И занавес опускается (ЛП) - Пинтофф Стефани. Страница 52

— И так он, наконец, добился необходимого внимания.

— Добился, но ему было мало. Мы уговорили «Таймс» держать эту историю в секрете, пока дело не будет раскрыто. Поэтому с убийством мисс Биллингс он поднял ставки — начиная от постера в лобби и заканчивая ловушкой с ядом для любого, кто решит помочь несчастной. Он издевается над нами, цитируя «Червя-Победителя». На этот раз у меня нет никаких сомнений: он настолько же опасен, насколько любит театральные эффекты. Это человек, с которым придётся считаться.

Я скептически посмотрел на него.

— Может и так. Но что из всего этого натолкнуло тебя на мысль, что он убьёт именно во время премьеры?

Когда Алистер ответил, в его голосе не было ни тени сомнений.

— Посуди сам. Его запросы и потребности продолжают расти; с каждым разом ему нужно всё больше и больше, чтобы почувствовать удовлетворение. Не знаю, заметил ли ты, но в сегодняшней «Таймс» я уговорил наших друзей не упоминать детектива Марвина.

Я-то заметил, но думал, что это получилось случайно, а не благодаря особой просьбе Алистера.

А теория Алистера о «совершенствующемся убийце» и «преступнике, который обязательно выберет премьеру спектакля» была, по меньшей мере, спорной.

Алистер заметил моё замешательство и сразу же попытался развеять мои страхи.

— Знаешь, я признаю, что в моей работе есть место не только для «науки», но и для «искусства». Иногда нужно просто довериться собственным инстинктам, как ты доверился им, когда решил поверить в невиновность По.

— По поводу По — да, но в этом деле, — я широко развёл руки, — мои инстинкты молчат.

— Поэтому я и прошу довериться моим.

Я посмотрел Алистеру в глаза.

Доверие — сложный вопрос.

Я безоговорочно доверял его уму и гениальности. Но его инстинктам?

Я уже имел несчастье выяснить, что там, где дело касалось не поведения преступников, а этических проблем, его инстинкты не срабатывали. С другой стороны, я и сам прекрасно понимал: в решении этических проблем нужно иногда идти на компромисс. И я сам не раз это делал, особенно когда на карту были поставлены жизни.

Я всё ещё раздумывал над словами Алистера, когда за нашими спинами раздался голос Изабеллы:

— Ты готов идти?

Она стояла на пороге столовой в умопомрачительном чёрном бархатном платье с пайетками, и её волосы были уложены в сложную элегантную причёску. На шее во впадине между ключиц поблёскивало маленькое сердечко.

Платье было простым, но эффект Изабелла произвела сногсшибательный.

Я поднялся из-за стола, чувствуя внезапное смущение и замешательство, и укол вины за то, что сегодня я находился не на своём месте. Я был одет в чужой костюм и собирался играть роль человека, которым не являюсь.

— Хорошего вечера, — пожелал нам Алистер, наливая себе ещё бокал вина; при этом выражение лица его было угрюмым. — Не беспокойтесь, в половине одиннадцатого я буду стоять возле «Гаррика» и следить за всеми, кто подойдёт к Молли Хансен.

Ему, очевидно, не очень нравилось, что его сначала оставляют одного дома, а потом отправляют делать неблагодарную работу.

У меня промелькнула мысль взять его с собой, но… Нет, пусть он пока не будет в курсе моих сегодняшних планов. По крайней мере, до того момента, как я всё удачно завершу.

В лифте Изабелла протянула мне своё пальто, чтобы помог его надеть.

Пододвинувшись к ней ближе, я ощутил запах её духов — что-то лёгкое, напомнившее мне о весенних цветах.

Она улыбнулась и произнесла:

— Если мы не поторопимся, Саймон, то опоздаем.

И до меня дошло: естественно, в таком платье она собиралась ехать не на метро.

Пока мы спускались на первый этаж, я незаметно запустил руку в свой карман и вздохнул с облегчением: денег, чтобы заплатить за такси, а так же дать на чаевые служащему Дакоты, который нам это такси поймает, мне хватит.

Судя по остальным людям в лобби, одетым в вечерние наряды, мы с Изабеллой были не единственные, кто решил провести вечер вне дома.

