Лихие дела в Красном Кугуаре - Говард Роберт Ирвин. Страница 6

Чуть поодаль от дома, в корале, нервно ржали шесть лошадей. Каково же было мое удивление, когда среди них я заприметил того самого чалого с коротко обрезанным хвостом, что принадлежал парню, который совсем недавно на моих глазах разговаривал со Сью Притчарт и с Джеком Монтгомери. Неужели проклятым преступникам удалось захватить беднягу в заложники, подумал я.

Однако достичь чего-либо существенного, продолжая стрелять по амбразурам, было трудновато. Солнце опускалось все ниже, а меня все сильнее разбирала ярость. Наконец я принял решение взять вражеские укрепления одной лихой атакой. И хрен с ней, с ихней дерьмовой картечью! Я решительно спрыгнул с коня и… тут же взвыл от адской боли, неудачно ударившись о здоровенный булыжник большим пальцем левой ноги. А когда мне случается сильно удариться обо что-нибудь большим пальцем левой ноги, я всегда прихожу в ужасное бешенство! Вот почему я позволил себе произнести вслух несколько довольно крепких выражений. Судя по радостным воплям бандюг, они-то решили, что я наконец схлопотал пару свинцовых примочек.

Как раз в этот момент на меня снизошло вдохновение. Из каменной трубы дома валили густые клубы дыма, и я сообразил, что в плите, на которой негодяи готовили ужин, скорее всего, разведен сильный огонь. А дверь-то в доме, насколько я успел заприметить, была только одна! Поэтому я поднял с земли камушек, размером с небольшого поросенка, и швырнул его прямо в трубу.

Если какой-нибудь мальчишка на Медвежьей Речке не сумеет с первого раза сбить белку со стофутовой сосны, растущей на другой стороне речки, все его просто засмеют. Так что я никак не мог промахнуться. Камень угодил точно в центр трубы, она покачнулась, треснула и рассыпалась на отдельные кирпичи, большая часть которых обрушилась внутрь, прямо в очаг; увидев разлетевшиеся во все стороны искры, я просто не мог прийти к другому выводу. Я так думаю, угли у них там рассыпались по всему полу, а кирпичи настолько плотно закупорили дымоход, что дым, не найдя никакого другого выхода, повалил внутрь. Так или иначе, но струйки дыма начали кучерявиться сквозь окна, щели и ихние поганые амбразуры. Люди Риджуэя прекратили пальбу и принялись орать друг на друга.

– Пол горит! – завопил кто-то из них. – Вылей туда это ведро воды!

– Стой, дурья башка! – почти сразу же взвизгнул другой. – Это не вода! Это самогон!

Но его вполне разумное предупреждение слегка запоздало. Я услышал всплеск, а затем в доме заревело пламя, высовывая из окон свои длинные языки. Парни внутри завопили куда громче, чем до того.

– Выпустите меня! – истошно заорал кто-то. – Дым мне глаза выел! Сейчас задохнусь насмерть!

Я ринулся к дому сквозь густые заросли, оказавшись у двери как раз вовремя: она распахнулась настежь и наружу вывалился пошатывающийся тип, слепой что твоя летучая мышь. Он ругался на чем свет стоит, беспорядочно паля из пушки во все стороны. Я испугался, что, пребывая в таком неистовстве, он может нечаянно повредить самому себе. Поэтому, отобрав у парня дробовик, я слегка загнул дуло пушки об его голову, с одной стороны немного успокоив бедолагу, а с другой – лишив его всякой возможности застрелиться. Каково же было мое удивление, когда я признал в нем того парня, что скакал на короткохвостом чалом жеребце! Ничего себе, подумал я. Вот Сью-то удивится, когда узнает, что ее друг оказался разбойником!

Затем я зашел в дом. Там скопилось столько дыму и пороховых газов, что даже человек с таким орлиным взором, как у меня, ничего не сумел бы толком разглядеть. Стены и крыша полыхали вовсю, а эти ослепшие от дыма идиоты бессмысленно торкались туда-сюда, пытаясь найти дверь. На моих глазах один из них так ударился головой о стену, что свалился без чувств. Я подобрал его и выбросил наружу. Но когда я взял за шкирку другого, чтобы помочь ему выбраться из дома, он вдруг взвизгнул и неожиданно проткнул в моей любимой куртке дырку охотничьим ножиком. Я был настолько уязвлен такой черной неблагодарностью, что, выкидывая парня на спасительный для него свежий воздух, может быть, слегка перестарался. Как выяснилось позже, он расколол головой большущую колоду для рубки мяса. Но откуда ж мне было знать, что она там стоит?

