Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ) - "jenova meteora". Страница 79
Увидев занесённую для очередной оплеухи широкую и когтистую ладонь, Дола быстро заслонился от удара, пробормотав:
—Живой я, живой, хватит лупцевать меня!
—Я не смог отказать себе в этом удовольствии. — усмехнулся шаман, но в его жёлтых глазах промелькнуло облегчение.
Он помог нелюдю подняться на ноги и критически его оглядел. Долу шатало из стороны в сторону так, словно он был пьяный, и почему-то невыносимо сильно болело в груди.
—Сколько я так провалялся?
—Не слишком долго, но ты успел заставить меня понервничать, смесок.
—Ты, кажется, был от меня не в восторге.
—Я и сейчас тебе не рад, но Моренос и Первый Полководец оторвали бы мне голову, вздумай ты подохнуть. — огрызнулся шаман. — Что это было?
—Неважно, — буркнул Дола и потёр ладонями обе щеки.
Он мрачно подумал, о том, что в скором времени будет выглядеть писаным красавчиком: с опухшим лицом и внушительным синяком под глазом.
—Нет, это важно. — прорычал Малакай. — Итак, я жду. Что. Это. Было? — шаман чеканил слова, и весь его вид совершенно не располагал к шуткам.
Дола долго разглядывал мыски своих сапог, прежде чем ответить. Наконец, он набрал полную грудь воздуха — и как на духу вывалил шаману всю подноготную.
Про вернувшееся воспоминание.
Про свои кошмары.
Про Каморанский поход.
Про демона Хаоса в Реванхеймском лесу.
Про Ресургем.
Про принцессу Мадригаль.
Малакай слушал его — и лицо шамана мрачнело все больше с каждым услышанным словом. Когда Дола замолчал, Малакай поджал губы.
—Я схожу с ума, да? — нервно рассмеялся Дола, запустив пальцы в непослушные волосы.
—Твой брат знает? — процедил в ответ шаман.
Дола отрицательно покачал головой, чувствуя себя нашкодившим щенком. Малакай выругался так, что серокожий нелюдь невольно прижал к голове покрасневшие уши.
—О, сиськи Махасти! Ты — редкостный самодур. — наконец, резюмировал шаман.
И, добавив ещё пару крепких выражений, он исторг из себя страдальческий вздох.
Шаэдид спешилась первой. Она грациозно спрыгнула на горячий песок и теперь веселилась, наблюдая, как ее спутник пытается сделать то же самое. Когда Лайе, наконец спешился, вернее сполз с бестии следом за воительницей, Шаэдид не смогла удержаться от смешка в его сторону. Иллириец с ужасом взглянул на бестию и попытался пригладить растрепавшиеся волосы, но его усилия оказались тщетными.
—Ездовое животное... — пробормотал он, — «Представь, что это лошадь, Лэйхе!» — передразнил он Шаэдид. — Это не ездовое животное, это верный способ убиться!
—Когда ты привыкнешь, тебе начнёт это нравится. — улыбнулась женщина в ответ. — Разве это не прекрасно — мчаться наперегонки с ветром и чувствовать себя свободным, Лэйхе? Свободы ведь у тебя так мало.
Лайе уставился на Шаэдид, неприятно задетый ее словами. И ведь она была совершенно права. Титул наследного принца накладывал на Лайе непреложные обязательства. Пока они с Долой молоды и беспечны, пока царствует их мать — братья свободны настолько, насколько это является возможным. Здесь, в Джагаршедде, все эти титулы и звания не имели никакого значения, а предопределённое будущее казалось невероятно далеким. И пожалуй Лайе действительно имел право побыть хоть немного свободным взаправду.
И он улыбнулся воительнице — широко и искренне.
—Пожалуй, ты права.
Он окинул взглядом местность, на которой они были и восхищенно застыл.
Зелень.
Всюду была зелень. Лианы обвивали руины древнего города, где-то журчала вода. Зеленые акации тянулись к солнцу. Лайе готов был поспорить, что слышит пение птиц.
—Джагаршедд не всегда был бесплодной пустыней. — вздохнула Шаэдид. — Когда-то это была прекрасная земля, и текли по ней широкие реки, а вместо песков была бесконечная зелень. То, что ты видишь перед собой — останки Хекета, одного из наших городов. Это место силы, и лишь потому Хекет все ещё цветёт.
—Неужели никто из вашего племени не чует, насколько все плохо? Эта земля отравлена, она умирает. Ей больно и страшно. — искренне возмутился Лайе.
—Порой я завидую шаманам, — призналась Шаэдид. — Вы умеете слышать землю и ее детей. Вы можете говорить с ними. Можете задать вопросы и получить ответы.