Несмотря на вторник, в «Империи» был аншлаг.

Собственно, это было ожидаемо: «Питер Пэн» являлся самым популярным спектаклем на Бродвее. Мне повезло, что я смог достать билеты на такие хорошие места.

Мы сели на третий ряд в партере справа от прохода.

Зал был украшен в изумрудных и багровых тонах, но в отличие от остальных театров, здесь не было ничего вызывающе роскошного. Когда я обратил на это внимание, Изабелла пожала плечами:

— Он хочет, чтобы аудитория была сосредоточена на его спектакле и его актёрах, а не на убранстве помещений.

Конечно, говоря «он», Изабелла имела в виду Фромана, и у меня засосало под ложечкой в ожидании того, что я был должен сегодня провернуть.

Мы кратко обсудили актёров Фромана, особенно, его самую яркую звезду — Мод Адамс, которая должна была сегодня играть главную роль.

Изабелла видела актёров театра Фромана каждый год, а я смотрел на них впервые — причём, не на живых актёров, а на их портреты в лобби, которым были завешаны все стены.

Когда начал подниматься занавес, я прошептал Изабелле на ухо, что в начале первого акта мне нужно будет ненадолго отлучиться. Она бросила на меня удивлённый взгляд, но ничего не сказала и вновь повернулась к сцене, где начало разворачиваться действо.

Я тоже переключил внимание на спектакль. Дождался, когда приключения Питера Пэна и Потерянных мальчиков наберут обороты, легонько сжал ладонь Изабеллы, давая понять, что мне нужно идти, и выскользнул из зала через боковой выход, который приметил ранее.

Я напоминал себе, что сейчас, в позаимствованном дорогом костюме, я выглядел частью этих зажиточных, богатых джентльменов, которые могут себе позволить наслаждаться спектаклями хоть каждый вечер.

Меня не должны остановить, пока я поднимаюсь на пятый этаж.

Я дошёл до третьего, когда меня окликнули.

— Сэр!

Я не стал замедлять шаг, и голос позвал меня ещё раз, уже более настойчиво:

— Простите, сэр!

Я глубоко вдохнул, обернулся и очутился нос к носу с молодым служащим.

Я улыбнулся ему, но ничего не сказал.

— Могу ли я вам чем-то помочь, сэр? На верхних этажах расположены административные помещения, и они закрыты для публики.

— Конечно, конечно, — закивал я, — но мне сказали, что я могу найти тут другую уборную.

— Да, на четвёртом этаже, — молодой человек недовольно нахмурился. — Но она только для персонала. Мне придётся поговорить с коллегами с первого этажа, если они направили вас сюда. Главная уборная находится ниже, и она гораздо более подходящая для джентльмена, вроде вас.

Следующую ложь я продумал заранее.

— В уборной внизу плохо какому-то джентльмену. Я решил уйти, чтобы не стеснять его.

Молодой человек смутился.

— Конечно, сэр. Мои извинения. Поднимайтесь, уборная находится на четвёртом этаже с левой стороны.

— Благодарю.

Я направился вверх по лестнице уверенными шагами. Надеюсь, парень не решит следовать за мной или, что ещё хуже, не пойдёт вниз, чтобы проверить, как самочувствие выдуманного мной джентльмена.

Поднявшись на один пролёт, я повернулся и краем глаза посмотрел на служащего — он подошёл к бордовому дивану, уселся и вернулся к чтению газеты.

Осторожно, чтобы он не услышал моих шагов, я поднялся на пятый этаж.

Здесь было темно.

Но ни одна дверь офисов не была закрыта, а тем более заперта.

Так что, по сути, я даже не вламывался — а я знал, что взлом и проникновение — это одна статья, а простое нарушение пределов частной собственности — другая.

Офис Чарльза Фромана был третьим по правой стороне. Его было легко определить — самая просторная комната с наибольшим количеством мебели и театральных безделушек.

Я закрыл за собой дверь, включил стоящую на столе лампу, снял пиджак и набросил его на плафон, чтобы приглушить свет.

Никогда раньше я не делал ничего подобного, и на короткое мгновение, когда у меня начала дрожать правая рука, я решил, что не справлюсь. Мне пришлось закрыть глаза и представить трёх девушек — ныне мёртвых, а некогда блестящих актрис.