Покрутив головой, я с трудом обнаружил в едком дыму еще троих. Бедняги отчаянно сражались друг с другом, полагая, что дерутся со мной. Не успел я прийти к ним на помощь, как рухнувшее сверху пылающее стропило повергло двоих из этой троицы в глубокую задумчивость. Вдобавок от полыхнувшего языка пламени на них загорелась одежда, а у меня затрещали волосы. И пока я тушил степной пожар, грозивший спалить дотла мой скальп, единственный уцелевший головорез прошмыгнул мимо меня в дверь, забыв в моей левой руке свою тлеющую рубашку.

Ну да ладно.

Я вытащил оставшихся двоих наружу и принялся топтать их ногами. Ведь надо же было как-то сбить с них огонь! Мерзавцы вопили так, будто я вознамерился переломать им все кости, а не спасал ихнюю никчемную жизнь.

– Прекратите шуметь! – прикрикнул я. – И немедленно признавайтесь, где золото Трехпалого Волка!

– Оно у Риджуэя, – прохрипел один из бандитов. – Оно у него!

Я строго спросил у всех присутствующих, кто из них Риджуэй, а они принялись хором клясться, что никто, и тогда я вспомнил про того малого, который оставил мне на память свою прожженную рубашку. Оглядевшись по сторонам, я увидел, что он успел вывести из кораля неоседланного чалого и уже взгромоздился на него, чтобы дать деру.

– Стоять! – грозно проревел я во всю сипу своих легких, а я очень редко когда так поступаю.

Со всех окрестных акаций на землю посыпались стручки, высокая сочная трава тихо полегла на землю, а лошадь дико заржала, взвилась на дыбы, выскочила из-под Риджуэя и в мгновение ока исчезла где-то за горизонтом. Не успел мерзавец пару раз перевернуться, грохнувшись об землю, как остальные лошади разнесли вдребезги изгородь кораля и устремились вслед за чалым. Кажется, три или четыре из них промчались прямо по Риджуэю прежде, чем тот успел убраться с дороги.

Однако он довольно бодро вскочил на ноги и устремился прочь от дома, сильно пошатываясь, но тем не менее удерживая вполне приличную скорость. Конечно, мне ничего не стоило его подстрелить, но я опасался, что золото может быть припрятано где-нибудь в укромном месте, а если я случайно промахнусь и убью негодяя, то вряд ли он сумеет мне потом толком рассказать, где это место находится. Поэтому, размахивая над головой лассо, я пустился за ним следом на своих двоих, так как предполагал, что в попытке уйти от погони подлец попытается нырнуть в густые заросли, где Капитану Кидду будет не развернуться. Но когда Риджуэй понял, что я его нагоняю, он метнулся в сторону и с ловкостью обезьяны принялся карабкаться вверх по крутому горному склону.

И все-таки я не отставал. Вот почему, едва одолев половину подъема, он занял оборону на скальном выступе, спрятавшись за старым высохшим деревом, и принялся оттуда палить в меня напропалую. Я укрылся от пуль за большим валуном футах в семидесяти пяти ниже по склону, взывая оттуда к разуму Риджуэя и умоляя его сдаться на милость победителя. Как подобает истинному джентльмену.

И что же? В ответ раздались лишь новые выстрелы, вперемешку с клеветой и гнусными наветами в адрес моих уважаемых предков. Причем одна из пуль, неудачно отскочив от валуна, оставила на моей шее здоровенную вмятину.

Это до такой степени обидело меня, что я вытащил свои револьверы и открыл ответный огонь. Но дерево оказалось слишком толстым, чтобы перешибить его какой-то жалкой полусотней выстрелов, а солнце уже почти совсем село. Если не управиться до темноты, подумал я, то мошенник, чего доброго, как-нибудь изловчится и ускользнет от меня.

Ну ладно. Я поднялся во весь рост и, не обращая никакого внимания на жакан, который подлец сразу же всадил мне в плечо, метнул лассо, хорошенько раскрутив его над головой. Не припомню, говорил ли я, что всегда пользуюсь только девяностофутовыми арканами; меня чертовски раздражают те коротенькие, тонюсенькие веревочки, что в ходу у большинства ковбоев.