Нам всем не хватает сказки (СИ) - Бриз Фреш. Страница 27

Снег ещё покрывал плотным ковром скупые земли, но кое-где — о, чудо, так рано в этом году! — виднелись в белом этом полотне маленькие дыры с пробивающейся к солнцу зелёно-бурой низкой травой. Мужчина и девушка далеко отошли от сторонних ушей — Сата хотел объясниться в своих чувствах, не было у него больше сил смотреть на прекрасные девичьи губы и повторять себе, что ещё очень рано, Ябне согласия не дала.

— Ты посмотрела уже на мой дом, познакомилась с моей семьёй, с нашим хозяйством. Теперь пора тебе решить, станешь ли частью того, что увидела, — голос мужчины был низким, говорил он негромко, а сам всё время старался склониться ближе к лицу своей взволнованной гостьи.

Ябне почудилось, что вот-вот он коснётся губами своими её рта, вот-вот сомкнутся руки его огромные за её напряжённой спиной. Девушка упёрлась руками в широкую грудь мужчины и, слегка отталкивая его, решилась открыть ему правду. Пусть знает, а там уж примет решение — нужна она ему такая или нет. Если не отступится, возможно даже, подумает Ябне всерьёз над его предложением — ради ребёнка, что носит под сердцем, ради матери, чьё здоровье оставляет желать лучшего, не выдерживая тяжёлой работы.

А если отступится Сата, что ж, не сильно-то и хотелось обнажать своё тело ночами перед тем, кто не вызывал и тысячной доли тех чувств, которые до сих пор пылали в душе при одной только мысли о другом, светловолосом мужчине, при одном только звуке, произносимом украдкой, — Ник.

— Сата, тебе не понравится то, что я собираюсь сказать, но и умолчать не могу. Не скажу и приму твою любовь, твоё предложение — обману, ведь, а ты потом всё равно узнаешь. Не скажу и не приму, — не поймёшь, почему, да и я сама, если честно, буду всё думать, что, может, стоило открыться и… согласиться.

Ябне так медленно, тщательно и со страхом подбирала слова, что даже вызвала малую долю раздражения у мужчины. К тому же, девушка избегала смотреть ему в глаза, и такое поведение не обещало ничего хорошего. В голове у Сата в этот момент промелькнули картинки того дня, когда хоронили Ясавэя: странные мужчины, живущие в доме у старика. И пусть порой в этих местах случались необычные гости, но… тот, что был моложе…

Только сейчас дошло до Сата, что же он видел в тех тоскливых, печальных взглядах, которые бросал молодой незнакомец на его Ябне. Она уже могла и не говорить — хватило нескольких секунд, чтобы понял Сата — она отдалась тому человеку. И ещё неизвестно, сколько раз!

Сата вдруг резко отпрянул от девушки, чем испугал её. А её по-детски наивные глаза выглядели в этот момент такими обиженными, что буквально сразу же мужчина усомнился в верности своей догадки.

— Продолжай, — попросил он девушку, решив, что узнать лучше всё и сразу, чем мучить потом себя сомнениями.

Но и Ябне уже потеряла то зыбкое чувство доверия, ту мимолётно промелькнувшую мысль, что, может, и лучше бы никуда не ехать, а прямо сегодня задать своей жизни новое направление.

— Прости, я, наверное, что-то не то начала говорить, — пыталась девушка оправдаться и в то же время каким-то образом избежать продолжения начатого разговора. — Знаешь, мне, пожалуй, пора вернуться домой.

— Нет уж, — остановил её мужчина, придержав за руку. — Говори.

Но девушка лишь упрямо вертела головой, предприняв попытку высвободиться.

— Тогда я сам закончу начатую тобой речь, — произнёс с оттенком горечи Сата, отпуская руку девушки. Она направилась в сторону стойбища, но успела сделать всего пару шагов, когда услышала: — Ты отдала ему своё тело, верно? Ты лежала под ним, под тем мужчиной, что я видел в твоём доме во время хальмера.

Ябне остановилась, зажмурилась от страха, от неприязни к брошенным с таким обвинительным тоном словам. Затем развернулась и смело глянула в глаза тому, кто вряд ли теперь станет к ней свататься.

— Да. А теперь, когда ты это знаешь, отвези меня домой.

