Данница (СИ) - Лаевская Елена. Страница 36

— Хррр-ю, — послышалось из клетки.

Из кучи соломы в углу выбрался не замеченный магом раньше драконыш. Чуть постарше сидевших в гнезде, с длинной тощей шеей в клочках пуха и сизым, как у голубя, туловищем. Летун сильно припадал на правую лапу и оттого двигался весьма неуклюже, вперевалку, как глотнувшая самогонки утка. Кроме того на одном глазу у драконыша было неприятное на вид, сизое же бельмо.

Маг вопросительно взглянул на Творителя.

— Бросовый материал, — пояснил тот. — Отходы. Летает хуже всех. И бельмастый к тому же. Обзора сверху не будет никакого. Пойдет на мясо.

— Это как? — глупо переспросил Маг-У-Терры.

— Это на обед. Вот только откормим получше. Летунов, как вы понимаете, мы держим впроголодь. Чтобы были легче. И вам советуем.

Хромой драконыш, предназначенный на обед, шагнул широко, не удержался и с хрюканьем завалился на бок. Творитель махнул рукой. Драконыш осуждающе посмотрел на мага здоровым глазом, синим, как летнее небо. Дернулась тонкая шея в детском пуху, бессильно заколотили по воздуху лапы в плотной чешуе. Чешуя оказалась сахарно-белая. Будто кто-то, должно быть для смеха, натянул на незадачливого драконыша белые штаны-кюлоты.

— Знаете что, — сказал вдруг Маг-У-Терры. — Я его беру.

И добавил, вдруг неизвестно чего застыдившись: «Моя жена любит свежее драконье мясо».

Творитель вежливо приподнял в улыбке уголки румяных губ: «Как прикажете».

К карете Мага-У-Терры прикрепили на запятках клетку с драконышем. Тот в начале пути очень нервничал: хрюкал, гадил, плевался, хлопал крыльями. Но потом пообвыкся, даже с интересом поглядывал вокруг, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. И еще он оказался очень прожорлив. Хмут только недовольно ворчал, пропихивая сквозь частые прутья клетки очередной кусок булки или мяса, которые драконыш заглатывал, не разжевывая.

Он и придумал драконышу имя — Живоглот.

Мих

Мих выбрался из фургона, с удовольствием потянулся: после дня в дороге сильно затекла спина. За ним из фургона вырвался тяжелый дух, исходящий от новых кожаных камзолов и седельных сумок. Мих торопливо опустил полог, вдохнул полной грудью прохладный вечерний воздух. Караван Данников остановился на опушке соснового леса. Терпко пахло хвоей, намокшей прелой листвой, дымом от костра. На мгновение показалось, что он дома, пошел с друзьями по грибы, остановился на привал… Мих потряс головой, отгоняя ненужные мысли.

Потом он вместе с Данниками хлебал густой суп на сале, подставляя под жирные капли кусок хлеба, слушал тягучие дорожные песни, уснул на земле, завернувшись в толстое, видавшее виды одеяло с обгоревшим краем.

Под утро Мих проснулся от холода. Укрылся поплотнее, хотел было задремать снова, но почувствовал на себе чужой взгляд. Огляделся. На низкой ветке, прямо напротив, сидела ласточка и упрямо сверлила его бусинами глаз. Какое-то время птица и Мих играли в гляделки.

— Чего тебе? — спросил озадаченный лекарь.

— Дурак! — отчетливо чирикнула ласточка, расправила острые крылья и улетела.

С караваном Мих расстался еще затемно. Данники ехали в столицу, лекаря тянуло в другую сторону, на север. Он сам не знал, почему. Постоял немного на развилке, решая, куда бы повернуть. Направо деревянный указатель вывел бы его к Лихограду, налево — к Полнограду. Мих выбрал Лихоград — звучало интереснее. Он намеревался отдохнуть там пару дней, отмыться, заработать несколько монет, а заодно починить сапоги. Один из них настойчиво просил каши.

Еще на подходе к Лихограду Мих углядел первую странность: несмотря на довольно высокий забор вокруг города, ворота не были заперты, стояли полуприкрытые, никем не охраняемые. Второй странностью оказалось то, что, несмотря на светлеющее небо, на улицах не было ни одного человека. Не поднимался дым из печей, не спешили женщины в хлев или курятник, даже собаки не брехали и не выскакивали из будок, хотя не должны были они, отрабатывая свой хлеб, пропустить случайного прохожего, тем более безобидного, без палки в руке. Мих подумал было, что население Лихограда в одночасье вымерло от неизвестной болезни, но тогда бы и запашок стоял соответствующий, а пахло в городе совершенно обычно: пылью, помоями и навозом.

