Авантюрист и любовник Сидней Рейли - Семенова Юлия Георгиевна. Страница 87

(«Известия», 2 октября 1925 года.)

— Вот и хорошо, еще одну ложечку…

Капля каши упала на сорочку, и медицинская сестра заботливо убрала ее с груди больного накрахмаленной салфеткой.

— А теперь молочка попьем… Ну, не капризничайте… Вы должны хорошо кушать, чтобы поправиться…

Дверь громко хлопнула. Медицинская сестра вздрогнула от неожиданности и вскочила. По одеялу растеклась белая лужица.

— Кто вам позволил? — вспылила девушка, лихорадочно промокая салфеткой пролитое молоко. — Кто вас сюда пропустил? Больного нельзя тревожить!

Не обращая на ее протесты никакого внимания, ранний посетитель прямиком направился к постели больного, размахивая над головой вчерашними «Известиями».

— Феликс Эдмундович! Они все что там, с ума посходили? Как его могли убить на границе?

— Идите, Тасенька… — Дзержинский ошарашенно уставился на молодого человека. — В чем дело, товарищ Стырне? Что еще произошло?

— Ну как же?! — следователь КРО бесцеремонно отодвинул в сторону худые ноги председателя ОГПУ и плюхнулся на кровать. — Это что же получается: я ловлю, раскручиваю, он все признает, подписывает… А эти — чужие лавры себе присваивают…

— Объясните еще раз толком, — потребовал Дзержинский. — Кого вы ловите? Кто все признает?

— Рей-ли, — внятно, по слогам произнес Стырне. — Сидней Джордж Рейли.

— Разве его не застрелили на границе? — Феликс Эдмундович был крайне удивлен.

— Какая граница? Он у нас на Лубянке во внутренней тюрьме с двадцать четвертого года… Вначале, конечно, отпирался… Прикрывался фальшивыми именами… Зелинский, Розенблюм… Но после соответствующей обработки… Мы старались, Феликс Эдмундович, очень старались… Он все признал. Теперь все протоколы подписаны.

— А где вы его взяли? — недоверчиво поинтересовался Дзержинский.

— В поезде. Знаете, о ком я говорю? Помните, в прошлом году вы нас собирали на расширенный актив? Вы тогда сказали: «Враг не дремлет. Он пользуется любой лазейкой… Шпионы иностранных держав спят и видят во сне…» Знаете, кто такой Рейли? Его приговорили к расстрелу еще в восемнадцатом году… Жаль, я тогда был еще совсем дитя. Но я поклялся себе, что найду и выведу этого гада на чистую воду, чего бы мне это ни стоило! И я поймал его, схватил за руку! Что с вами, Феликс Эдмундович?

Дзержинский уткнулся в подушку. Он издавал какие-то странные звуки.

— Вам плохо? — перепугался Стырне. — Сестра! Доктор! Помогите!

— Не надо, — сквозь смех с трудом выговорил больной. — Ой, не могу! Воистину, правая рука не ведает, что творит левая! Ха-ха-ха! Значит, есть еще один Рейли?!

— Почему еще один? — обиделся следователь. — Единственный…

— Вы молодец, Владимир Арнольдович, — председатель ОГПУ слабо похлопал его по коленке. — Идите и работайте. Так держать и впредь… Какой, говорите, у него псевдоним?

— К нам он проник под фамилией Зелинского, — обида Стырне сменилась гордостью, — а вообще он обычно действует как Розенблюм.

— Отлично! — похвалил подчиненного Феликс Эдмундович. — Держите меня в курсе дела и дальше.

Стырне сделал несколько шагов по направлению к двери, но вдруг растерянно обернулся.

— А это как же? — показал он газету.

— Не беспокойтесь… — Дзержинский потеребил бородку. — Это всего лишь для отвода глаз. Инсценировка. Чтобы скрыть от западных разведок факт поимки знаменитого агента.

— Зачем? — не понял Стырне. — Наоборот…

— Т-с-с… — Феликс Эдмундович приложил палец к губам. — А это, батенька, государственная тайна.

— Понял, — Стырне озабоченно нахмурился и тихо-тихо прикрыл за собой дверь.

— Так вот будьте любезны, милочка, — супруга Вадима Железного с головы до ног окатила Марию Шульц ледяным взглядом, — дать разъяснения по поводу исчезновения моего мужа.