—Джагаршедд не пожелал говорить со мной. — вздохнул Лайе.
Он продолжал разглядывать зеленые руины, чувствуя, что в этом месте жизнь все ещё продолжается, а земля... не осквернена проклятием.
—Лэйхе, Лэйхе. — покачала головой воительница. — Ты и сам должен знать, кто в этом повинен. Наше племя... Мы забыли истоки, и многие из нас воспринимают эти пески как должное. Но ты-то можешь понять?
Нелюдь на мгновение зажмурился, ловя мимолетное, ускользающее видение. Словно руины древнего Хекета сжалились над ним и решили показать осколки прошлого.
—Потеряв Карсанона, Первозданная Ракхеджи воплотилась в Имрах, последней камайской королеве. Королева Имрах не пожелала отдавать врагам Камайнен. Королева Имрах решила, что если ей суждено умереть, то пусть и Земля Свободы сгинет вместе с ней. Королева Имрах принесла в жертву остатки своего народа, в отчаянии взывая к тогда живым еще богам. И они услышали ее мольбу, слившуюся с болью захваченной земли, и они обрушили проклятие на Камайнен, забрав взамен жизни Имрах и ее народа.
Но не знал никто, что Совершенные сами почти что равны богам, и их было много. Не мог никто предвидеть того, что златокожие нелюди разобьют древнее проклятие, что оно сплетется с их извращенной магией, а его осколки разлетятся далеко по Миру-без-Конца. И никто не знал, что отраженное проклятие обрушится на Хальгейзу, сплетенное с силой Совершенных — той самой, которая некогда погубила Айягарасэ. Что оно превратит Хальгейзу в пустошь, скованную вечным льдом и снегом. Что оно поразит Первозданную Махасти, и обратит в прах весь Третий Легион. Никто мог даже предположить, что осколки этой чудовищной, искаженной силы уйдут глубоко в землю Джагаршедда, отравят моря и реки, превратят цветущие равнины в песчаные пустоши, пробудят дремлющие горы и заставят их извергать огонь. И еще долгие годы, века, тысячелетия, они будут разъедать душу Огненной Земли. — процитировал Лайе отрывок из древней летописи.
Шаэдид подалась вперёд.
—Ты чувствуешь! Ты ведь понимаешь! И у тебя, Лэйхе, есть сила, способная остановить это.
Лайе удивлённо повернулся к Шаэдид и несколько нервно рассмеялся.
—Я не Первозданный. Я не способен повернуть время вспять. У меня нет силы Детей Хасидзиль, способной исцелить болезнь целой земли. Я даже не Совершенный, и нет у меня знаний о том, как все исправить. — он заставил себя улыбнуться.
—Ты не знаешь, как это сделать сейчас. Но ты можешь получить эти знания. У тебя достанет сил, ведь твой Дар... Ночью у костра Малакай наблюдал за вами с Доэлхой. Он шаман, подобный тебе. Он сказал мне, что у вас обоих хватит сил, чтобы...
—У моего брата нет Дара. — резко оборвал воительницу Лайе. — И тебе это известно.
—У него есть сердце, Лэйхе. — Шаэдид подошла к нелюдю, пытливо вглядываясь в него. — Может, ему не нужен Дар, чтобы все изменить. Доэлха, он как пламя — свирепое, всепожирающее. Он, как пожар, который сложно загасить, он любит забирать — и почти ничего не отдаёт взамен. Если он захочет спасти нашу землю, он это сделает. Ты же, Лэйхе, подобен безмятежному океану. Ты не черпаешь силу — ты ее источник. Мир становится лучше, когда рождается кто-то наподобие тебя. Такие, как ты наполняют его силой и надеждой. Если твой брат окажется способен выжечь скверну, то тебе достанет сил заживить все раны после его войны. И для этого вовсе не нужен Дар Хасидзиль. Только вера. Бесконечная вера, силы всех шаманов Джагаршедда... и твои.
Лайе промолчал. Сжав губы в тонкую нить, он безмолвно созерцал раскинувшийся перед ним оазис. Джагаршедд всегда представлялся ему бесплодной пустыней, в которой можно лишь выживать. Когда он пытался вспомнить крепость Лем — место, откуда он забрал маленького Долу — перед внутренним взором представали лишь бесконечные пески и степи, иссохшие русла рек и руины древних городов. Да и сама крепость Лем видала лучшие дни, хоть и сохранила былую роскошь. Пожалуй, с тех пор при каждом упоминании Огненной Земли нелюдь словно наяву чувствовал горячий ветер, постоянную жажду, и палящее солнце. Он и не подозревал, каким красивым может быть Джагаршедд. И какие потрясающие женщины ступают по его земле.