Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ) - "jenova meteora". Страница 103
Там, в городе страшных снов, увидев эту девушку, он на одно безумное мгновение поверил в то, что однажды встретит ее, найдёт, когда она будет рождена. Он почти поверил — и почти полюбил ее с первого взгляда. И не мог он объяснить им, что пока они оба переживали свои самые страшные кошмары, он искал их — и прожил бок о бок с Нерожденной целую вечность и одно краткое мгновение. В мире, где время имело свойство искажаться, это было возможным.
А потом все обратилось в прах и сон.
—Я так хотел, чтобы она была настоящей, — наконец, криво улыбнулся Лайе.
И спрятал лицо в ладонях.
====== Глава 4: Город страшных снов. Сгореть — не значит согреться ======
Жаль, что мы себя изжили — не сберегли, чем дорожили.
Ждать перемен мы так устали, сковав взамен сердца из стали.
Знали мы, что всё серьёзно, пытались жить, но слишком поздно.
Закрыв сердца броней металла, порвали нить — и нас не стало...
© Louna — Сердца из стали
Мы никогда друг друга не забудем,
Но никогда друг друга не вернем.
Счастье расплавилось на раскаленном блюде —
В толпе друг друга взглядом больше не найдем.
© Сказатель
«Давай уедем отсюда, будем кочевать из города в город? Обойдём весь мир», — вдруг говорит Дола.
От неожиданности Сольвейг поднимает голову с его груди.
«Разве не этим мы жили раньше?» — смеётся она.
«Мы с Ли — наемники. И всегда возвращались в Аль-Хисант. Ты же искала покровителей себе, жила с ними. Я не хочу больше никуда возвращаться, Сольвейг. Не желаю быть привязанным к одному месту», — отвечает ей нелюдь.
«А как же Лайе-Ласка? Вы же близнецы, Бес. Вы — неделимы», — спрашивает ведьма.
В ответ ее Бес лишь долго молчит.
«Он не позволит тебе уйти, Бес. Не со мной».
«Он скажет мне, что я обещал его защищать, — наконец, отвечает Дола и хмурится, — но как я могу защитить того, кто сильнее меня стократ?»
Сольвейг молча прижимается к груди иллирийца и слушает, как бьется его сильное и беспокойное сердце.
«Бес, — шепчет она. — Спасибо».
Ведьма улыбнулась этому короткому воспоминанию о разговоре, состоявшемся несколько дней назад.
Она не забудет, это будет то, что она унесёт с собой. Её память о Бесе.
Осторожно спустившись по лестнице, Сольвейг убедилась, что в харчевне никого нет, и тихо вышла через чёрный ход. Прикрыв за собой дверь, она сделала пару шагов вперёд и наткнулась на чью-то рослую фигуру. В темноте вспыхнули синими искрами глаза, и знакомый голос подозрительно мягко спросил:
— Далеко собралась?
Ведьма вздохнула.
— Не знала, что ты любишь бродить по ночам. А как же твой Порог, сновидец?
— До рассвета ещё есть время, — спокойно ответил Лайе. — Не увиливай от вопроса.
Сольвейг долго и пристально всматривалась в смутный силуэт перед нею, прежде чем ответить.
— Я ухожу, — спокойно сказала она. — Как ты того и хотел.
— Мой брат даже не догадывается, верно?
— Бес спит и видит счастливые сны, Лайе-Ласка. Это все, что я могу сделать.
— В городе за последние дни умерло много нищих, jalmaer. Твоих изящных ручек дело?
— Никак не уразумею, о чем ты говоришь, синеглазик, — неискренне улыбнулась Сольвейг, зная, что иллириец прекрасно видит её лицо. — Люди умирают по разным причинам. Пьянчужки, шлюхи, бездомные попрошайки... Кто их хватится, кто будет искать причину? Быть может, это лишь моровое поветрие.
— И зовут это поветрие — «Сольвейг». — Лайе сделал шаг вперёд и склонился к ведьме. — Иначе зачем тебе сбегать среди ночи, а, ведьма?
— Затем, Лайе-Ласка, что я должна найти и забрать то, что принадлежит мне по праву, — женщина скривила губы в горькой усмешке. — Передай Бесу, что я ему благодарна за все.
— Он будет искать тебя.
