Вопреки женской логике (СИ) - Мелевич Яна. Страница 9

— Простите, как попасть в Небесный рай на второе Небо, к Гавриилу, — решился проговорить он. На него вначале удивленно покосились, затем подозрительно оглядели, а после вежливо улыбнулись, как здесь обычно и делают. Всегда и всем улыбаются.

— Все просто, пройдете сейчас по центральной дорожке до развилки, — проговорил ему тот самый мужчина, спорящий с молодыми людьми, махая в сторону главной дороги, покрытой гравием, — затем дойдете до развилки, свернете направо. После снова развилка, направо, там увидите пирс реки Эвное, вспомните свои добрые дела, пойдете вдоль, пройдете мост, попадете в Эдемский сад, там за пятой яблоней будут врата. Только ничего не берите у Змея, предложит яблоко — не бери, — сурово проговорил мужчина и Гордей наклонил голову, вскинув брови.

— Почему?

— Веганом станешь, — фыркнул парень, почувствовав возмущение своей девушки.

— Но я веган!

— Вот потому и сказали — не бери, — буркнул ее спутник, а Гордей, попрощавшись, кивнул в благодарность, не став вслушиваться в дальнейший спор.

Мимо него прошествовала очередная группа радужных ангелов, задорно улыбаясь, сверкая цветными волосами, перьями и лосинами ядреных цветов. Судя по коврикам, шли они на медитацию для «Йоги без границ». Еще одно модное небесное увлечение, когда все в чем мать родила, пытаются встать в позу журавля или еще хуже — боевого тигра.

— Нет уж, сюда я тоже не хотел бы, — буркнул Гордей, шагая вперед до нужной развилки, в памяти проговаривая весь путь до золотых врат.

Он так увлекся, вышагивая путь, наслаждаясь запахами и одновременно поражаясь тому, насколько, по сути, схожи Ад и Рай в своем стремлении посадить всех в определенные в рамки, старательно их отрицая, что не понял, как добрался до пирса, а затем и до Эдемского сада, едва не столкнувшись с огромной мордой Змея, обвивающего толстым гибким телом ствол одной из яблонь, на которой висели большие сочные спелые плоды, алеющие меж зленной листвы. Так и тянулись руки сорвать один, но предупреждение надежно засело в подкорке головного мозга.

— Х-хочеш-шь, яблочко, милок? — прошелестел Змей. Высовывая язык, а Гордей, нахмурившись, взглянув в глаза, лишенные века, с вертикальными зрачками.

— Нет, спасибо, — мотнул он головой, попытавшись обойти яблоню, но не тут-то было. Огромный змей сполз ниже, вытянув морду и преграждая ему дорогу.

— С-с-совсем о природе не думаеш-ш-шь, да, купидон? — снова спросил Змей, а Лавров даже глаза закатил.

— Ты что, из Гринписа, зверушек защищаешь? — буркнул он, — курочек, коровушек и свинок? Сам-то давно на яблоки перешел?

Змей даже обиженно глазами сверкнул, высунув раздвоенный язык, тихо зашипев.

— Ты на ш-ш-што намекаеш-ш-шь, милок? Я самый настоящ-щ-щий зеленый! Мусор сортирую, мясо не ем, одеж-ж-да только из эко-ко-ж-жи и собственной шкуры! — возмутился Змей, а Гордей, с усмешкой оглядев гибкое тело самой натуральной змеи, вглядываясь в блестящие на солнце чешуйки.

— Тебе-то, зачем одежда. Ты по Эдемскому саду с момента образования Рая голеньким ползаешь, ты ж змея! — фыркнул он, Змей надулся еще больше, показав четыре единственных клыка, а затем проворчал.

— А потом говорят, ш-ш-што это мы веганы агрес-с-сивные, а вы первые на ос-с-скорбления с-с-с-скатываетесь!

Гордей только рукой махнул, обходя ворчавшего Змея, и не став даже спорить. С жителями обеих инстанций вообще лучше не спорить, они буквально были уверены в своей правоте, даже если правота спровоцирована модными веяниями или ложными ценностями. Свобода выбора для них существовала только в понятии «Мой выбор — это твой выбор. А все остальное оскорбление, унижение и угнетение моих прав».

Пройдя, наконец, нужную яблоню и даже не протянув руку к одному из плодов, хоть и сильно хотелось, парень добрался до высоких, кованных золотых ворот и с удивлением понял, что понятия не имеет, как их открыть. Ни тебе кнопки для звонка, ни колец, чтобы распахнуть вход в главную райскую обитель. Ворота и стена. Лишь спустя полчаса внимательного осмотра парень догадался задрать голову вверх, заметив тоненькую золотистую веревочку, сливающуюся на общем фоне со стеной да воротами, а рядом с ней табличку с надписью: «Дерни и будет тебе счастье».

