Марк Агриппа (СИ) - "Пантелей". Страница 20

Агриппа выглядел изумлённым.

— Ты тоже считаешь, что это получится?

— Неприменно получится, если мы все будем в этом заинтересованы. Сначала оборот будет маленький. А когда Четвёртый Македонский потребует выплаты содержания в меценатках, можно будет и про Рим думать.

Агриппа не сдавался.

— С чего бы им требовать такую глупость?

— С того, что это им будет выгодно. В любом случае, мы ничего не теряем, кроме самой бумаги.

Промышленный комплекс в Марцелле-Германике строился с расчётом на выпуск металлических кораблей с паровыми двигателями. До кораблей было ещё очень далеко, а вот выпуск различного ширпотреба, можно было наладить в промышленных объёмах прямо сейчас. Тех же лопат, к примеру. Суть науки о деньгах, Меценат понял сразу, как и оценил возможности плановой экономики. Он давно подвинул Вара с поста руководителя научно-техническим прогрессом и взял дело в свои цепкие руки. Когда ему рассказали о генеальной спецоперации с зеркалами, разработанной лично Агриппой, Меценат лишь глумливо похихикал, и посоветовал не лезть не в своё дело. Гай Меценат мыслил уже совсем другими категориями — пятилетки, комбинаты, и другие понятия из изначального мира. Разумеется, он не врал своему другу, что способен ввести бумажные деньги в Риме, разве что чуть-чуть переоценивал свои силы. Всё это хорошо, и монополия производства, и подконтрольная пресса, но всего ведь не предусмотришь, а пойди что не так, сама идея будет скомпрометирована на долго. Меценаткам быть!

В разговор влезла Октавия, её, как всегда интересовали весьма неожиданные подробности.

— Ты нарисуешь на них свой портрет, Гай Меценат?

Про меценатки тот ляпнул в запале. Он огрызнулся.

— Могу твой. Пусть будут октавианки, это не важно.

— Это очень важно, Гай Меценат. Жаль, что ты этого не понимаешь. На деньгах печатали портреты великих вождей, а ты бабник и пьяница. Был. Совсем недавно. Там должен быть портрет Агриппы. Пусть будут агриппинки.

Итог спорам подвёл, как всегда мудрый Агриппа.

— Пусть будут просто деньги. Изобрази на них наших богов, Гай.

Деньги приняли, не могли не принять. На форуме поставили меняльную лавку, а подконтрольные Меценату торговцы выставили цены в богах, именно так стали именоваться деньги в народе. Сначала монеты обменивали перед самой покупкой, и только необходимую сумму, но Гай Меценат стал поднимать обменный курс, по пол процента в неделю. Народ это заметил, богов начали запасать впрок. Сначала самые экономически активные, они первые новинку оценили, многие уже даже на курсе успели заработать. Через месяц марсами принимали в лупанариях, а через три, к Агриппе пришёл Пилат.

— …серебро обесценивается, ребята ворчат.

Вот такие дела, брат Пилат, думал Агриппа. Четвёртый Македонский требует бумажки вместо денег, сам требует, настаивает. Говорить он этого не стал.

— Вы будете получать в богах. Скажи ребятам, чтобы держали язык за зубами.

Ребята могила. Через месяц к Тиберию пришёл легат Шестого Победоносного с вопросом, почему эти неумехи из Четвёртого Македонского получают, в пересчёте на серебро, чуть ли не вдвое больше, чем его Орлы? Тиберий примчался требовать объяснений. Агриппа схватился за голову.

— …это натуральная афера, Тиберий. Я надеялся, что она тут и заглохнет.

Тиберий смотрел на те же вещи совсем под другим углом.

— По моему, это прекрасные новости, Агриппа. Так, я могу обещать своим орлам?

Он мечтательно хмыкнул, и словно попробовал слово на вкус.

— Меценатки.

Прибывших с посольством восточных учителей, Фраат, по совету Друза, отправил Марку Агриппе, пристроив в обоз Гая Мецената попутными пассажирами. Сам же отправился, с пакетом Принцепса, в восточную армию Великого Рима. Ждали его уже в Антиохии, с иудеями было покончено. Приняли Фраата ласково, вскрыли пакеты.

— Значит, ты теперь царь.

Павел Фабий Максим задумчиво посмотрел на Фраата. Тот вздрогнул.

— Это пока тайна, Проконсул. Прошу тебя.

Максим отмахнулся.