Мих озадаченно почесал в затылке и свернул на улицу пошире, рассчитывая, что она приведет его к центру города.

Сзади кто-то шумно вздохнул. Мих резко оглянулся. За ним тяжело топала бесхозная драконица. Чистая, ухоженная. Судя по огромному, раздувшемуся пузу, собирающаяся совсем скоро разродиться. Крупные черные ноздри старательно тянули воздух — драконица принюхивалась к Миху.

— Э-э-э. Ты травоядная. Ну, почти, — сообщил драконице Мих и на всякий случай отступил назад.

— У-э-э, — просипела драконица. По длинной чешуйчатой шее прошла судорога, раскрылась зубастая пасть. Похоже было, что драконицу тошнило.

— Не балуй, — предостерег Мих животину. — Тебе уже рожать пора, а ты все токсикозом маешься.

Драконица рыгнула, осуждающе глянула на Миха, захлопнула пасть и скрылась в узком переулке.

Лекарь проводил ее взглядом. Ему показалось вдруг, что между домами мелькнула коняга. Красивой масти: серая в яблоках. Хотя лошадей в этом мире сроду не водилось.

Мих зажмурился, прогоняя морок, развернулся. Перед ним стояла коза, брезгливо оттопырив нижнюю губу, смотрела на него мутными желтыми глазами. Под животом у нее болталось бледно-розовое вымя, похожее на надутую воздухом латексную перчатку.

— Уходи, — сказал ей Мих. — Я коз доить не умею.

Коза вздохнула, топнула лохматой ногой и, отойдя от Миха, неторопливо потрусила дальше. Только теперь лекарь заметил, что за ней волочится по земле синий ночной чепец.

— Кто следующий? — озадаченно спросил Мих.

— Ку-ку-ак. Ку-ку-ак, — скрипнули рядом.

Навстречу Миху спешила птица Дрон на ногах-ходулях. Маленькая головка в редкой щетине, как у давно небритого мужика, туловище дирижаблем, три пера в хвосте: два красных по бокам, одно коричневое в середине.

Птица Дрон была весьма немаленькая, ростом с Миха. Еще раз квакнув, она присела в реверансе и снесла молочное яйцо. От большого, с человеческую голову, яйца в прохладном утреннем воздухе поднимался легкий пар. Дрон распахнула клюв и показала Миху раздвоенный змеиный язык.

— Уйди с дороги, — посоветовал птице Мих. — Все равно молоко твое — гадость страшная, с чем его не ешь. Даже с водкой.

Птица Дрон поскребла землю когтем, подпрыгнула, квакнула еще раз и, с места взяв в галоп, унеслась вперед.

Мих пожал плечами и отправился искать, где бы ему остановиться.

В конце концов он добрался до центральной площади, удивительно безлюдной в этот час. Не найдя ничего похожего на гостиницу или трактир, Мих уселся на ступени одного из домов почище, похожего на жилье старосты или городского главы, и стал ждать первых прохожих. Расправил синюю косынку, расстелил циновку.

Было прохладно. Зубы потихоньку выстукивали морзянку. S-O-S. S-O-S. Три точки, три тире, три точки. Очень хотелось выпить чего-нибудь горячего. В крайнем случае — горячительного.

— Черт! Появится ли здесь, наконец, хоть кто-нибудь?

Вдруг тишину разорвал громкий крик. Похоже было, что орали голодные младенцы городка. Как-то все разом.

Из узких переулков набежали растрепанные и расхристанные молодухи в нижних рубашках и кинулись по домам.

Младенческий хор затих. Площадь мгновенно заполнилась полураздетыми людьми в ночных чепцах и колпаках. Красными, потными, спешащими. На Миха никто не обратил внимания. Он попытался было остановить кого-то из пробегающих мимо, ухватив за рукав рубахи. Прохожие вырывались, шипели недовольно, торопились дальше.

Очень быстро площадь опустела. Из печных труб повалил дым, запахло едой, отворились плотно прикрытые ставни. Женщины с корзинами отправились на рынок за съестными припасами.