И он дернул. Подпрыгнул, схватил край, выматерившись на тему того, для каких гигантов повесили так высоко веревку, а затем дернул и услышал звон горна, потом колокола, а после тишина. Ничего не происходило. Стена стояла, ворота стояли, Гордей стоял, а в саду пели птички.

— Да че за фигня?! — возмутился Лавров и вновь подпрыгнул, дергая за веревочку второй раз. Гомон, колокола и снова тишина. От злости купидон со всего размаху ударил по вратам, тут же взвыв от боли, но не зря. Кованая ограда задрожала. А за ней послышался шум и голоса. Кто-то спешно шагал прямо к вратам, отлично.

Небольшая заслонка аккурат на уровне его лица с шумом отодвинулась, а из нее показался сначала длинный нос, а затем проницательный взгляд черных глаз.

— Ой, вэй, таки кто это пожаловал в святое место? — знакомый говор заставил Гордея вздохнуть, глядя прямо на торчащий кончик носа.

— Гордей Витальевич Лавров, старший купидон Корпуса Любви и Нежности, — чуть поморщился парень, называя полностью место работы и свое звание. Корпус Любви и Нежности — придумали же. Корпус купидонов звучало намного брутальнее.

— Не знаем мы таких, вы таки тут ходите, ходите, а мы таки принимай, и принимай. А главный вахтовик запретил чужих пускать, пароль назови, пущу тогда, а пока не могу. Указявочка, знаете ли, — ехидно пробормотал вахтер, а Лавров скрипнул зубами, ощущая поднимающееся раздражение из глубин своего нутра.

— Мне к Гавриилу по срочному делу! — гаркнул парень, подскочив ближе к воротам, отчего нос мигом исчез в маленьком проеме от заслона.

— Фаечка! Фаечка! Беги скорее сюда, ой вэй, что делается, благородного еврея посреди бела дня в Раю убивать собрались! Фаечка неси быстрее Ветхий завет, молитву мне читать будешь!

Гордей вновь закатил глаза.

— Иззичка, ты, что таки несешь? Какой Ветхий завет, у нас давно все по Новому! — возмутилась какая-то женщина, а затем в заслонке показался уже другой нос, чуть длиннее прежнего, но не менее любопытный. — Ой, вэй, ты, что дурак старый мальчика у порога держишь? Пригласи немедля, чаю испить, хумус поесть, посмотри-таки какой тощенький, не кормят, поди, совсем!

— Фаечка, но он даже без торта! И пароль не знает, а у нас запрет!

— Какой запрет, голова твоя дурья, к Гавриилу идет на консультацию, пропуск выпиши и отстань от мальчика. Иди-таки чаю завари и бабку Гульнару позови, пусть пирожков принесет, — за вратами вахтер ворчливо загремел.

Ворота задребезжали, пение птиц усилилось, откуда-то на голову парня посыпались белые лепестки и перья, отчего он чихнул, прикрыв глаза, а когда открыл, перед ним стояла низкорослая дородная еврейка, с черными густыми волнистыми волосами, убранными под платок.

— Ой, вэй. Какой хороший мальчик пожаловал. Щас Тетя Фаина тебя накормит, напоит, а потом восвояси отпустит, забегай, забегай, — махнула пухлой ручкой дама, Гордей даже возразить не успел, как эта ручка с неожиданной силой обвила пальцами его запястье, втягивая его внутрь.

Ворота с хлопком закрылись. Оглядев белоснежные улицы, с нависающими точно белая сахарная вата облаками без больших домов впереди, парень моргнул, а затем осознал, что находится в приграничье первого неба под названием Луна, где проживали те, кто исполнял долги и обеты, какие неважно, главное исполнительность. Он уже видел, как из небольшого белоснежного коттеджа с белым заборчиком выскочила горбатая, сморщенная бабушка в ярком платке и украшением из золотистых монеток, потрясая клюкой, заорала на всю улицу на непонятном языке мелкой шпане, играющей в догонялки вокруг столба:

— Ильдар, гиляли!

Пыхтящий судорожно парнишка остановился, пытаясь привести в норму дыхание, и отозвался:

— Бабуль, отстань!

— Ильдар! — взвилась бабушка, бодро поскакав в сторону бросившихся наутек детей, тряся клюкой, прямо через идеально постриженные газоны, пугая пролетающего мимо серафима, который чуть не встретился со столбом собственным лицом, в испуге дернувшись в сторону.