Вариант "Новгород-1470" (СИ) - Городков Станислав Евгеньевич. Страница 13

Дана, даже жуть взяла, когда он осознал сей факт — 4 сотни выброшенных на помойку, вычеркнутых, бесполезно прожитых лет, десятки тысяч бессмысленных, списанных в утиль людских жизней. Кто ответит — сколько возможностей потеряла Россия, Русь за это время? Потеряла в лице уничтоженной новгородской республики..?

— Ну, а о Новгороде-то, что видел? — спросила боярыня. Марфа Борецкая была спокойна и безмятежна, словно слова Дана о ее собственной смерти никак ее не задели и, словно, ей уже не в первый раз пророчили злую судьбу и смерть близких. Кровь прилила к лицу Дана.

— Все же, боярыню зацепило, — понял он, — коль спрашивает… Она готова выслушать меня. Значит, выслушают и остальные! — И, стараясь, чтобы никто не заметил, как он волнуется, Дан начал: — Я видел, как московское войско следующим летом…

Дан рассказал все, что знал из учебников истории о грядущей, следующим летом, войне с московским князем Иваном III. О поражении новгородских войск в этой войне и о причинах этого поражения. Он старательно, даже слишком старательно, по пунктам, вспомнил все минусы новгородской армии в этой войне — несогласованность действий отдельных отрядов; бестолковость командиров этих отрядов; предательство вновь избранного — на выборах, которые, пока еще только должны были состояться осенью этого, 6978 от сотворения мира или 1470 по григорианскому календарю, года — новгородского архиепископа Феофила; устаревшую военную тактику Новгорода и неспособность новгородцев противостоять татарским лучникам. А также то, какие последствия это имело для Новгорода и, что Дан особенно подчеркнул — для бояр новгородских, а, заодно, и для того же, предавшего интересы Новгорода и, несмотря на промосковскую позицию, все равно заточенного Иваном III в монастырь вновь избранного будущего новгородского владыки Феофила. Кроме того, Дан рассказал, во что Новгород, в конце концов, превратится, не забыв со всеми подробностями расписать ту кровавую баню, которую устроил уже не в Господине Великом Новгороде, а просто в Новгороде следующий московский князь, Иван IV, по прозвищу Грозный. Отдельно Дан упомянул опричников московского князя, подвешивавших новгородских житьих людей и купцов гроздьями на деревьях и смазывавших их горючим составом, чтобы затем поджечь. А после привязывавших на длинной веревке их трупы к саням и волокущих через весь город к Волхову, чтобы там спустить под лед. Женщин же и детей новугородских просто связывавших и сбрасывавших с Волховского моста, заталкивая, потом, под лед палками… Дан специально рассказывал так, чтобы давило на психику новгородцев, вряд ли привыкших к подобному изложению, рассказывал так, как в 21 веке звучали полицейские отчеты — монотонно и сухо, но не упуская ни единой мелочи. Дана слушали молча, только один раз Дмитрий-посадник дернулся было задать вопрос, но боярыня остановила его и посадник не стал мешать. Однако, когда Дан закончил, Дмитрий-посадник первым глубоко вздохнул и с шумом выпустил воздух из легких. Через минуту подал голос и тысяцкий.

— Сочинил ты нам… тут, — хрипло уронил он.

Несмотря на весь тысяцкого военный вид, Дану было жаль его. Хоть и был Василий, выражаясь языком 21 века, по должности солдафоном, и смерть, скорее всего, повидал в разных ипостасях, но описанные Даном изощренные пытки его шокировали. Тысяцкий явно не понимал — зачем? Зачем мучить просто так невинных людей? Он, все же, был сыном республики, и бессмысленная восточная жестокость московского деспота претила ему, не воспринималась им. И этим тысяцкий нравился Дану. В нем чувствовался мужчина, настоящий мужчина, неспособный губить людей ради чьей-то садистской прихоти…

Василий повернулся к боярыне и посаднику Дмитрию и сухо произнес: — Он не лжет. Такое придумать невозможно!

Дан смотрел на Марфу Посадницу. Его речь в первую очередь была предназначена ей. Она была главной в этой троице. И она же, насколько Дан знал по истории, была главным врагом Москвы в противостоянии Москвы и Новгорода. Именно боярыня Борецкая, как было сказано в старом, допотопном учебнике истории уже несуществующего государства СССР, попавшемуся как-то Дану на глаза, мешала Москве и Ивану III «объединить русские земли», и именно она называлась главным сепаратистом в истории России. Хотя, Дан так и не понял, почему Марфа Посадница из Господина Великого Новгорода являлась сепаратисткой, а князья русских земель, объединившихся в Великое княжество Литовское, таковыми не являлись? Или историки в будущем о чем-то умолчали и земли будущей Белоруссии не были русскими? Или, все-таки, земли Северо-Восточной Руси не были русскими..? Тогда еще не были?

