Локи Выдумавший обман (СИ) - Субботина Айя. Страница 24

— Утром буду у тебя, — говорит через плечо, пинками подталкивая упыря шевелить ногами. — Поговорим обо всей этой херне.

Честно говоря, я очень рад, что сегодняшний вечер и ночь Каин проведет подальше от моего логова в «Палаццо», потому что, хоть он и любимый старший брат, но его и близко не должно быть рядом, когда я займусь воспитанием моего своенравного Бермудского треугольника. Нужно сделать так, чтобы она даже думать не хотела, как бы от меня улизнуть, потому что теперь от нее не просто зависит мое бессмертие, но и жизнь в целом.

Отец присылает сообщение как раз в тот момент, когда я думаю, что давно он не отпускал своих едких комментариев по поводу моих безуспешных успехов.

«Потому что нечего пытаться мухлевать, любитель!» — пишет он и следом присылает аудиофайл со своим злорадным смехом. От таких звуков, между прочим, неподготовленные уши смертных просто сворачиваются в трубочку.

Домой мы возвращаемся только через пару часов, прихватив лишь небольшую часть всех покупок. В машине Александра снова прилипает к двери, и когда я протягиваю руку, чтобы приподнять край юбки и проверить, выполнено ли мое указание, она триумфально вскидывает бровь.

Там черное кружево трусиков. Много она все равно не дает увидеть, просто дает понять, что чихать хотела на мои пожелания — настоящие и будущие.

Тем хуже для нее.

Я и так вел себя как ангел, а если демон говорит, что ведет себя как белокрылый кисель, поверьте — этот демон доведен до болтика на ручке.

Пока мы едем в лифте, я расстегиваю пару верхних пуговиц. К счастью, упыри не успели натворить дел, и наша с Александрой одежда в порядке. Я бы не выдержал скучных переодеваний.

Александра забивает в угол и всем видом дает понять, что готова пустить на защиту невинности и ноги, и руки, и даже зубы. Черт, все же просто охуенно классно, что она не сдается и так очаровательно и, главное, искренне сопротивляется. Я не хочу ее сломить, но хочу ее согнуть. В данный момент — над столом.

Мы заходим в квартиру, и Александра резвой козой устремляется в мою спальню. Очень зря. Это же не просто моя берлога, это моя квартира, где все сделано с учетом моих потребностей. И если я хочу, чтобы все двери, кроме одной, были заперты, так и будет. Овечка пару раз дергает ручку и, наконец, поворачивается.

— Я вдруг понял, что девушки в очках меня просто жуть, как заводят, — скалюсь, расстегивая пиджак, и медленно, чтобы она точно увидела, поглаживаю стояк через штаны. — Ты не будешь их снимать, кроме тех поз, в которых они могут… потеряться.

Александра густо краснеет — разве что пар из ноздрей не валит. Чувствую ее злость и досаду, но на этот раз пропускаю эти эмоции, потому что охочусь за той, которую мой Бермудский треугольник прячет в Мариинскую впадину своих мыслей.

— Я буду кричать, — предупреждает Овечка, из последних сил защищаясь от моего вторжения в ее голову.

— Совсем не против твоих криков, даже «за», — иду к ней ровно на три шага. — Еще можешь стонать, царапаться, кусаться, выкрикивать мое имя и использовать грязные словечки. Особенно меня заводят фразы в духе «трахни меня, Локи», «глубже, Локи» и… мое любимое: «Хочу тебе отсосать».

Я же просто издеваюсь, а какой эффект: Овечка просто оторопела. Но оно и понятно: ее недоносок вряд ли хоть что-то знал женских потребностях, в особенности о том, что каждой женщине время от времени хочется быть плохой развратной девочкой. Говорить грязные словечки и провоцировать любовника на грубые игры в ответ. Конечно, все это работает только с человеком, в чьей адекватности женщина уверенна на двести процентов, и которого она хочет до отвала башки, а если моя Александра до сих пор осталась невинной, то о каком желании к шнурку вообще может идти речь? Недоразумение, и когда-нибудь она скажет мне спасибо за то, что я вовремя появился в ее жизни и сдвину с рельсов унылый паровоз.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вам хочется быть плохой девочкой? Отвечать не нужно, просто будьте честны сами с собой.

