Несчастные девочки попадают в Рай (СИ) - "Kerry". Страница 52

— Долбанная истеричка…

***

Я не помнила, как Семен довел меня. Перестраховавшись, он проводил меня до самого крыльца, но не ушел.

Обернувшись к парню, я слабо усмехнулась.

— Боишься, что я дом спалю, м?

— Узнай, что с Пашкой и выходи, — приказал он. — Нужно спокойно поговорить. И поживее.

Забежав в дом, я увидела тетушку. Крутясь возле печи, она занималась готовкой и непринужденно подтанцовывала.

— Где Паша? — резко спросила я.

Неохотно повернувшись, Клавдия дернула плечом.

— А мне на кой знать? — пренебрежительно кинула она. — Пришел с фингалом. Весь в соплях. Обработать не дал. Побежал куда-то. На станцию, кажется.

Все внутри меня похолодело.

— И ты отпустила его? Ты отпустила его на станцию? Одного?

Клавдия округлила глаза.

— А мне что за ним по пятам ходить? Поплачется да придет.

Я прикрыла рот ладонью и пошагала на выход, едва держась на ногах.

— Сема! — завопила я и припала к нему.

Он поймал меня.

— Я слышал, слышал, — его руки схватили мое лицо. Его взгляд был уверенным. — Не смей впадать в истерику, ладно? Это всего лишь станция. Мы сейчас пойдем туда и заберем Пашку. Целого и невредимого. Ты поняла меня?

Я судорожно закивала, всеми силами сдерживая слезы.

А потом мы побежали.

Я пыталась ни о чем не думать. Вообще ни о чем. Всеми силами я отгоняла от себя плохие мысли. Я просто бежала вперед и вперед, стараясь не отставать от Семена.

— Найдем этого мелкого засранца, я надеру ему уши, — запыхавшись, говорил он. — Даже не думай останавливать меня. Я вставлю ему по первое число. Ух, попадись он мне.

У меня не было сил отвечать ему. Последние я потратила на молитву.

Мы приближались. Ветер в ушах не смог заглушить звук проезжающего поезда.

Боже…

— Это поезд, Сема! — отчаянно взревела я.

— Я знаю, что это поезд. И что? Это, ведь, не летающая тарелка! — парень нервничал. — Пришествие инопланетян напугало бы меня куда больше! Просто заткнись и беги!

Добравшись до станции, мы остановились. Пашу было не видать.

От нехватки воздуха, из моей груди вырывались болезненные хрипы. Безумные глаза сканировали территорию, в надежде увидеть брата. Целым.

Боже, помоги.

Дотронувшись до рельсов, я обожгла пальцы. Только что тут прошел товарник.

— Паша! — истошно звала я. — Пашка!

Семка нырял под пирон, обшаривал кусты и ямы.

— Паша! Паша!

Пройдя несколько метров, перед моими глазами предстала пугающая картина. Сначала показалось два рванных кроссовка, а следом и тело, уткнувшееся лицом в шпалы. Пашка лежал на железнодорожных путях и, кажется, не дышал.

Ноги подкосились, но Сема снова поймал меня.

— Спокойно, — сказал он. — Подожди здесь.

Усадив меня на рельс, сам он ринулся к Павлику.

Я закрыла глаза. Было страшно открывать. Было страшно слушать вердикт. Было страшно все. Даже жить.

— Матрос, твою мать! — выругался Сема, и я замерла. — Попрощайся со своими ушами!

— Ай, больно! — взвизгнул Паша и смогла разлепить веки.

Соколов держал его за ухо, практически приподнимая над землей. Целого и невредимого. Живого и чумазого. С фингалом, но такого родного.

— Придурок мелкий! — ругался Семен. — Какого лешего ты тут загорать прилег?

Он жив. Жив. А я…

Лихорадочно ощупав почву, я приподнялась на ноги и, спотыкаясь, пошагала по шпалам. Подальше от них.

— Я хотел быть смелым! — скулил он. — Они все меня трусом называют, а я не такой! Поезд пролетел надо мной, а я целехонький, вишь? Я не трус!

— Придурок, вот ты кто! — рычал Сема, не щадя его ушей. — Маленький, эгоистичный придурок!

Их голоса превратились в глухое эхо. Казалось, мне в уши вставили пробки. Стресс или что-то еще, но выпала из жизни. Наверное, так бывает, когда душа покидает тело. Как-будто после долгих мучений, ты получаешь долгожданное облегчение.

