#Даша_на_Луне - Сергиенко Алексей Леонидович "Asta Zangasta". Страница 40

— А что твоя теория, с взорвавшимся протояйцом, содержит его предысторию? Его снесла протокурица?

— Ну.. нет, — согласилась я, — но я уверена, что предыстория яйца естественнонаучна и рациональна.

— Не вижу ничего рационального в том, что ты заранее отбрасываешь варианты с разумным замыслом. Но не будем так глубоко копать. По сути, как я понимаю, вся разница в том, что в моей версии есть дедушка, а в твоей дедушки нет. И из-за этого весь сыр бор? Из за того, что случились эоны лет назад?

— Нет, не из за этого.

— А из за чего?

— Мы не рабы. Рабы немы, — процитировала я старую азбуку.

— И это все разногласия?

— А что, мало? — Рявкнула я, постепенно зверея, — Я не божья раба. Не была, не есмъ и не собираюсь.

— Божьей рабой быть не хочет… — задумчиво пробормотал Подводник, — А, скажем, божьим фрилансером по удаленке согласились бы работать?

— А это что еще за новомодная трактовка?

— Не важно, Дарья, просто ответь на вопрос.

— Ну… — задумчиво протянула я, — Ну, да, наверное. Если по цене и срокам сойдемся.

— А ты бы смогла описать суть ваших с Господом фрилансовых взаимоотношений книжнику Ёздре, который родился в пятисотом году до нашей эры и чье представление об отношениях между работником и заказчиком ограниченно существующими на тот момент социальными формациями — первобытнообщинной и рабовладельческой?

— Нет, — печально согласилась я, прекрасно понимая, куда Подводник клонит.

— Вот и Господь не смог, — хохотнул Подводник. — Ситуация, как с чукчей в зоопарке, который всех увиденных животных воспринимал в рамках своего северного опыта. Обезьяна — древесный олень, слон — огромный сухопутный тюлень, змея — особо длинная нерпа, понимаешь? Смыслом слова наполняет не только, кто их произносит, но и тот, кто их слышит. И если для слушателя все люди делятся на две категории — рабы и их хозяева, то выбор, в общем-то, не большой. Хорошо, что хоть в работорговцы не записал.

— Какой-то у тебя господь подозрительно ограниченный получился. Не смог ограничения языка преодолеть, который сам же и создал. И при этом еще и считает себя всеведущим, стыдоба.

— Это, Даша, прямое следствие свободы воли. Ежели Господь её людям выдал, то с него какой спрос? Для того, чтоб что-то Ёздре объяснить, нужно этого Ёздру изменить. А Господь на это не подписывался. Он свободу воли не для того выдал, чтоб тут-же отозвать.

— Интересно, что скажет по этому поводу Патриарх Кирилл? — по сморщившемуся лицу Подводника было видно, что моя торпеда попала в цель, — «Не можно самостоятельно трактовать Библию! Нужно поститься, молиться и слушать радио Радонеж!», — сказала я, имитируя его голос, добавив, — Вот когда я по этому радио услышу хоть что-то, напоминающее то, что ты только что сказал, а не эти наставления, вот тогда и поговорим.

— Я просто хочу уточнить твою позицию, Даша, — максимально серьезно начал Подводник. Было заметно, что моя отповедь не на шутку задела его, — Ты живешь в сословном государстве, которое два последних десятилетия последовательно отбирает у тебя гражданские права — право собраний, право на личную жизнь и тайну переписки, право на суд равных… При этом протестовать ты не можешь — все известные тебе случаи протеста заканчивались тюремными сроками для участников. И ты тратишь свое время, свою кипучую энергию на войну с Богом, которого — вполне вероятно, и это я тебе как верующий говорю, даже может и не быть! Где логика, где смысл?

И тут стыдно стало мне. В словах Подводника было до обидного много правды.

— Хорошо. — Скрипя зубами сказала я, — Я больше не атеистка, с сегодняшнего дня я пофигутеистка. Можете мазать Доходон елеем. Мне всё равно.

— Откуда столько негатива, Дарья? — спросил несколько обескураженный моим тоном Подводник, — Космонавты, подводники, летчики… —люди, что каждый сталкиваются с опасностью, всегда были верующими. «Не бывает атеистов в окопах под огнём» — как говорят люди, побывавшие в окопах.

