Гори жить (СИ) - "M.Akopov". Страница 8

«Вот черт! — пронеслось в его голове. — Как бы Джо-Джим не увидали моего позора… Так, быстро поймать доску, лечь и отплыть туда, где песок!»

Он потянул за страховочный шнур, и доска послушно устремилась к нему в руки — но тут нахлынула новая волна и опрокинула его на спину, протащив по острым камням. Рывком бросив себя на доску, Майк в несколько гребков отплыл от опасного места, поднялся на ноги и пошел к кроссовкам.

Навстречу к нему шагали Джо и Джим, оба с вытаращенными глазами, а Джо так кажется еще и бледный.

— Как дела, Майк? — спросил Джим.

— Нормально! — бодро ответил тот. — Так, коленки поцарапал.

— И спину, — добавил Джо, осматривая его сзади.

— А, ерунда, — храбрился победитель Улувату. — У меня в машине есть пластырь. Залепишь царапину?

— Майк, — тихо проговорил Джо, а Джим при этом безотрывно смотрел куда-то под ноги, — чтобы залепить твои царапины, пластыря понадобится три квадратных фута.

Майк опустил взгляд. По его ногам, огибая колени, спускаясь по голеням и обагряя ступни, текла кровь. Тонкие красные струйки достигали мокрого песка и моментально впитывалась в почву. Улувату голоден? Улувату получил свою жертву!

Тут защипало, заныло, заломило в спине, в глазах потемнело, в животе засосало, а в голове стало пусто — и он упал в обморок.

* * *

Сказав про обморок, Майк умолк, и доктор не торопил его с продолжением рассказа. Фиолетовый вечер за окном кабинета давно потерял закатные краски, почернел в тенях, набряк сыростью. Облака слились в тучи, опустились ниже обычного и неспешно готовились завалить селение снегом.

Городок, привычный к переменчивой альпийской погоде, не смутился отсутствию небесных светил, и повсюду зажег свои звезды — желтые, красные, голубоватые, ярко-белые. Жизнь кипела за витринами ресторанов и звенела серебром в кассах магазинов. Это итальянские да французские курорты живут от зимы к зиме, здесь же, в Церматте, сделано все для продления сезона на весь год.

Майк глубоко вздохнул, пошевелившись, и психиатр поинтересовался:

— Так чем же окончилась история в Улувату?

— Дальше все просто, — усмехнулся Майк. — Меня привезли в мое бунгало, несколько раз намазали какой-то пеной, и оставшиеся до отлета три дня я лежал пластом, потому что снадобье на спине заскорузло, превратившись в черепаховый панцирь. Впрочем, помогло изрядно. В самолете я уже мог сидеть, а в Москве, через месяцок, чтобы скрыть шрамы, заказал татуировку на всю спину.

— В вашем действии видно стремление к компромиссу с зубастой действительностью, или я ошибаюсь?

Доктор подошел к балконной двери, окинул взглядом горные склоны, то здесь, то там расцвеченные огнями, и повернулся к Майку.

— Ведь не тогда, не в Улувату зародилась ваша ненависть к окружающему вас миру?

Майк отвечал не раздумывая:

— О, нет. Наоборот! Не сумев победить в Улувату, я только раззадорился. В Москве мне стало уныло и затхло, и я почти потерял интерес к обычным московским развлечениям. Отныне я почти жил на работе, главной моей целью стали деньги и только деньги! Деньги сулили мне возможность отправиться на поиски новых приключений — да чтоб подальше и подольше.

Когда я приходил домой, то падал в одежде на кровать и засыпал прежде, чем успевал раздеться. В единственный выходной я усиленно учился, покупал и читал специализированные издания, ходил на курсы и тренинги. Чтобы не сойти с ума, каждый вечер бегал попеременно то на скалодром, то в бассейн с искусственной волной — чтобы не забывалось умение серфить. И так день за днем…

Длилась эта гонка до тех пор, пока не позвонил Джо.

— Отлично! — воскликнул психотерапевт и обернулся к Майку. — Давайте здесь остановимся. Свой рассказ вы продолжите завтра. Вечером удобно?

Пациент согласился, попрощался и ушел, а Зеппли Вайс все продолжал и продолжал стоять у окна. Он улыбался, словно вспоминая что-то давнее и сладостное. Так и эдак поворачиваясь перед отражением в стекле, он оглаживал седой ежик волос и сверкал взглядом голубых глаз, на редкость молодых и ярких.