Он жив. Мой брат жив.

— Златка! — меня остановил Пашка, он вцепился в мои колени и стал поливать их слезами. — Златка, прости! Я больше так не буду! Я всего лишь хотел быть смелым! Совсем как ты, Зось!

Моргнув, я посмотрела на брата.

— Я знаю, что ты под поезд прыгала. В школе все об этом говорили. Вот и я решил. Я тоже хочу быть смелым, Зось.

Один его глаз прикрывало фиолетовое веко, а другой утопал под слоем слез.

— Прости меня. Пожалуйста, прости.

Не в силах больше держаться, я спустилась к ему и крепко обняла. Пропахшие мазутом волосы щекотали мой нос, а маленькие ручонки душили. Впрочем, как слезы, которых, кажется, во мне больше, чем крови. Я целовала Пашку в лоб, в нос, уши — везде, куда только дотягивались мои губы. Дрожащие руки сжимали его так сильно, что был слышен хруст суставов. А следом затрещали и мои — Семен. Он присоединился к нам.

— Знаете, Цветковы, у меня чокнутая семейка, тут не поспоришь. Но, вы однозначно нас уделали. Однозначно…

Время остановилось. Прекрасно, ведь я так сильно этого хотела. Мне нужны были эти мимолетные секунды, чтобы отдышаться.

Группа ВК: https://vk.com/club167796669

Глава#23

Однажды, возродившаяся в твоем сердце любовь становится ядом и тогда все, что раньше трепетало от нежности, сгорает. Любовь плавит твои внутренности, прожигает воспоминания и разъедает душу, превращая ее в крупное сито. А человек, который напоил тебя этой отравой, наконец, снимает маску. Его прикосновения оставляют ожоги на твоей коже и синяки на запястьях. Тебе больно смотреть на него и больно — не смотреть. Тебе просто больно. Всегда.

Сильный ветер ломал верхушки деревьев, поднимал дорожную пыль, кружил листву и мелкий мусор, но меня спасал плотный капюшон толстовки, который прикрывал большую половину лица. Непогода на улице отчетливо отображала мое внутреннее состояние. Я была расстроена — слабо сказано, сгорала от ненависти — в самый раз.

На школьной площадке толпились беззаботные ученики: кто-то хвастался новыми брюками, кто-то распускал очередные сплетни, кто-то, не дождавшись обеда, жевал черничный пирог и вытирал руки о выглаженную форму. Самой большой проблемой этих подростков — была письменная ручка, чернила которой закончились во время важной контрольной. Я завидовала им, а они даже не догадывались, что в моей душе столько чернил, что хватило бы на весь учебный год. Как жаль, что я не могла поделиться с ними. Я эгоистично решила, что они заслуживают это больше моего.

Неугомонный ветер завывал в ушах и трепал волосы, а я мечтала об урагане, который сметет с лица Земли эту школу, этих малодушных людей и этого самодовольного подонка, который добавил дегтя в мою чистую душу. В мою практически безоблачную жизнь.

— … и молитве моей не мешай соловей, — напевала я себе под нос, чувствуя, как острое лезвие перочинного ножа карябает мою ногу. Я пришла не с пустыми руками, а точнее, не с пустыми карманами.

— … просвисти нежно ей, как я болен душой, — подпевал мне ветер.

Соколов старший стоял у входа в школу, как всегда, с уверенно поднятым подбородком; как всегда, с засунутыми в карманы руками; как всегда, в окружение своих «братьев». Заметив меня, он неторопливо откинул окурок в сторону и принял расслабленную позу — пожалуй, это последнее его действие, которое я могла видеть отчетливо, так как мой разум окутал красный туман.

Не сбавляя шаг, я приближалась к своему обидчику. Я шагала настолько уверено, напролом, подобно танку, который размажет его по асфальту. Но, когда между нами осталось незначительное расстояние — остановилась.

Я дала себе несколько секунд, чтобы заглянуть в его ни о чем не сожалеющие глаза, а потом отвесила обжигающую пощечину. Такаю сильную, что заныли пальцы. Но, похоже Соколова это ни капли не смутило. Он даже не дрогнул. Зато, все остальные побросали свои дела и, раскрыв рты, уставились в нашу сторону.

Такое же действие я повторила со второй его щекой, на что парень расплылся в ехидной улыбке. Мои губы ответили ему тем же. Все походило на особый «разговор» двух безумцев. Впрочем, так оно и было.