— Эта фраза из Егора Летова, вообще-то. Единственный окоп, в котором он побывал — это его собственная могила, если что.

— Это мне мой воевавший дед сказал, когда твой Егор еще под стол пешком ходил. Вот слышала, небось, что космонавтам нужно перед стартом обязательно на колесо автобуса пописать?

— Ну, слышала, — согласилась я, — безобидный смешной обычай.

— Это суеверие, Даша. Начальная форма самозарождения религии. Предлагаешь запретить?

— Хорошо, хорошо, — я подняла руки вверх, показывая что полностью капитулирую, — если космонавтам становится спокойнее от того, что они проведут этот религиозный ритуал окропления колеса, то нехай буде.

— Это просто вопрос культуры, — подвел итог Подводник, — Кому-то ближе обоссаное колесо, кому-то Иисус.

— Друзья, не будем ссориться, — взяла меня под локоток Посредник и уведя меня в сторону, добавила, — Даша, тебе пора на клизму.

— Какую клизму? — оторопела спросила я.

— Двухведёрную. Со скипидаром и патефонными иголками, Дарья, — взмахнула руками Посредник, — ну что за вопросы, тебе в скафандре больше суток сидеть.

— Ааа… — сказала я многозначительно. Потом я сказала «Ооо» и «Ого», но подробностей от меня не ждите. В каждой девушке должна быть загадка.

Следом шел обряд надевания скафандра и несколько часов скуки в автобусе, который вез меня на стартовую площадку. Пользуясь случаем, я наконец-то собралась с мыслями и сделала то, что долго обдумывала, но постоянно откладывала. Написала посмертные записки родным. Письма, в смысле, которые пишут астронавты, смело ступая туда, откуда можно и не вернуться.

Я попрощалась с братиком, с отчимом и с мамой. Пиша записку маме, я так расчувствовалась, что даже всплакнула. От горестных мыслей меня отвлекло прибытие на космодром.

На прощанье я сфотографировалась с северокорейскими инженерами, обнялась с Посредником и заковыляла к сверкающему в свете прожекторов своему космическому кораблю. Почему заковыляла? Скафандр был чудовищно тяжел и неудобен и весил, вместе с заряженным ранцем системы жизнеобеспечения, наверняка больше чем я.

Но я терпела. Если я не вернусь, единственное что останется от меня, помимо тысяч часов пустопорожних рассуждений в моем ютубовом бложике, это вот это вот видео. В котором я гордо шагаю в будущее в своём алом скафандре первопроходца.

Сам старт я почти не помню. После всей суматохи, оказавшись в родном и привычном мне пенале Ынхи, я машинально, как на тренировке проверила системы, после чего отчиталась перед центром управления, попросив до старта меня не беспокоить, так как мне нужно было собраться с мыслями.

Так что старт я не услышала — в этот момент у меня в шлеме орал Rammstein, а просто почувствовала всем телом нарастающий гул. Глянув на экранчик я увидела что все идет по плану — из команды поддержки суетились только Пилот с Навигатором, остальная команда сидела в расслабленных позах на креслах, а Женщина-Секретарь, прикатив сервировочный столик, раздавала снеки и попкорн.

— Блин, я тоже так хочу, — прокричала я в микрофон. Как и следовало ожидать, никто меня не услышал — рев двигателя давно перешел все пределы громкости и сейчас ощущался не как звук, а как вибрация тела.

На экране скафандра я наблюдала, как с кажущейся легкостью от корабля отошли обе мачты обслуживания основной ступени и легкая кабель-мачта. Сейчас Доходон стоял, опираясь на столб ревущего пламени. Но стоял он недолго, доли секунды. Очень скоро он начал двигаться вверх, выше и выше, вжимая мое тело в неудобное кресло.

Но я не чувствовала неудобств. Я чувствовала восторг. Радость от полета. Радость от движения к своей цели.

Из-за смещения ракурса обзора, точнее из за того, что старт Доходона я видела только со стороны — смотря трансляцию на экране своего скафандра, мне показалось, что моя астральная проекция вышла из тела и сейчас парит, над пробивающей себе путь в космос рычащей ракетой, перед которой расступаются облака.

Переключившись на экран внешнего обзора, я увидела, как горизонт медленно отступает. Где-то на середине пути звук изменился, став тоньше и мелодичней. Ракета отбросила первую ступень, которая, кувыркаясь, в несколько секунд осталась позади.