— Я совсем не то собиралась кричать, — храбрится Овечка, пока я подбираюсь к ней вкрадчивым шагом. Между прочим, ходить со стоящим членом — это просто мука, поверьте. — И я лучше язык себе откушу, чем сказу одну их тех… мерзостей.

«Ты скажешь, Александра, обязательно скажешь, сделаешь и попросишь добавки. Или я ничего не смыслю в женщинах».

— Видишь стол у меня за спиной? — Она нехотя косит взглядом мне через плечо и из чистого упрямства отрицательно машет головой. Смеюсь. — Отец, и это меня ты называешь лгуном?

— Я хочу в душ, переодеться и ужин, — как девушка в исповедальне заявляет Овечка. Такая наивная попытка меня отвлечь. Зайка машет хвостом перед волком.

— Лично вымою тебя, Александра, и сам прослежу, чтобы ты не осталась голодной. Но после первого урока послушания. Ты пойдешь к столу, ляжешь на него животом и оттопыришь задницу.

— Что?! — Она давится нервным смехом.

— Или это с тобой сделаю я, и тогда ты получишь вдвое больше шлепков. Сделай милость — посопротивляйся, — почти умоляю.

— Ты больной извращенец-доминант, — заявляет она голосом малышки, рассказывающей зазубренный стих под елкой. Старается, надеется получить самый лучший подарок из мешка.

— Я не из любителей порки, Александра, и, насколько понимаю, ты тоже не любишь такие игрища. Поэтому у нас с тобой просто урок послушания, чтобы в следующий раз, когда я скажу тебе не отходить от меня ни на шаг, ты вспомнила все, что сегодня случилось, и была благоразумной.

— Сегодня ничего не случится, демон.

Вздыхаю. Я бы еще с ней поиграл, но она как раз созрела для «десерта».

Протягиваю руки, делая вид, что собираюсь схватить ее за талию. Овечка пробует сбежать слева, но на то и расчет. Обхватываю ее за бедра, закидываю себе на плечо и несу к «месту казни». Она вертится как уж, но ничего не может сделать, потому что меньше и слабее меня, и потому что далеко не первая строптивица в моей жизни. Хоть и самая «вкусная».

Укладываю ее животом на стол, зажимаю ноги под коленями своей ногой, и рукой надавливаю на поясницу. Только гордость не дает Александре посыпать мою голову ругательствами.

Гордость… и мой мужской голод, которым я вторгаюсь прямо в ее мозг.

Не надо думать, что я совершаю акт насилия. Поверьте, только конченный долбоеб и моральный урод получает удовольствие от чужой боли и унижения. Если бы я хоть на минуту усомнился, что Овечка меня не хочет, то и пальцем ее не тронул.

К счастью, в глубине моего Бермудского треугольника настоящее поле для разных пошлостей, и — тсссс — она уже жалеет, что надела трусики.

— Три шлепка, Александра, — говорю жестко, отбросив мягкий тон. — Либо ты их принимаешь, либо еще три сверху даже за намек на непослушание. Это понятно?

— Я никогда!..

— Шесть, — монотонно отсчитываю я. Хотите правду? Я рассчитываю, что моя Овечка кончит между четвертым и пятым.

Она прикусывает губы, минуту колеблется — и берется руками за столешницу.

Глава двадцать первая: Локи

Мне нравится вид сзади. Настолько, что я хочу насладиться им сполна, и на всякий случай предупреждаю Овечку:

— Лучше не шевелись, Александра, будь послушной.

«И тебе будет очень даже хорошо», — добавляю про себя, делая всего шаг назад.

В коротких клетчатых юбках есть своя соблазнительная прелесть: даже если девочка в юбке, она все равно выглядит почти голой, особенно, когда наклонилась над столом и похожа на буку «Г», в которой ее задница — острый угол между двумя почти идеальными прямыми. Александра предпринимает попытку сжать ноги, но я быстро вставляю между ними колено.

— Договор, помнишь? На этот раз прощаю, но еще одно непослушание, Овечка…

Выдерживаю паузу на особенно острой ноте, чтобы она в полной мере осознала, что только что хороший балбес Локи вышел покурить, а остался я — развратная похотлива сущность, которая знает, как довести женщину до оргазма сотней разных способов, даже теми, от которых она приходит в священный трепет истинной девственницы.