Пятый прыжок с кульбитом (СИ) - Сербский Владимир. Страница 30

Овчарка опускала голову, поджимала хвост, и делала крайне виноватый вид.

-На соседку Риту днем рычать нельзя, понятно? Молча улыбайся. И не ходи следом за ней по комнатам! Ей можно ходить, а тебе нельзя, потому что она цветы поливает. Просто поливает, ничего воровать ей у нас не надо! Из холодильника Рите можно брать все: и творог, и сметану, и молоко. Рита хороший человек, поняла? Она мне по хозяйству помогает, и Алису кормит. Ну и сама... Это не грех. Кстати, кошку ты прекрасно умеешь не замечать. Вот и Риту не замечай!

Когда возле круглого бассейна я сделал остановку для приседаний, рядом разболтанной походкой прошли двое. А потом они вернулись.

-     Глянь, братан, а ведь это тот мужик! - воскликнул один из них, показывая на меня банкой пива. - Прикинь? Дружбан той дылды долговязой, из-за которой мы в ментовку загремели.

-     Опа-на! Какбэ тот, - широко, как родному, улыбнулся мне другой гуляка. - Мужик, ты попал!

Пара друзей пребывала в куртках нараспашку и благодушном настроении. У них даже рубашки оказались расстегнуты. При общем расхристанном виде создавалось впечатление, что эти люди припозднились на вечеринке. Так бывает: для кого-то сегодняшний день только начинался, а для них вчерашний вечер еще продолжается. Внезапно меня осенило: так это же гопники, которые отняли мобильник у детей!И еще грозили Нюсе всякими карами небесными...

В глазах потемнело, а потом посветлело. Совершенно неожиданно для меня самого, в правой руке вдруг оказалась «Оса». Не для того, чтобы напугать ораторов, а для прямого действия. И оно последовало - два точных выстрела в грудь свалили цели четко, братки попадали кеглями.

Пистолетный грохот нарушил сонную утреннюю тишину. Сбоку выскочили парни, охрана из новеньких:

-      Антон Михалыч, вы чего? Обстановка в норме, мы контролируем ситуацию. Да эти двое даже не пытались оружие достать! Предупреждали нас, что вы можете быть резким, но не настолько же...

Отправляя домой пистолет, я огляделся: собачники и спортсмены разбегались в разные стороны. А роликовый конькобежец развернулся на месте, чтобы показать чудеса спринта в обратном направлении.

-    Враги кругом, и спать их даже не тянет, - снизошел я до пояснений. - Запомните эти рожи. Предупреждение козликам было в прошлый раз. Сейчас им объявлен строгий выговор. Третьего раза не будет, рассчитаю к чертовой матери.

-    Мужик, ты чё? - повторяя недоуменный возглас охраны, одно из тел заворочалось.

-     Это мой раён, - злобным и неопределенным жестом я взмахнул рукой. - Понятно, козлина небритая? Еще раз увижу, стреляю на поражение.

-    Понял, понял! - прохрипел гопник. Второй приятель ответить не мог, его неудержимо рвало на родину.

-     Полупокер в полукедах, блин... - к этой мысли я добавил несколько идиоматических выражений, для большей выразительности речи. Фильмы с участием Бурунова серьезно расшили мой лексикон.

А затем, переступив через лужу, я неспешно побежал по Пушкинской дальше, овчарка потрусила рядом. Иногда поглядывая на меня укоризненно, она качала головой. Действия хозяина поражали ее своей нелогичностью. Вот зачем было стрелять в этих людей? Тихие, мирные алкаши. Никакой агрессии от них не ощущалось. Но сказал бы слово - не поздоровилось бы обоим. Сам что говорил? Надо быть проще? Ага. А сам? Надо быть серьезней, вот что надо. И потом, зачем серьезному человеку бежать по улице без дела? Серьезные люди ходят важно, плавно. А серьезные собаки рядом идут, с солидной благородностью и гордо поднятой головой.

В чем-то Мальчик была права. И ведь ничто с утра не предвещало! И сердце не ёкало, и душа не ныла. Более того, мне было совершенно плевать, встанут эти двое или нет. Я прислушался к себе, пытаясь обнаружить какие-то чувства. Послушал, и ничего не нашел. Гнев схлынул, оставив после себя пустоту. Ни жалости, ни сострадания, ни сожаления. Одно слово, спокойней бывает только холодная сталь.