— Я знаю. И также знаю, что ты ему не позволишь. — Сольвейг вздохнула, — когда мы впервые встретились, я не смогла его убить не только потому что ты, синеглазик, вмешался. Он слишком сильный, слишком... яркий, чистое пламя. Я увидела в нем тепло и вечность. А в том сумасшедшем мире, когда Бес отдал мне часть своей жизни, я бы не смогла его убить, Лайе-Ласка. То, что он несёт в себе — гораздо сильнее моего Дара. Чем больше жизни я забирала, тем больше это вцеплялось в меня. Оно могло сжечь меня, испепелить дотла. Но ты вмешался. Спас нас обоих.
— Сольвейг...
— Нет-нет, дай мне договорить, синеглазик. В конце концов, когда нам ещё доведётся пообщаться без желания поубивать друг друга? — Сольвейг помолчала, словно собираясь с духом, — чем ярче сияет звезда, тем сильнее мрак вокруг нее. Тебе ли этого не знать? Бес вернулся другим, Лайе-Ласка, он лишь кажется прежним. Ты ведь видел его разум, ты должен знать, сколько у него личин. И если ты до сих пор ничего не заметил, то грош цена твоей любви к Бесу и твоему Дару.
Ведьма замолчала, и Лайе не спешил продолжать разговор. Он лишь внимательно смотрел на стоявшую перед ним женщину и в мыслях ворочал услышанные от неё слова.
— Теперь ты позволишь мне уйти? — наконец, спросила Сольвейг.
Иллириец молча посторонился, пропуская её вперёд.
— Скажи, jalmaer, ты и впрямь его так любила?
— И продолжаю любить, — дернула плечом Сольвейг, — только ни к чему это не приведёт.
— Удивительно, как много времени тебе понадобилось на осознание столь простой истины, — саркастично буркнул Лайе.
Вместо ответа Сольвейг замерла возле него, а затем, ловко ухватив за ворот туники, дёрнула иллирийца на себя, и едва их лица оказались на одном уровне, впилась в губы Лайе поцелуем. Почти сразу же он с отвращением оттолкнул её, воспылав праведным гневом.
— С ума сошла, женщина?!
— О, если бы я знала, как тебя перекосит от моего поцелуя, я бы сделала это гораздо раньше! — Сольвейг нахально рассмеялась, услышав в ответ возмущённое сопение.
Она почти дошла до забора, который окружал постоялый двор, когда вновь решила обратиться к иллирийцу.
— Береги Беса, синеглазик. И знай, что сгореть — не значит согреться.
Скрипнули тихо приоткрывшиеся ворота и затихла легкая поступь маленьких ножек. Фигура ведьмы уже давно растворилась во мраке ночи, а нелюдь все продолжал смотреть ей вслед. Наконец, он заставил себя поднять голову и найти взглядом окно комнаты, которую снимал его брат. Свет в окне не горел, а значит, Дола все ещё спал. Была уже глубокая ночь — и раз он ещё не проснулся, то проспит до самого рассвета. Ведьма сдержала обещание. Лайе не хотел думать о том, что будет утром, когда Дола обнаружит исчезновение Сольвейг.
Исторгнув из себя тяжкий вздох, иллириец в последний раз бросил взгляд на окна постоялого двора и медленно побрел прочь.
Этот Порог он встретил на побережье Алькасабы Назара, встретил его одновременно с рассветом. Теперь ему не нужен был сон, чтобы уйти в Абэ Ильтайн. Время, что Лайе провёл в городе Лукавого Бога, не прошло для него даром, сказалась наука Нерожденной — и теперь Лайе не надо было больше засыпать, чтобы увидеть всех духов этой земли. Он наслаждался каждым мгновением, глядя на восходящее над безмятежной гладью воды солнце, и слышал песнь волн и шелест прибоя, и доносился до него даже зов Сагары, прóклятой королевны. А где-то глубоко на дне морском дремал гигантский кракен, видя чуждые иллирийскому разуму сны. Лайе коснулся своим Даром сознания кракена, умиротворяя его и прося пробыть в блаженном забвении чуть дольше обычного — чтобы рыбаки могли выйти в море, расставить сети, принести домой богатый улов. Просил Лайе о покое и Сагару, схлестнулся он с ней в короткой схватке. Почуяв его силу, морская королевна отступила, подчинилась его воле и пообещала не терзать город хотя бы в нынешний сезон рыбной ловли.
Лайе наслаждался силой, что текла в его жилах, чувствуя, что наконец-то он почти стал самим собой. Обретенное могущество пьянило разум, кружило голову, и заставляло поверить в то, что он действительно может стать Совершенным. И Лайе почти уже верил в то, что теперь он наверняка сумеет защитить Долу. Спасти его, уберечь от ненасытного Тысячеглазого.