Праведники - Борн Сэм. Страница 55

А вон что вышло…

Юзеф Ицхак, предложил ему переключиться на работу. Уилл переключился. Непосредственно перед похищением Бет он написал о двух весьма странных убийствах, совершенных в противоположных концах страны. А теперь выходит, что эти убийства крепко-накрепко связаны между собой. Причем, оба покойника слыли при жизни «неблагонадежными». И оба в конце концов проявили себя настоящими праведниками. И обоим ввели обезболивающее, прежде чем убить. Пусть одного из них зарезали, а другого застрелили. Пусть одному из них вкололи анестетик, а в другого выстрелили иглой транквилизатора. Все равно чистым совпадением тут и не пахло…

Уилла вдруг охватила эйфория. Наконец-то он напал на след! Наконец он доверился своей интуиции, и она не подвела его! Разгадка похищения Бет таилась именно в событиях последней недели, невольным участником или свидетелем которых он стал. И если он отыщет эту разгадку, Бет может оказаться на свободе.

Он шел правильным путем. Оставалось лишь дойти до конца. И не сбиться.

Уилл хлопнул в ладоши и вскочил с дивана, готовясь поделиться своей радостью с Тишей, но тут же остановился. Ему вдруг вспомнилось, что произошло в этой комнате пару минут назад. Что там говорить, он откровенно поплыл в присутствии Тиши, и теперь они оба вынуждены были вести себя так, словно ничего не произошло. Легко сказать…

Подумав об этом и в очередной раз обругав себя последними словами, Уилл вновь переключился мыслями на гибель Макрея и Бакстера… и нахмурился. Ну да, эти два убийства явно связаны между собой. Но какое, отношение все это может иметь к Бет? Между Макреем и Бакстером не было ничего общего. Но точно так же не было ничего общего между ними и Бет. И при чем тут хасиды? Какая связь между похищением его жены, убийствами тех двух несчастных и ребе?

Он принялся расхаживать по комнате взад-вперед, напряженно размышляя. Если предположить, что его статьи каким-то образом спровоцировали хасидов на похищение Бет… Когда она исчезла? В пятницу утром. Как раз в тот день и вышла его заметка о Бакстере. Можно ли допустить, что кто-то из хасидов прочитал ее и отдал приказ выкрасть Бет? Зачем? Почему?

Уилл вновь вспомнил все, что произошло с ним в Краун-Хайтсе. Газетный номер, раскрытый как раз на его материале, лежал на столе в той комнате, где его допрашивали. Хасиды явно читали и обсуждали его. И их интересовала вовсе не личность автора. Они и до того знали, что имеют дело с репортером «Нью-Йорк таймс», так как сообщение о похищении было направлено на его рабочий электронный адрес. Нет, их интересовала сама статья!

Или обе статьи сразу…

Он вновь схватил телефон и пролистал список полученных сообщений. Ага, вот оно… «Уже два. Будет больше».

Они с Тишей тогда подумали, что Ицхак тем самым хотел лишь подтвердить, что отправил им два сообщения и собирался отправить еще. Совсем как в компьютерных играх, где то и дело сообщается что-нибудь вроде: «Поздравляю! Вы достигли второго уровня — храма Скорби. Теперь приготовьтесь выйти на третий уровень — Огненный алтарь».

И лишь теперь Уилл взглянул на короткую запись иначе. «Уже два» — это про Макрея и Бакстера. «Будет больше» — про кого? Про Бет?..

ГЛАВА 31

Суббота, 19:05, Кейптаун, ЮАР

Он очень любил это место. Если бы следы его ног не исчезали всякий раз на белоснежном песке пляжа, здесь все было бы давно ими покрыто. Будучи студентом, он дневал и ночевал здесь со своими подружками. Они забирались под перевернутые лодки, пили пиво, слушали прибой и предавались страстной юношеской любви. В те времена весь мир полагал, что их страну раздирают беспорядки и волнения, причина которых — режим апартеида. Его это всегда удивляло, потому что ему казалось, что его страна на самом деле была единственным райским местом на земле. Он был белым из состоятельной семьи и за все время лишь один раз сталкивался с политикой — когда двое приятелей его приятелей подписали какую-то петицию, которую он даже в глаза не видел. К тому же он — потомственный африканер, выросший в самом сердце Трансвааля, — был воспитан с убеждением, что апартеид не несет в себе притеснений для кого бы то ни было, а является единственно возможным и абсолютно естественным способом мироустройства. Кролики живут в норах, коровы в коровниках — и они не смешиваются между собой. Чем же люди хуже их?

