Джек Ричер, или Прошедшее время - Чайлд Ли. Страница 2

Ричер продолжал идти вперед.

Через две мили дорога начала плавно поворачивать влево; вправо отходила примерно такая же, что-то вроде классической развилки. Руль налево, потом направо. И в обоих случаях она терялась между могучими деревьями, которые временами образовывали туннель.

Ричер заметил дорожный знак.

Над наклонной стрелкой, указывавшей налево, стояла надпись «Портсмут», правая предлагала отправиться в Лаконию. Правая надпись, сделанная шрифтом помельче, и не такая жирная стрелка намекали на то, что Лакония – не столь важный населенный пункт, как Портсмут. Второстепенная дорога, хотя и такого же точно размера.

Лакония, Нью-Гэмпшир.

Это название Ричер знал, видел в семейных бумагах и слышал, как его несколько раз упоминали. Здесь родился его покойный отец, здесь он рос, пока не сбежал в возрасте семнадцати лет, чтобы вступить в морскую пехоту. От чего именно он сбежал, никогда не уточнялось. Однако отец так туда и не вернулся. Ни разу. Сам Ричер появился на свет более пятнадцати лет спустя, и Лакония стала мертвой подробностью далекого прошлого, такой же далекой, как территория племени дакота, где, как говорили, жил и работал их предок. Никто из членов его семьи ни разу не побывал ни в одном из этих мест. Никаких визитов. Дедушка и бабушка умерли молодыми, и о них никогда не вспоминали. Очевидно, тетушек, дядюшек, двоюродных братьев или каких-то других дальних родственников не было. Что с точки зрения статистики выглядело не слишком вероятным и предполагало разрыв отношений. Но никто, кроме его отца, не располагал реальной информацией, и никто никогда не задавал ему подобных вопросов. Некоторые вещи не обсуждаются в семьях морских пехотинцев.

Значительно позднее брат Ричера, Джо, ставший армейским капитаном, служил на севере и что-то говорил про попытку выяснить какие-то подробности о старом доме отца, но у него ничего не получилось. Вероятно, Ричер и сам время от времени говорил нечто похожее. Однако и он никогда там не бывал.

Налево или направо. Его выбор.

Портсмут звучал лучше. Там были автострады, движение и автобусы. Оттуда лежала прямая дорога до Бостона. Ричера манил Сан-Диего. На северо-востоке скоро станет холодно.

Но разве один день имеет значение?

Он шагнул направо, выбрав дорогу, ведущую в Лаконию.

В это же самое время – середина летнего дня – почти в тридцати милях от него, по другой проселочной дороге ехала потрепанная «Хонда Сивик», за рулем которой сидел двадцатипятилетний мужчина по имени Коротышка Флек. Рядом с ним на пассажирском сиденье устроилась двадцатипятилетняя женщина, которую звали Патти Сандстрём. Они были любовниками, родились и жили в Сент-Леонарде, небольшом городке в провинции Нью-Брансуик, Канада. Там мало что происходило. Самое грандиозное событие произошло десять лет назад, когда грузовик, перевозивший двенадцать миллионов пчел, перевернулся на повороте. Местная газета с гордостью написала, что такого в Нью-Брансуике ни разу не было.

Патти, внучка парня из Миннесоты, сбежавшего на север полстолетия назад, спасаясь от призыва на военную службу во время войны во Вьетнаме, работала на лесопилке. Коротышка выращивал картофель. Его семья всегда жила в Канаде. И на самом деле он вовсе не был коротышкой. Может быть, в детстве. Но сейчас считал себя мужчиной среднего роста.

Эти двое собирались доехать от Сент-Леонарда до Нью-Йорка без остановок, что по любым стандартам совсем нелегкое дело, но они считали свое решение правильным. У них имелось кое-что на продажу в городе, а экономия за не проведенную в мотеле ночь заметно увеличивала доход. Они заранее спланировали маршрут, сделав петлю на запад, чтобы избежать встречи с отпускниками, возвращавшимися домой с пляжей, использовали проселочные дороги, и тупой палец Патти не отрывался от карты, а взгляд искал нужные повороты и знаки. Они записали свой маршрут на бумаге и пришли к выводу, что их план вполне осуществим.