— Господи! — Захарченко сжала руками виски. — Я сама ничего не знаю! Надо срочно ехать в Москву… Я не прощу себе, если с ним что-то случилось! На границе, в районе нашего «окна», была перестрелка… Как раз в тот день, когда мы ждали господина Железного обратно… Не дождавшись его, я тотчас же телеграфировала вам… Будем надеяться, он жив…

— Что значит, надеяться?! — вскинула брови сеньора Штейнберг. — Что вы хотите этим сказать? Отправляясь в Хельсинки, муж вообще не собирался ни в какую Россию… Он должен был ехать по делам в Штеттин, а оттуда в Лондон. Как вы уговорили его двинуться в лапы к большевикам? Чем заманили?

— Простите, миссис… — на Марию Шульц жалко было смотреть. — Это целиком и полностью моя вина…

— Ваши угрызения совести оставьте при себе, — отрезала Пепита. — И верните мне моего мужа. Нет, вы только поглядите на нее — она мучается! А мне каково? Я сразу почувствовала неладное, получив от него письмо. Вот… — она порылась в сумочке и бросила на стол конверт. — Читайте, читайте…

Трясущимися руками Захарченко развернула сложенный вчетверо листок бумаги.

«Мне непременно нужно съездить на три дня в Петроград и Москву. Я выезжаю сегодня вечером и вернусь во вторник утром. Я хочу, чтобы ты знала, что я не предпринял бы этого путешествия без крайней необходимости и без уверенности в полном отсутствии риска, сопряженного с ним. Пишу это письмо лишь на тот маловероятный случай, если бы меня постигла неудача. Даже если это случился, прошу тебя не предпринимать никаких шагов, они ни к чему бы не привели, а только всполошили бы большевиков и способствовали бы выяснению моей личности. Меня могут арестовать в России лишь случайно, по самому ничтожному, пустяковому поводу. А мои новые друзья достаточно влиятельны, чтобы добиться моего освобождения».

Пепита выжидательно смотрела на Шульц.

— Если он только жив, я спасу его! Организую побег… — в глазах у Захарченко блестели слезы. — Верьте мне! Прошу вас, дорогая, не волнуйтесь. Сегодня должен прибыть Александр Александрович… Якушев все прояснит, он приедет прямо из Москвы…

Чтобы не коротать время с пренеприятнейшей революционеркой в ожидании Якушева, Пепита отправилась прогуляться. Хельсинкские магазины не воодушевили ее ни на какую покупку. Впрочем, их финские дамы ничего лучшего и не заслуживали. Широкие плоские лица, прямые белесые волосы, крупные топорные фигуры… Естественно, миссис Штейнберг воспринималась здешней публикой как синематографическая дива. Мужчины едва ли не сворачивали себе шеи, провожая ее восхищенными взглядами.

Поблуждав немного по хельсинкским улочкам, Пепита почувствовала нестерпимый голод и заглянула в небольшой ресторанчик с забавным названием «Петербург».

Словно из-под земли перед нею вырос официант в косоворотке с хорошей военной выправкой.

— Не утруждайте себя, голубчик, — прервала его Пепита, когда он обратился к ней по-фински. — Принесите лучше что-нибудь на ваш выбор. Я голодна, как волк. Да, и еще сто граммов водки.

— Слушаю-с, — щелкнули каблуками сапоги, и официант испарился.

Женщина лениво оглядела зал. Хоть бы одно интересное лицо… Она вздохнула.

— Вот я и говорю, — послышался рядом приятный баритон. — Не на ком взгляду отдохнуть… Такие рожи, простите, мадам…

Пепита удивленно оглянулась. За соседним столиком сидел молодой человек с правильными чертами благородного лица.

— Вы тоже приезжий? — миссис Штейнберг мгновенно оценила его гардероб: все вплоть до лежавших рядом со шляпой перчаток было приобретено не здесь.

— Ваша проницательность делает вам честь, — шутливо поклонился незнакомец и, не дожидаясь приглашения, пересел к ней за столик. — Позвольте представиться: Алексей Бельгардт, международный журналист, обозреватель газеты «Свобода».

— Жозефина де Совиньи, — Пепита протянула ему два пальца.

Алексей энергично пожал их и весело продолжал:

— До чего же финны скучный народ. Каждое слово из них приходится вытягивать просто клещами. Как журналист я предпочитаю более разговорчивые нации. Французов, русских… Вы, кстати, прекрасно владеете языком… О, наши заказы. Голубчик, — обратился он к официанту, — накрой мне здесь. Надеюсь, вы позволите, мадам?