Протянув руку в сторону стола, помолодевший доктор щелкнул пальцами, и тут же зашуршали маракасы, зазвенели струны, зазвучала задорная сальса. «Айяриба, Карибу!» — вдруг вскричал доктор и крутнулся на каблуках так, что полы халата взлетели крыльями, а бабочка едва не сорвалась с шеи. Он сделал несколько не очень приличных танцевальных па, но быстро одумался, выпрямился, провел рукой по волосам и, с чувством нараспев пробормотав «ме густа ла маньяна, ме густас ту», вышел из кабинета.

Не успела дверная защелка щелкнуть, как лампы на столе погасли, музыка стихла, шторы сами собой задернулись, и в комнате воцарилась тишина.

Доминикана. Любовь, вскормленная на Гаити

Доминикана. Любовь, вскормленная на Гаити

«…юность любит радость»

А. С. Пушкин, «Пир во время чумы»

Прошел день, наступил вечер, пробил час, когда Майк снова вошел в докторский кабинет. Ничего не изменилось. Мраморные амуры все так же выплясывали на столе в желтовато-розовом свечении китайского шелка, черная бархатная бабочка все так же контрастировала с белоснежным врачебным халатом, а уже знакомая кушетка приветливо раскинулась, заманивая доверчивого пациента в бездны его собственных воспоминаний.

Музыка, по-прежнему лившаяся из затененного угла, на сей раз раздражала скрипучими обертонами самодельных смычков и глухим скрежетом струн, вывязанных, по-видимому, из конопляного шпагата.

— Аутентисты, — извиняющимся тоном произнес психиатр и выключил звук. — Люди, исполняющие старинную музыку на отживших свое инструментах. Им говорят: звучит неважнецки; они возражают: зато правильно. Это как если бы лесорубы принялись валить деревья каменными топорами, или вы, серферы, тесали бы свои доски из цельных древесных стволов.

— Зачем же вы слушаете? — поинтересовался Майк, устраиваясь на кушетке.

— Врага надо знать в лицо, — усмехнулся доктор. — И потом, человеческие заблуждения недолговечны. Рано или поздно дорога развития приводит к свету истинного знания. Наблюдать же метания безумцев отчасти забавно, отчасти полезно. Ведь и вы, Майк, пришли, чтобы рассказать мне об очередных своих заблуждениях, не так ли?

— Внеочередных, герр Вайс! Вот уж не думал, что поездка на Гаити обернется для меня такими последствиями.

— Вчера вы остановились на телефонном звонке от Джо. Но прежде чем вы продолжите рассказ, Майк, скажите: не будете ли вы против, если уже слышанная вами музыка зазвучит в нормальном исполнении?

И не дожидаясь ответа, доктор коснулся пульта. Нежная мелодия, дотоле натужно выпиливаемая аутентистами из неподатливой сучковатой древесины, полилась мягко и чисто. Неведомый Майку пианист касался клавиш, и мотив то серебрился грустью, то вскипал весельем — но так деликатно и трогательно, что хотелось плакать, жалея о несовершенстве мира; гладить пушистую, преданно глядящую собаку и одновременно с тем жить долго, беззаботно и счастливо.

— Это Бах, — сказал психиатр. — Тридцать вариаций, написанных для русского посланника. Продолжайте, более я вас отвлекать не стану…

* * *

Звонок Джо застал Майка врасплох. Его обещание позвонить не забылось: Майк ждал и даже готовился — ведь не зря же ему довелось поддерживать свои серферские навыки в бассейне с искусственной волной, а шрамы на спине — маскировать огромной и плотной татуировкой. Но работа так поглотила его, что голос Джо в первую секунду показался незнакомым, а предложение махнуть на остров Гаити в Доминиканскую республику выглядело как непозволительная насмешка над его величеством Бизнесом.

Любому делу присуще свойство разрастания. Бизнес же, являясь всего-навсего процессом добычи хлеба насущного, умеет взрастить в человеке манию величия. Самовлюбленный бизнесмен о своем куске хлеба говорит с придыханием, о слое масла вещает с апломбом; о планах же по украшению бутерброда икрой суеверно помалкивает — дабы не сглазили завистники и не воспользовались конкуренты.