Пятый факультет - Любимка Настя. Страница 34

— Хейли тренируется, — ответил ей Дрейк и уже мне бросил: — Отзови тьму.

Дважды просить не пришлось. Мне и самой не понравилось увиденное. Отзывать свою магию с каждым разом становилось легче. Все происходило машинально, я только подумала, а тьма уже льнет ко мне и ластится как кошка, а потом рассеивается в пространстве.

— Ты не говорил, что устроишь из моей деревни полигон для юной некромантки, — Софи выглядела неимоверно уставшей. Казалось, что ей пришлось бегом бежать очень долгое время. — Хейли, ты пришла в себя или продолжаешь строить из себя недотрогу?

Я опешила. Я уже слышала такие интонации в голосе, но никогда раньше не сравнивала их с еще одними, теми, что теперь постоянно звучат в голове. Если убрать все то нежное, наносное из речи Софи, то она становилась похожей на одну мою знакомую.

— Я не похожа на нее, — фыркнула Таймиа.

— Еще как похожа. Только в тебе капля любви, в то время как в ней…

— Хейли! — Софи приблизилась ко мне и жадно всматривалась в мое лицо. Что она хотела там увидеть — не знаю. Да и что она требовала, тоже не понятно.

— Я та, кем всегда и была, — пожала плечами. — Но теперь я могу отсекать негативную энергию. Вы об этом?

— Об этом, — вздохнула женщина и как-то враз постарела, что ли. — Я скучала по тебе, ежик мой колючий.

И, прежде чем я опомнилась, заключила меня в свои объятья.

Чем замечателен приезд Софи? Да конечно же, пирожками! И тушеным с овощами мясом, а еще сладким десертом с нежными взбитыми сливками и…

— Хейли, ты сейчас подавишься. Сбавь обороты, никуда еда не денется. А вот заворот кишок вполне можешь заработать.

После того, как женщина вдоволь наобнимала мою тощую тушку, она хмуро сдвинула брови и что-то пробормотала. Я не разобрала, меня опять дернула к себе темная богиня, вдруг потребовав прекратить телячьи нежности. А потому я услышала только вторую часть, когда госпожа Ратовская решительно заявила, что тренировка окончена. Велела мне отправиться в ванную отмокать и приводить себя в порядок, а с собой забрала Пенелопу, творить волшебство на кухне, потому как Софи больно смотреть на мои кости, обтянутые кожей. Через полтора часа, когда я появилась в кухоньке, меня ждал сюрприз — стол так и ломился от вкусностей.

— Хейли, я не шутила, сейчас отниму, — строго напомнила названая матушка.

— Софи, ты сама разве не видишь? — прошамкала я, запихав в рот эклер и ожесточенно его прожевала. Как же я скучала по нормальной пище! — Элайза готова отобрать все, что в моей тарелке.

— У нее своя есть.

— Но Софи, — жалобно шмыгнула носом оборотень, — мне так хочется…

— И ешь, кто тебе не дает, — пожала плечами госпожа Ратовская, — но то, что в твоей тарелке. Беременность не зараза, чтобы ею прикрываться.

Святой человек Софи Ратовская, даром что оборотень! Вот просто святая женщина!

Я с наслаждением набивала живот едой и все больше восхищалась госпожой, которая однажды назвала меня своей дочерью. Забавно, что в первые дни, когда я очнулась после Грани и мы были рядом, она раздражала меня. Сейчас этого не было. После язвительных комментариев Таймиа мне уже все было нипочем.

Когда я сравнила этих двух вообще-то абсолютно разных существ, мне стало даже дышать легче. Ну, во-первых, матушка София всегда была остра на язык, могла дать отпор, когда это требовалось. Большая синяя волчица имела не только ужасающую и мощную внешность, но и знала, когда стоит отступить. Во-вторых, она была умела в своем искусстве и тоже прожила долгую и непростую жизнь.

В этом схожесть между демиургом и госпожой Ратовской заканчивалась, и начиналось то, что их отличало. А именно умение признавать свои ошибки и склонность к чувствам. Впервые после того, как я лишилась части своей души, а вместе с ней и эмоций, я смогла признать, что чувства — не всегда минус.