Боярыня, похоже, тоже не сомневалась, что Дан говорит правду и сидела ссутулившись, словно все беды Новгорода и новгородской земли, о которых напророчил Дан, уже навалились на ее плечи. И давили ее тяжким грузом. Наконец, опомнившись, она выпрямилась и крикнула: — Онфимий!

В горницу, с небольшой задержкой, снова вошел давешний прихрамывающий белесый бородач.

— Онфимий, — чуть хрипло произнесла Борецкая, — принеси нам кваса. Березового, — уточнила она, — на четверых… — Бородач метнул взгляд на Дана, развернулся и молча вышел. И только тогда Марфа Посадница посмотрела на Дана.

— Ты говорил слишком складно и слишком страшно. Ты хороший рассказчик… Особенно, если взглянуть на Дмитрия и Василия, — спустя секунду, добавила она.

Дан непроизвольно уставился глазами на посадника и тысяцкого. Тысяцкий сосредоточенно уставился в какую-то точку и, положив на стол свои длинные руки, ничего не слыша, периодически то сжимал, то разжимал огромные кулаки. Посадник же опустил голову и, как мать, поник плечами, словно держа на себе, также, как и она, весь груз будущих бед Новгорода.

В дверь горницы осторожно стукнули.

— Зайди! — крикнула боярыня, и в дверях опять возник белоглазый Онфимий. Онфимий держал в руках четыре наполненные большие, сделанные из глины, кружки. Кружки Онфимий поставил на стол.

— Пей! — сказала боярыня и подвинула одну кружку к Дану. Чуть-чуть кисловатый и немножко резкий запах шибанул Дану в нос. Дан давно уже хотел пить, и в два здоровенных глотка он осушил кружку-канопку. Все, кто находился в помещении, тоже приложились к кружкам.

— Выпил? — спросила боярыня. — А теперь иди. Онфимий тебя проводит. А мы тут подумаем над твоей сказкой…

Часть вторая

Глава 6

Дан, все-таки, поговорил с Домашем. Как ни удивительно, но «прожект» Дана, не то, чтобы проскочил на «ура», но был принят спокойно. Уговаривать гончара не пришлось. Возможно, потому что Домаш не был коренным новгородцем и жизнь его научила быть гибким. К тому же он ничего не терял — в худшем случае Домаш оставался при своих, а в случае удачи… Спокойно он согласился и дать долю Дану. Правда, тут торговался долго — несмотря на свое «мутное» прошлое, Домаш оказался мужем прижимистым и торговаться умел. В конце концов, они сошлись на четвертой части от дохода. Дан сумел лишь настоять, что данный процент действителен только на три месяца и в дальнейшем подлежит пересмотру. Единственно, что не удалось Дану — уговорить гончара сразу начать дело с размахом. Как объяснил Дану Домаш, не все так просто в гончарном деле и некоторые моменты в «бизнес-плане» Дана являются откровенно наивными. Вроде того, что слишком идеалистично Дан представляет себе жизнь в Новгороде. Поэтому для начала уговорились взять в обучение к Дану только двух учеников. Ученики должны были сразу после того, как начнут выполнять работу, и это особо требовал Дан, получать денежный процент от продажи расписанных ими изделий. Дану не нравилась распространенная в это время повсеместно — не только в Новгороде — практика, при которой даже давно всему научившийся подмастерье-ученик работал за одну лишь еду. И работал так до тех пор, пока не сдавал экзамен на мастера, который, естественно, хозяин старался всячески оттянуть. Дану нужны были, особенно в свете его решения стать прогрессором и изменить историю, не нищие маргиналы, а люди, материально заинтересованные в своей работе, то есть хорошо зарабатывающие, а значит и готовые защищать общество, дающее им возможность столько зарабатывать. Иначе говоря, люди, заинтересованные в существовании Господина Великого Новгорода. А нищеброды, даже если они и творцы, вряд ли способны защищать, вообще, чего бы то ни было. По глубокому нравственному убеждению Дана, хорошо работающий человек должен и хорошо получать.