И Сата отвёз. По дороге они не обменялись больше ни одним словом, ни одним взглядом. Гордость не позволяла мужчине понять девичью оплошность, принять Ябне такую, попробовать заставить оттаять сердце той, о которой мечтал ещё этим утром.

Когда нарты Сата остановились у дома девушки, он не сделал даже попытки слезть с них и помочь ей встать. Он не кивнул и не сказал ни слова Юлии, управлявшейся по хозяйству. Дождался, скрипя зубами, когда Ябне слезет с нарт, тут же развернул их и умчался прочь, обещая себе, что больше никогда нога его не переступит порог этого дома.

— Что-то случилось? — встревожено спросила Юля у дочери, забирая сумку из её рук.

— Ничего, мам, кроме того, что и следовало ожидать: Сата обиделся, услышав мой отказ.

Юля сразу успокоилась, что стало заметно по вернувшимся на место бровям и по голосу.

— Ну, что ж, пошли, отогреешься, и решим, когда будешь ехать.

— Мам, — протянула шедшая позади Ябне, — может, не стоит?

— Боишься? — спросила, обернувшись, Юля.

— Боюсь, — кивнула Ябне.

— Я тоже. Но я не хочу, чтобы твоя жизнь была похожа на мою.

— О чём ты, мама? Наши судьбы уже не походят друг на друга, — воскликнула Ябне, снимая внутри дома с себя ягушку.

— Вот когда проживёшь пятнадцать лет в этом старом доме с ребёнком и со старухой, тогда и поймёшь, что очень похожи.

Глава 12

Владислав с самого утра нервничал так, словно один из наиболее ответственных дней в его жизни — день престижного конкурса — наступил. Он только утром принял душ, прошла-то всего пара часов, а на теле уже ощущался неприятный пот. Мужчина умудрился порезаться во время бритья, да ещё так, что это сразу бросалось в глаза — вот и Марина не преминула спросить:

— Милый, у тебя начался тремор? — и усмехнулась — не гаденько, но неприятно.

Владислав спросил себя, с каких это пор улыбка жены стала ему казаться неприятной? Впрочем, не найдя ответа, не стал морочить себе этим голову.

Он просто оставил тогда этот вопрос, но теперь, когда оценивающим взглядом осматривал свою жену в новом вечернем платье, — а оно стоило тех двух тысяч евро, которые Марина отдала за него в Вене, — молча отметил, что наряд впервые вызвал в нём больше интереса, чем то тело, которое он собою украшал.

Глубокий тёмно-зелёный цвет платья изумительно шёл к цвету кожи и волос женщины, дорогая ткань до самых каблуков переливалась сотнями таких же зелёных кристаллов, а ещё более глубокое декольте заканчивалось ровно по той линии, на миллиметр ниже которой начиналась вульгарность.

Своё главное достоинство — длинные и густые рыжие кудри Марина выровняла и аккуратно уложила незатейливым переплетением кос, постепенно превращающихся в свободные огненные волны. Не было заметно невооружённым глазом ни одной шпильки, невидимки или бусинки, которые бы сдерживали эти рыжие косы от дальнейшего распада, но — удивительно! — судя по довольному выражению на лице женщины в те моменты, когда она критически осматривала своё творение, всё держалось так, как и было задумано.

Макияж Марина нанесла яркий, броский, сделав акцент на глазах. И теперь только губы жены, еле тронутые прозрачным блеском, не вызывали во Владе раздражения. И едва заметив свою реакцию, Влад мотнул головой и направил внимание на своё отражение в зеркале.

Его костюм был лишь самую малость дешевле платья Марины, ткань приятно прилегала к телу, смотрелась дорого, и отражение мужчины так и хотело ему подмигнуть: эй, красавчик, ты выглядишь на миллион баксов сегодня! Эдакий хозяин жизни, только вчера купивший второй уже самолёт в число своего частного транспорта. Образ дополняли дорогие аксессуары — запонки и часы. Выполненные в скромном минималистичном стиле, они говорили о том, что их носитель явно не принадлежит к числу большинства жителей столицы уже одной только гравировкой с названием производителя.

Краем глаза Влад заметил, что не только он доволен тем, как выглядит — Марина тоже с видимым удовольствием рассматривала образ мужа в зеркале и игриво улыбалась. Мужчина резко отвёл взгляд в сторону — что-то в последнее время ему стало неприятно смотреть на всё яркое и тёмное.