— Не от Вара. Говори свободно. Допустим, занять Междуречье у меня сил хватает. Но чем я смогу помочь тебе? В пустынях легионы не воюют.

— В этом нет нужды, Проконсул. В случае вашей поддержки, меня, после смерти отца, признает вся про-римская партия, а это большая сила. Наймём аравийских вождей. Нам нужно хорошее снабжение, в этом случае недостатка в наёмниках не будет.

— Допустим и это. Когда умрёт твой отец?

Проконсул Рима вопросительно взглянул на Фраата, но тот не знал, в глазах застыло недоумение. Рассеял его Вар, читавший свой пакет.

— Этой зимой. Его отравит скрытый иудейский фанатик.

Поймав недоумённые взгляды он потряс письмом, как будто это вносило какую-то ясность. Публий Квинтиллий Вар в словах Друза не сомневался, такими вещами, тот бы не стал шутить, и был прав. Детище Луция Агенобарба дотянуло свои щупальца уже до самого царского дворца в Ксетифоне. Что, Парфия, до Индии уже дотянулось, крепло, и обрастало связями. Всё по науке, из секретных инструкций Марса.

— Мы должны быть готовыми. Пока я не представляю себе, как мы доставим на Тибр артиллерию.

Децим Пилат и Гай Меценат породнились, обручив детей. Таким образом, Понтиец официально стал членом Партии. Именно такой способ её комплектования выбрал Агриппа. Германик, тогда ещё бывший Тиберием Младшим, не возражал, Агриппе видней.

— Ценз эдила тебе зачтут, всё-таки легатом был. На следующий год выставим тебя на трибуна, а потом и на консула.

Пилат сидел с кислой миной, вершиной его честолюбия, с детства, была должность примипила-центуриона. Он, и Консул Рима? Все смеяться будут. Но перечить Агриппе он не посмел. И правильно. Агриппа знал, что эти гордые сенаторы, буквально через каких-то полсотни лет, и коня смогли бы признать коллегой, если их об этом правильно попросить. Опускаться до такого, он не собирался, но знание использовать был обязан. В конце концов, он, этих сенаторов, от позора спасает, совесть его была чиста. Понтиец не конь.

— А после твоего консульства, мы обручим наших детей. Твоего сына Понтия, и мою младшую дочь Октавию Агриппину. Ты согласен?

Децим Пилат был согласен. Он был потрясён и шокирован, породниться с Легатом, так он всегда называл Агриппу наедине, он даже не мечтал. Непроизвольно у него выкатилась слезинка.

— Спасибо, Легат. Не знаю, смогу ли тебе отслужить такую честь.

— Сможешь, Понтиец. Ты её уже отслужил. Но на покой я тебя отпустить не могу. Считай, это приказ.

Пилат плавным движением перетёк в стойку смирно, и отдал честь своему командиру.

— Моя жизнь принадлежит тебе, Легат.

Агриппа был расстроган, но эти восторженные нежности сразу пресёк.

— Твоя жизнь принадлежит Риму, Децим Пилат Понтиец. Надеюсь, ты не забыл присягу?

— Рассказывай, вижу же, глаза горят.

Отпустив Понтийца, Агриппа перешёл в большой таблиний, где разбирал свежую почту его добровольный секретарь. Глаза у Германика и правда горели.

— Всё нашли. И проход в Белое море, и селитру на Каме, и гору Магнитную. Хорошо эта экспедиция отработала, надо бы наградить.

Агриппа кивнул. Наградим, не вопрос. Вожделенными меценатками. Даже не ловко как-то, обесценивается сам смысл награды.

— Гай Меценат разберётся. Он лучше их нужды понимает, придумает, чем можно достойно наградить.

— Ещё от отца письмо. В Парфии зимой царь умрёт. С новым он всё уже согласовал, мы занимаем Междуречье. До самого Персидского залива. На сто лет раньше, чем было тогда.

Германик внимательно наблюдал за реакцией своего воспитателя, но у того не жилки не дрогнуло.

— От нас требуется помощь?

Германик пожал плечами.

— Думаю, нет. Об этом он ничего не пишет.

— Должны справиться. У Максима хорошие легионы, на Тигре должны удержаться. Вар с ним остался?

Германик кивнул.

— Артиллерийский боезапас ещё не тратили, только ракеты пожгли. Удержатся.

Агриппа кивнул, соглашаясь. На то Друз и Принцепс, чтоб войны объявлять. Оперились птенцы, с этим придётся смириться.