Авантюрист и любовник Сидней Рейли - Семенова Юлия Георгиевна. Страница 65

(Из письма Железного-Рейли Савинкову. Лондон, 31 января 1923 года.)

(Из письма Железного-Рейли Савинкову. Лондон, 5 февраля 1923 года.)

(Из письма Амфитеатрова Савинкову, Рим, 12 июня 1923 года.)

(Из письма Железного-Рейли Савинкову. Лондон, 15 июня 1923 года.)

Вика оглянулась. Поблизости никого не было. И она бочком проскользнула в дверь.

Эдик, лежа на кушетке, читал «Крушение антисоветского подполья в СССР».

— Привет, — сказал он, увидев Вику, и неохотно поднялся.

— Здравствуй, — Вика прошла в свой угол и села, обхватив колени руками.

— Как дела? — Бодягин вложил в книгу закладку.

— Нормально… А у тебя?

— И у меня, — Эдик воткнул вилку в розетку. — Чай будешь?

— Буду…

После беседы в КГБ Вику будто подменили. То она устраивала истерики, то была вялой и безучастной, как сейчас. Ее визиты становились все более тягостными для Эдика. Но он чувствовал себя невольным виновником ее состояния и прекратить отношения не мог.

Чтобы прервать затянувшуюся паузу, Бодягин кивнул на книгу Д. Голинкова:

— Читала?

— Нет…

— Зря, — он старался казаться непринужденным. — Много любопытных фактов. Хотя трактовка… И столько белых ниток торчит из каждого дела. Здесь, кстати, несколько глав посвящено, представь себе, Рейли.

— Ну и что? — Вика равнодушно дула на чай.

— Вообще концы с концами не сходятся. Взять хотя бы биографию. До сорока лет чувак живет в Петербурге так, что вообще никто ничего не знает о его существовании. Скажи, разве так бывает? Да возьмем хоть любого, самого обычного человека. У каждого есть родственники, друзья, сослуживцы. Есть бумаги, документы, заявления, счета… — он потряс пачкой квитанций. — Это в наше время. А раньше? Они же все, как ненормальные, катали письма и воспоминания. Какой-нибудь хмырик, ничтожество — а фигурирует в мемуарах княгини там или графа, потому что они видели его из окна. А тут чувак таскался на балы всю свою жизнь и был знаком со всеми подряд — и до революции о нем никто ни слова, ни полслова…

— Не производил впечатления, — без всякого выражения произнесла Вика. — Или был глубоко законспирирован…

— Ты посуди сама: после революции глубоко законспирированный британский агент открыто идет по улице, со всеми раскланивается, и каждая собака знает, что это известный всему миру шпион Рейли. У него так в визитке и написано: «Шпион». Приложены также домашний и служебный адреса и телефончик.

Вика хихикнула.

Воодушевленный ее реакцией, Бодягин продолжал с еще большим пылом:

— Или эта заварушка с послами. Там все время крутились три-четыре наших Штирлица, любое передвижение каждого участника заговора тут же становилось известным «железному Феликсу». И что? Всех послов взяли за задницу, а широко разрекламированный шпион со всеми адресами и телефонами сделал ЧК ручкой и сказал: «Ребята, чуть позже. Сейчас не могу, по горло занят. Мне срочно нужно к генералу Деникину, он без меня совсем пропадет». А эти козлы из «Свободной Европы», когда читали воспоминания генерала Деникина, почему-то забыли сообщить в эфир о его верном соратнике Рейли. А Савинков? Он же не только метал бомбы. Он книги всю жизнь писал. О себе, между прочим, о своем окружении. По-видимому, только глубокий и неизлечимый склероз помешал ему посвятить хотя бы строчку своему лучшему другу Рейли. А про какую-нибудь Маруську-эсерку не забыл… Опять же Черчилль. Он просто спать не ложился, пока не позвонит агенту «Интеллидженс Сервис»: «Алло, старик, у меня опять проблемы с русскими. Не подскажешь ли, как им насолить очередной раз?» А Рейли ему отвечает: «Нужно устроить экономическую блокаду, изн’т ит?» «Сэнк ю вери мач, — говорит ему Черчилль. — Что бы я без тебя делал? Бай, май фрэнд! Я иду бай-бай!» Наверно, Рейли был очень тайный советник, потому что ни в одной книге о Черчилле его никто даже не упоминает. Видимо, телефон английского премьера не прослушивался.

Вика хохотала.