Вот только стартовали они позже, чем собирались, – частично из-за общей неорганизованности, но главным образом из-за стареющего аккумулятора «Хонды», которому не нравились низкие осенние ветра, дувшие со стороны острова Принца Эдуарда. В результате задержки они оказались в конце очереди на границе с США, потом «Хонда» начала перегреваться, и им пришлось надолго сбросить скорость ниже пятидесяти миль в час.

Они устали. И проголодались. Им хотелось пить, требовался туалет – и они отставали от своего расписания. И были расстроены. «Хонда» снова стала перегреваться; стрелка уже целовала красную зону, а из-под капота доносился скрежет. Быть может, заканчивалось масло; никто из них не знал точно. Лампочки на приборной панели горели постоянно в течение двух с половиной лет.

– Что впереди? – спросил Коротышка.

– Ничего, – ответила Патти.

Кончик ее пальца двигался по красной линии, обозначенной трехзначным числом и шедшей с севера на юг через неровную светло-зеленую местность. Деревья подступали к дороге, темные и неподвижные, с тяжелыми листьями конца лета. На карте тут и там в глаза бросалось переплетение узких дорог, похожее на паутину вен на ногах старухи, – предположительно, они куда-то вели, но Патти нигде не видела ни одного крупного населенного пункта. И они не могли рассчитывать на механика или замену масла или охлаждающей жидкости на заправке. В самом лучшем случае им требовалось проехать еще тридцать минут куда-то на юго-запад, в городок, название которого было написано не слишком мелкими буквами и выделено полужирным шрифтом, из чего следовало, что там должна быть бензоколонка. Городок назывался Лакония.

– Мы сможем проехать еще двадцать миль? – спросила Патти.

Стрелка полностью ушла в красную зону.

Коротышка перестал давить на педаль газа, сбросил скорость, чтобы снизить температуру двигателя, но это привело к тому, что уменьшился охлаждающий поток воздуха в радиаторе, накопившееся тепло не могло уходить быстро, и стрелка, показывавшая температуру, продолжала ползти вверх. Патти вела пальцем по карте в соответствии с направлением их движения. На карте вправо отходила красная паутинка дороги, тонкая ниточка, петлявшая по зеленым чернилам, примерно в дюйм длиной. Теперь, когда в щель в окне больше не дул ветерок, она услышала непривычный шум в двигателе. Звуки глухих ударов, стук, скрежет, и они становились все неприятнее.

Затем, впереди, как раз вовремя они увидели поворот на узкую дорогу, отходившую вправо и больше похожую на туннель, смыкавшиеся над ним кроны высоких деревьев закрывали свет, и внутри царил мрак. У самого въезда к шесту был прибит щит с красивыми пластиковыми буквами и стрелкой, сообщавшими, что неподалеку находится мотель.

– Думаешь, нам стоит туда заехать? – спросила Патти.

Машина дала ответ. Стрелка температуры заняла крайнее положение, и Коротышка уже чувствовал жар на голенях. Весь двигательный отсек перегревался. На секунду он задумался о том, что будет, если они не остановятся. Люди рассказывали, что автомобильные двигатели взрывались и расплавлялись. Конечно, это лишь фигура речи. Он не увидит луж расплавленного металла. Да и взрывов не произойдет. Просто двигатель заглохнет, и все дела. Или его заклинит. И машина плавно остановится.

Однако застрять в таком месте, где нет других машин и сигнала сотового телефона, Коротышка не хотел.

– У нас нет выбора, – сказал он, притормозил и свернул в туннель.

Вблизи увидел, что буквы на щите выкрашены золотом, узкой кистью и твердой рукой, как обещание, словно мотель являлся заведением высокого класса. Такой же знак висел напротив – для водителей, ехавших в противоположном направлении.

– Нормально? – сказал Коротышка.

Воздух в туннеле оказался холодным, едва ли не на десять градусов ниже, чем на главной дороге. По обочинам высились кучи опавших прошлой осени листьев и грязи после прошедшей зимы.

– Нормально? – снова спросил Коротышка.

Они подъехали к проводу, пересекавшему дорогу, – толстое резиновое покрытие, немногим у́же, чем садовый шланг, как на бензоколонках, чтобы ты мог позвонить в звонок и вызвать служителя, который тебе поможет.