Если бы Софи не познала ценность любви и добра, она не стала бы той, кем сейчас является. За ней не шли бы люди, ее бы не слушались и не считали ее мнение авторитетным. Мало быть харизматичным человеком, помимо того, чтобы брать, всегда следует что-то отдать. Сделало ли ее такой целительство — спорный момент. Хотя Таймиа часто указывала мне на это обстоятельство. Мол, люди с такой магией просто не могут быть другими. Что привязанности и личные предпочтения, а зачастую слабости делают из человека с характером тряпку, о которую не грех вытереть ноги.

Любила ли Софи меня? А мою команду? Я могла бы точно сказать, что да. Но эта любовь не была слепой, она была мудрой, не в ущерб. Это была такая любовь, которая не приходит в один момент, это то, чего ты достигаешь долгой борьбой, опытом, к чему ты стремишься и что ты осознаешь. Это не спонтанность, а то, что добровольно отдаешь. Отдаешь, четко понимая, что взамен тебе ничего и не требуется. Никаких обязательств от той стороны, к которой ты относишься не со снисхождением, а с любовью.

И, откровенно говоря, я пока этого не то что не достигла, я не хотела этого принимать. Та я, которой я была до ритуала, действовала импульсивно, окунаясь в самопожертвование, свои чувства, не потому что была уж такой хорошей девочкой, которой действительно ничего не требовалось взамен. Другая, то есть прежняя, я делала так, потому что знала, что так будет правильно, так принято, если вы близкие друзья, или возлюбленные, или вас связывают кровные узы, а внутри себя накапливала неудовлетворенность.

Чего бы ни сделал Изир Сизери, но он всю свою жизнь, что жил подле Хейли, был ей чужим человеком. И этого не исправить. Не перечеркнуть только потому, что он вдруг взял и извинился. Или оттого, что ты узнала некие шокирующие подробности из прошлого. Потому что той необходимой нити нет, а есть балласт под названием «отец» и мнение общества. Для того, чтобы я приняла лорда Изира как отца, должны пройти годы, связь должна или осуществиться, или никогда не возникнуть.

Для всех хорошим не стать, и такой цели у человека быть не должно. А я, та я была именно такой. Вроде бы и не оглядывалась на то, какое впечатление произвожу, а сама нет-нет да хвасталась: вот, мол, смотрите, какая я хорошая. Я могу сделать то, на что вы никогда не решитесь.

Этого не требуется Софи. Она просто следует своим желаниям, не оглядываясь ни на кого вокруг. Не желая превозноситься, а заодно узнавать мифическую оценку, которую ей может дать народ. Именно поэтому ее уважают. Она самодостаточна и свободна. Свободна той невероятно легкой внутренней свободой, которой никогда не было у меня. И чего теперь я хочу больше всего. Если и любить, то любить не правильно и из благодарности, а потому, что в этой любви в первую очередь нуждаюсь именно я. И я хочу ее дарить. Дарить без остатка. Из-за этого сейчас я не давала ни Софи, ни себе ложных надежд. Я назову ее матерью тогда, когда внутри почувствую отклик, когда ощущу в этом потребность, а не воспроизведу замену, как сделала это в прошлом году.

Я никогда не знала материнского тепла и любви. Моя мать, давшая мне жизнь, не научила меня правильно любить, ценить себя и относиться с почтением к родителям. Я не лгала Софи Ратовской, но и не была до конца искренней. Не с ней, с собой. По незнанию и непониманию. И, скорее всего, этого бы даже не обнаружилось, а связь, которую так легко образовала Хейли, желая наконец осознать себя нужной, переросла или в настоящие семейные узы, или начала бы тяготить. И я не хочу этого допустить. Есть в этой женщине то, что заставляет меня оглядываться на нее и ее поступки. Есть то, на что я хотела бы равняться. Даже сейчас, когда во мне зреет бунт тьмы и негативной составляющей моего дара.

Я осознанно хочу построить отношения с той, которая бескорыстно назвала меня своей дочерью и желает защищать. Это не я ушла из лагеря, это она подтолкнула меня принять правильное решение и разобраться в себе. Она дала нам время, за что я должна быть ей благодарна.

— Итак, детки, — изрекла Софи и обвела взглядом нашу дружно жующую компанию. — Пора держать ответ за все, что вы натворили. А потому, Элайза, будь добра, отставь чашку и настройся слушать меня внимательно.