По зову полной Луны (СИ) - Ковалёв Максим. Страница 42

— Ясно, — отозвались подчинённые.

— Тихо, я сказал! Мне уже надоело краснеть за вас перед всеми. Вернёмся на Стену, будете ходить у меня строем, пока не вобьёте в свои пустые головы, что хороший солдат обязан чётко и быстро исполнять данные ему приказы. И что ему должны быть чужды всякие слабости. И глупости… Я вроде велел спешиться.

Сверкая стальными зенками на вытянутом лице, Догвиль ждал исполнения приказа. Его отросшую рыжую бороду обильно разбавляли седые клочья, делающие Дваро похожим на старого цепного пса. Дабы не испытывать терпение начальства, они покинули сёдла и взяли лошадей под уздцы. Память у того была отменная — таки не забыл им утреннюю заминку, а рука соответственно тяжёлой. Но до этого теперь, благо, не доходило. Убедившись, что здесь придраться не к чему, Догвиль покинул их.

— И когда это он краснел за нас? — вопросил Лопух. — Только и знает, что перед Шрамом выставляться, а мы страдай.

Отряд приготовился выслушать командора. С краю отдельной группой встали чародеи. Юлиан узнал Сольена, первого ученика мэтра, но в основном он таращился на молоденькую магичку, которую, как удалось вызнать Лопуху, звали Герой. Тут же был господин Аргуст в своей видной кирасе и шлеме с гребнем.

Перед строем остался возвышаться одинокий всадник.

— Рыцари Розы! — зычно начал командор Штрауб. — Впереди у нас Корабель. И великаны. Помня недавние события, я требую от каждого предельной осторожности. Никакого самодурства и своеволия! Только чёткое следование приказам. А приказ на данный момент один — не привлекать к себе внимания громил. Ибо у реки их собралось уже более двух десятков.

Вот тебе на! Юлиан аж присвистнул. И не только он. Но чему тут удивляться? Древней в округе, не иначе, шастало, как баб на рынке в воскресный день. Рядом сквозь зубы выругался Лопух.

— Все эти дни великаны сходятся на берег. Агрессии они не проявляют. Что ровным счётом ничего не значит! — продолжил Шрам, пустив коня перед строем. — Мы на собственной шкуре испытали, как обманчиво это их спокойствие. Поблизости нет селений, потому нам незачем самим лезть к уродам в лапы. Да и не в тех мы сейчас силах. Пока будем наблюдать за ними со стороны.

Все взгляды устремлены на командора, а когда он проезжает мимо — на его спину с висящим на синем фоне плаща топором.

— Со мной к реке пойдут те же, кто был в осиннике у Чистых Вод. Что делать остальным, скажет сеньор Догвиль. Лагерь не разбивать, по лесу никому не разбредаться. Всем быть наготове!

Распоряжения получены. Основная часть отряда, ведя лошадей в поводу, последовала за временным командующим к недальнему перелеску. Прежние двое разведчиков, Луи и Лопух дожидались, пока Шрам переговорит с мэтром Кроули и маэдо. Ехать к Корабели эти, похоже, собирались все вместе.

— Ты смотри, поаккуратнее там. — Юлиан на прощанье хлопнул Лопуха по железному наплечнику. — И почему, дуракам вечно везёт? Ладно, я пойду, а то Догвиль опять орать будет.

— Надеюсь, на этот раз мы ненадолго. — Лопух ответил тычком в боковину шлема, из-под которого торчала светлая прядь.

— Что тут за совещание?

Конь командора, на вид чуток тяжеловесный, как и его хозяин, напирал широкой грудью, косясь на приятелей лиловым глазом. Их лошади попятились. Вот, блин!

— Никак нет, милорд, — поспешил оправдаться Юлиан. — Задержался пожелать другу удачи. Разрешите идти?

Командор глянул на них сверху вниз. Коснулся изуродованной щеки. Ногти прошуршали по успевшей отрасти за время похода бороде.

— Не разрешаю.

Уже сделавший пару шагов стражник замер в растерянности.

— Ты тоже поедешь с нами, — усмехнулся Штрауб. — Уж больно хвалебно о вас двоих отзывался мне мэтр Кроули. Хотя, ваш Догвиль придерживается иного мнения. Так что я решил сам посмотреть, каковы вы будете в деле. Десятника на ваш счёт оповестят. Возражения есть?

— Никак нет! — гаркнули напарники хором.

А Юлиан посчитал не лишним добавить:

— Благодарю за оказанное доверие, милорд.

Шрам развернул коня.

— Раз возражений нет, тогда по сёдлам. Мы выезжаем.

