комнаты.

— Привет всем, меня зовут Гэри. Добро пожаловать в Центр реабилитации и понимания для наркоманов, или как мы просто ее называем — SARA⁴. — С широко раскрытыми руками он смотрит всем в глаза, и я сразу же опускаю взгляд. — У нас есть новенькие, сейчас самое время представиться.

Фрэнки подталкивает меня, и мне приходится приложить усилия, чтобы его не треснуть. Вжимаюсь в стул, когда женщина с короткой стрижкой встает и пробирается вперед, одержимо заправляя короткие волосы за уши. Чем больше они оттопыриваются, тем усерднее она пытается их заправить.

Новенькая. Это написано у нее на лице. Такие же пустые и суетливые выражения на лицах всех новорожденных кошечек. Так мы называли юных дебютанток, которых агентства бросали на подиумы. Ни одна из них не была готова к яркому свету ковровой дорожки или беспощадному миру, который шел в качестве бонуса. Большинство кошечек так и не стали грандиозными кошками. Слишком много давления.

Я никогда не была котенком. Я вошла в шоу львицей. Вот почему я чувствую ее страх. Она — котенок в дикой природе. Мне стыдно за нее, но также я пребываю в ненормальном восторге. Меня учили никогда не показывать страха. Быть невозмутимой ледяной королевой.

Улыбайся в камеру.

Щелчок. Улыбка.

Щелчок. Поза.

Щелчок. Замри.

Капли пота, льющиеся с ее виска, чертовски меня завораживают. Я не могу отвести от женщины глаз. Мелкая сошка, обычная домохозяйка в застиранных джинсах и майке из секонда собирается сделать то, на что я не решилась.