В самом деле, чего это меня торкнуло? Понятно, что внутри любого человека скрыта жестокость. Она может быть малой или великой, взрывной или избирательной. И сейчас она вылезла из меня полностью - встречных гопников не было жаль. Совсем. Именно это меня пугало.

Особенности мышления влекут за собой специфику поведения. И контроль за промежуточными и конечными результатами у меня всегда был на высоте. В любой ситуации оставался ушлым типом, в смысле, в прошлой жизни. Особенно я не любил большие сборища малознакомых людей вроде банкетов. Споить меня трудно, но там обязательно возникал какой-нибудь невоздержанный неадекват с сакраментальным вопросом «ты меня уважаешь?». Неизменно я отвечал правду, то есть отрицательно. Ну вот за что мне уважать совершенно незнакомого поддавалу? Тем не менее, после этого всегда начинались пьяные разборки.

Но то голимые слова, а здесь действия. Еще недавно я бы это никогда не сделал. Да мне бы такое в голову не пришло! Хотя бы потому, что в шесть утра нормальные люди сладко спят, а не занимаются всякой фигней вперемешку с физкультурой. Да, резкое изменение характера можно было бы свалить на Антона - якобы это перешло от него.

Но парень таким горячим не был, уж мне это известно лучше других. Нет его вины в том, что темная ярость стала прорываться из меня, словно тайфун. Тем более что еще в июне Антон заблокировал обмен информацией. Он тогда решил, что это мешает готовиться к экзаменам в институт. Надо признать: причина во мне, и с этим надо что-то делать. Почему мне постоянно везёт на странных людей? То ли они ко мне липнут, то ли я к ним, тут не разберешь.

-    А зачем разбираться? - я даже остановился.

Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы; но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий. Так что нечего переживать, других проблем полно.

Махнув рукой, я побежал дальше.                

Арвид Янович Пельше лежал ровно, как на параде - будто кол проглотил. Облаченный в больничную пижаму, он почитывал журнал «Огонек». И на мое приветствие ответил сухим кивком.

-      Когда вы уже устроите мне встречу с товарищем Седых? - опустив руки, строгим тоном вопросил хмурый Председатель КПК. - Уважаемый Антон Михалыч, это никуда не годится!

-    А ваше сердце куда-нибудь годится? - горько вздохнув, я положил ему руку на грудь. - Рубец на рубце, и рубцом погоняет. А почки? А печень? Вот подлечим вас, и идите, куда хотите! А пока постельный режим, батенька. Это не обсуждается.

-        Это не постельный режим, - тихо возмутился Арвид Янович. С высокой функциональной кровати он потрясал ярким журналом, как флажком с трибуны Мавзолея. - Это строгий режим! Телевизора нет, радио нет, даже телефона нет. Где «Правда»? Из газет только «Советский спорт». Полный информационный вакуум!

-     Остальные газеты опасны, - отрезал я, вонзая руки ему в живот. - Они являются положительным предиктором ишемической болезни сердца.

В этом организме все было запущено чрезмерно. Болячек накопилось, что собак нерезаных. Ну да ладно, глаза боятся, руки делают. Арвид Янович к таким манипуляциям уже привыкший, внимания не обращал:

-     А манная маша? Это же оружие массового поражения! Я ее ем только потому, что человек старой закалки...

Вот здесь он был прав на все сто. Никогда не мог понять, как из простого молока и манной крупы в этой клинике умудрялись приготовить такую гадость.

-    И потом, где мои помощники, Борис Пуго и Петр Угрюмов?

-    Посещения тяжелого больного временно запрещены, - мягко напомнил я.

-    Послушайте, Антон Михалыч! Я здесь, они там... А если меня хватятся?

Ну, к этому давно ожидаемому вопросу я был готов.

-       Именно для этого они сидят в вашем кабинете, и на все звонки отвечают в зависимости от ситуации: вы заняты, или вышли, или прилегли в комнате отдыха. Короче, прикрывают, не волнуйтесь.

-     Ладно. Тогда почему так редко заходит медсестра Катя? - Пельше продолжал тихо бушевать. - Единственный приличный человек в этой вашей подпольной лечебнице! Но очень занятой. Поставила с утра капельницу, и пропала. Скажите ей: мне скучно. Поговорить не с кем.