7

Юлиан поправил съехавший на лоб шлем и отодвинул от лица ветвь ракиты всю усаженную обвислыми серёжками, похожими на дохлых мохнатых гусениц. Прямо перед ним, не далее чем в сотне метров, Корабель величественно несла свои глубокие воды. Противоположный берег терялся вдали тёмно-синей полоской леса, подёрнутой дымкой тумана. Поверхность реки словно бы слегка колыхалась, то здесь возникал серебристый холм, то там пологая впадина водоворота. От протекающих водных масс веяло мощью. Древней, как сама земля, такой же всесильной, но спящей до поры, такой же притягательной и непостижимой. Обширная, бесконечно длинная, своенравная, бурная, нередко жестокая, но и тихая, и благостная, и кормящая — это всё она, Корабель — матушка-река.

Но что ему река? На неё Юлиан взглянул, поёжился то ли от чрезмерной свежести дня, то ли от размеров природного колосса и отвернулся. Ведь рядом творилось такое!

Великаны стояли тесной кучей у самой воды. С расстояния казалось, что на пустынном берегу выросла небольшая рощица. Вот только деревья в ней время от времени раскачивались, хотя ветра почти не чувствовалось. И ещё они о чём-то переговаривались.

Похоже, громилы взяли привычку устраивать свои сборища всякий раз, как замышляли очередную пакость. Какую теперь? Деревень поблизости не имелось, а следящих за ними людей великаны до этого словно бы вовсе не замечали. Или они как раз обсуждали, как им лучше переправляться через реку?

Из-за деревьев чуть правее ракитового оврага, где прятались наблюдатели, сминая подлесок, вышел ещё один громила. Высокий и худой, с длинными гладкими лапами — иглы на ветвях, растущих из его спины, были сосновыми, как и золотистая кожа-кора. Грузно ступая по напитанной влагой земле, древень приблизился к собранию, встал с краю и опустил лапы, сделавшись очередным деревом во всё разрастающейся рощице. Если глаза не обманывали, то вновь прибывший расположился аккурат возле их старого знакомца — покрытого копотью Носорога, чей дружок Разрушитель, видимо, торчал где-то в центре толпы. Сюда сошлись древни всех мастей. От белоствольных «берёз» и тонкотелых «рябин» с пучком жёлто-красной листвы на макушке, до бугристых дубовых гигантов, что шевелясь, издавали тягучий скрежет. Но хвойные в общем числе заметно преобладали. Всего великанов, как и говорил Шрам, насчитывалось десятка два.

– Их всё прибывает, — сказал глава разведчиков сир Хью. Его прищуренные глаза в обрамлении лучиков морщин всегда оставались спокойными, на что бы ни взирали. Луи утверждал, что они с милордом Штраубом давние сотоварищи.

— Что же они затевают, твари-тварюжные? — прошептал Шрам, разглядывая из-под ветвей кустарника великанское скопление.

Пришедшие с командором солдаты, а также присоединившиеся к ним мэтр-маг и господин Аргуст лежали плечом к плечу на гребне оврага. Дальше к берегу произрастал седой сухостой осоки, сменявшийся у воды голой полосой, покрытой склизкими камнями, бурой травой и выброшенными при разливе корягами, почерневшими и намертво вросшими в торфянистую почву.

— Вот ведь опять местечко поболтать выбрали, — вновь зашептал командор. — А летом тут, должно быть, хорошо. Купаться можно. Только бы этим поплавать не вздумалось.

А если вздумается? Юлиан почесал переносицу и как можно тише откашлялся в кулак. Он уже отказался от надежды понять, что всё это может значить. Но одно никак не выходило из его мыслей: с чего вдруг командор решил подвести отряд ближе к реке, а значит, и великанам? Им что, в той роще плохо сиделось?

Оставшуюся половину дня древни всё также стояли кружком, изредка переступая, протяжно вздыхая и поскрипывая. То один из них, то другой начинал глухо бубнить, тогда прочие замолкали, вроде как слушая его. Наблюдатели лежали в своём укрытии и мёрзли. От надетых бронь мышцы наливались гудящей усталостью.

Бледное колесо солнца завершило в вышине свой дневной путь, скатившись за кромку горизонта. Незаметно спустились сумерки. На небе замерцали сперва едва различимые, а затем всё более ясные звёзды. Из-за ползущего полога туч вышла похожая на румяную лепёшку луна — скорее оранжевая, чем белая. От реки веяло сыростью. В вечерней мгле над ней носились крикливые птицы. Слышался плеск крупных рыб, нарушающий мерный и от того вовсе перестающий замечаться гул воды. Древни беседовали. Смена дня и ночи, равно как и всё прочее, происходящее вокруг, было им безразлично.