— А как тебе нравится это покушение на Чичерина? Сидит себе Рейли в Штатах, возглавляет фирму и считает миллионы. Тут телеграмма от коллеги из британской разведки: «Друг Рейли тчк есть оказия кокнуть Чичерина тчк выезжай немедленно Берлин век». Чувак бросает на фиг миллионы, надевает шляпу, целует жену и детей и сваливает. А жена ему вслед: «Милый! Возьми ружье! В Берлине дефицит оружия. И кстати, есть ли у тебя там блат, чтобы подделать документы?»

Скрипнула дверь. Вика перестала смеяться и вся сжалась.

Эдик недовольно обернулся.

— Чего тебе опять? — спросил он щуплого мужичка с пропитой физиономией.

— Едуард! — с неожиданной силой пьянчужка ударил себя в грудь. — Последний раз! Ей-богу, верну! Завтра же! С себя последнее продам, а верну! Это долг чести! А Иван Никанорыч долги чести платит завсегда!

— Сколько? — утомленно спросил Бодягин.

— Восемнадцать… — мужик что-то сосчитал в уме и уточнил: — Тридцать две…

Эдик отсчитал мелочь и ссыпал в пригоршню мужику.

— Спасибо, Едуард, — прислонившись к дверному косяку, Иван Никанорыч зашевелил губами, пересчитывая медяки. — Нет, — вдруг строго сказал он, протягивая своему благодетелю три копейки. — Лишнего нам не надо. Но, — пошатываясь, он сделал шаг к Бодягину, схватился за его плечо и взглянул в глаза:

— Едуард! Я верну тебе все до копейки! Вот получу — и верну. Ты думаешь, я забыл? Дядя Ваня помнит все, девушка, — внезапно переключился он на Вику. — Семь копеек с прошлой недели, еще в субботу одиннадцать, вчера двадцать три и сегодня тридцать две. Едуард! Ты человек ученый, сосчитай на счетах, сколько получится!

— Да ладно, дядь Вань, иди… — Бодягин попытался оттеснить пьянчужку за дверь.

Но тот не сдавался:

— Ты сперва сосчитай, потом я уйду!

Эдик обреченно пощелкал костяшками:

— Итого семьдесят три копейки.

— Едуард! — Иван Никанорыч еще маленько побил себя в грудь: — Ты меня знаешь, бу спокоен! За мной не заржавеет. Семьдесят три. Девушка, ты свидетель. Ешшо никто не мог пожаловаться на дядю Ваню. Он никого никогда не обижает.

— Да уйдешь ты наконец или нет? — психанул Бодягин.

— Едуард! — забулдыга ухватился за косяк обеими руками и попытался подмигнуть. — Иван Ника-норыч все понимает. Он сам был молодой. Меня уже нет!

После ухода дяди Вани стало пусто и скучно. Сжавшись в своем уголке, Вика наблюдала за Эдиком. Он запер дверь, достал из ящика стола простыню, небрежно раскинул ее на кушетке и начал раздеваться.

Вика молча сняла с себя свитер и погасила свет.

Глава 4

ПОКУШЕНИЕ В ГЕНУЕ

Пепита прихорашивалась перед зеркалом, примеряя новое боа. Несмотря на возраст, который, кстати, до сих пор никто не мог определить, она оставалась удивительно хороша собой — ни вертикальных складок от крыльев носа до кончиков губ, ни целлюлита, словом, ничего из того, что заставляет мужей с грустью отмечать: «Увы, она постарела…» Вадим, только вчера вернувшийся из очередной поездки, растянувшись на диване, штудировал присланный с оказией из России номер «Известий».

— Какая ложь! — периодически восклицал он, прочитывая очередное сообщение об успехах советской власти. — Какая гнусная ложь!..

Супруга не обращала на него никакого внимания.

— Пепита! — вдруг Вадим сорвался с места так, будто его ужалила оса. — Пепита! Ты только посмотри, что они пишут: «Единый бандитско-черносотенный фронт. Контрреволюционная сволочь, давясь от ненависти, предпринимает все новые и новые шаги для борьбы с молодой Советской республикой. Ярый антикоммунист и человеконенавистник, шпион английской и польской разведок, ставленник мирового империализма Борис Савинков, организовавший массовые зверства на территории России и Белоруссии, отчаявшись от того, что мировой пролетариат и все прогрессивные круги отвергли его притязания стать диктатором России, бросился в объятия новых друзей. Это Муссолини и его пособники, фашисты, душители трудового народа, которые, преследуя свои гнусные цели, хотят развязать новую войну. Савинков, этот осколок старого режима, встречался с Муссолини в Риме…»