Сегодня пляж выглядел, как всегда, изумительно. На берег мягко накатывал искрившийся в лучах заходящего солнца прибой. Вдаль тянулась песчаная полоса. За спиной оживали ночные бары. Теперь не то что раньше, теперь там толклась самая разношерстная публика — и белые, и черные, и цветные. Он тряхнул головой и попытался вытеснить из сознания доносившуюся до него музыку. Сейчас ему хотелось тишины.

Хорошо ли у него было на душе после того, что он сделал? Так сразу и не скажешь. Однако он испытал облегчение — в этом сомнений не было. Он готовился к этому шагу несколько месяцев. Каждый день, когда приносил домой все новые и новые документы — диаграммы, таблицы, формулы, тестовые рецептуры… И вот наступила минута, когда он собрал все.

Он тяжело вздохнул. Ему вдруг вспомнились долгие годы учебы в университете, потом в аспирантуре… почти все время он торчал в лабораториях. В возрасте двадцати семи лет его образование было наконец закончено, и с тех пор — вот уже пятнадцать лет — он занимался одной-единственной темой.

Андре ван Зиль входил в группу ученых, занимавшихся разработкой лекарства от СПИДа.

Разумеется, они были лишь маленькой ячейкой, так сказать, песчинкой в море. Их головной офис находился в Нью-Йорке… коллеги работали также в Париже и Женеве. Кейптаунская лаборатория располагалась на отшибе, но именно ей придавалось особое значение. Как говорило начальство, Андре и его коллеги трудились на «клинической передовой». И действительно, уж кто-кто, а больные СПИДом пациенты здесь всегда были под рукой.

Год за годом они тестировали все новые препараты на своих больных, и Андре часто при этом присутствовал. Его коллеги брали сотню мужчин и женщин, делили эту группу на две части, пятидесяти присваивали почетное название контрольной группы и не давали им ничего, а на других пятидесяти пробовали свежую вакцину. Каждый вечер Андре знакомился с ходом эксперимента, сидя за своим рабочим компьютером. Снова и снова перед его глазами мелькали одни и те же слова: «без видимых улучшений», «эффект в рамках статистической погрешности», «динамика отрицательна»…

А девять месяцев назад им крупно повезло. Записи в медицинских карточках больных изменились, да так, что впору было пускаться в пляс. Практически все пациенты, на которых опробовали очередной препарат, пошли на поправку. Симптомы болезни не просто сгладились, они исчезли! Новое лекарство не только сдерживало разрушительную работу смертельного вируса, оно изгоняло его из организма!

Через неделю в Кейптаун из Женевы пожаловали высокие гости, которым не терпелось лично познакомиться с выздоровевшими пациентами и изучить их истории болезни. А спустя еще несколько дней из Нью-Йорка прилетел сам босс. Услышав доклад кейптаунской группы, он распорядился немедленно выдать лекарство контрольной группе пациентов, мотивировав свое решение «гуманитарными соображениями».

Но Андре этот широкий жест обмануть не мог. Ибо он отлично знал, что произойдет дальше. Американец опубликует сенсационную статью в журнале «Нэйчер», получит Нобелевскую премию и озаботится получением разрешения на серийное производство нового медикамента. А затем его фирма станет одной из богатейших в отрасли, а сам он с триумфом ворвется в список «400 самых богатых людей планеты», ежегодно составляемый журналом «Форбс». Еще бы! Человек, подаривший миру «священный грааль» двадцать первого века — вакцину против СПИДа!

Правда, мир тут будет вообще ни при чем. И, например, Грейс — женщине, с которой Андре познакомился, когда проходил интернатуру, — этот «грааль» не поможет. Она слишком бедна, чтобы позволить себе оплатить лечение. Для нее — как и для миллионов других людей во всем мире — СПИД по-прежнему останется смертным приговором. Новое лекарство никогда не придет в дома этих людей, потому что они просто-напросто не смогут себе его позволить. Фирма получит патент на его производство и будет держать ценовую монополию в течение двадцати лет.