Через Урянхай и Монголию (Воспоминания из 1920-1921 гг.) - Гижицкий Камил. Страница 40

Однако Унгерн не падал духом, потому что очень рассчитывал на умение и быстроту своего отряда. Двигаясь вдоль Джиды, встречал барон много казаков-охотников, но мобилизовал только молодых и холостых. Жители хуторов, неимоверно гостеприимные, щедро снабжали унгернцев продуктами питания, а взамен получали золото и разные товары. За станицей Жагирской нас догнали большевики, но, благодаря нашей отлично устроенной засаде, они отказались атаковать Унгерна с близкого расстояния. С того времени они постоянно двигались за нами, но на соответствующем расстоянии, часто атакуемые арьергардом генерала Резухина.

Около станции Асаргинская мы переправились через Джиду, входя в цепь гор, лежащих между Россией и Монголией. Вначале попадались нам бурятские улусы и охотничьи шалаши, потом погрузились мы в глухую девственную тайгу, где впервые среди столетних сосен и берёз раздавались резкие звуки военной команды. Среди зарослей, где до сих пор мелькали только гибкие тела оленей и серн, передвигались сотни вооружённых наездников, орудия, госпитали, стада тягловых и рогатых животных. Время от времени на крутом скальном обрыве нас приветствовал глухим рёвом медведь, прогоняемый вскоре выстрелами солдат, или же рысь пыталась прыгнуть на шею какого-либо коня или же всадника, но прежде, чем она это делала, замеченная быстрыми глазами монгола или татарина, падала мёртвой.

Тайга не слишком приветливо встречала непрошенных гостей, ставя на пути завалы из стволов деревьев и острых камней, шумящие водопады или глубокие скальные расщелины, широкие озерца и топкие болота.

Над головами клубились рои мошки, несносно жужжащие и кусающие немилосердно. Однако сами мы справлялись со всеми препятствиями: от мошки закрывали лица шёлковыми платками, а коням прицепляли пучки пахучих трав или спасались дымом трубок.

Из естественных препятствий самым неприятным оказался склон горы, покрытый топким болотом, в которое проваливались кони и возы. К счастью, эти болота покрывал толстый мох, по которому можно было двигать возы на полозьях. Этот способ оказался неимоверно практичным и мы постоянно прибегали к нему потом. Неприятными были также горные вершины, плоские, болотистые, доступные, наверное, только лосям и птицам. Однако и здесь победила сильная воля человека. Оставляя за собой вырубленную в лесу дорогу, остатки поломанных возов и трупы утопших коней, дивизия Унгерна оказалась, наконец, на сухом грунте Монголии. Переход границы отметили мы целым днём отдыха.

Продвигаясь без напряжения двенадцатичасовыми маршами, мы спустились с гор и с радостью оказались около первых монгольских юрт. Весёлым «Сайн, сайн байну» приветствовали мы подъезжающих с кумысом монголов.

За рекой Ури простирался безлесный, несколько холмистый и каменистый край. Лето было на исходе, высокие травы пожелтели. Там-то, на одном из постоев, я заболел. Так как у лекаря не было соответствующих лекарств, меня предоставили судьбе и силе собственной натуры… Когда не мог я уже удержаться на коне, меня повезли в устланном шкурами возке, а командование отрядом принял мой помощник, поручик В.

Первая бригада шла вперёд без препятствий, за ней в арьергарде двигалась вторая бригада. Таким образом, мы добрались до реки Егам-гол. Здесь переправа оказалась тяжёлой по причине высокого берега и стремительной воды. Все наиболее ценные материалы нужно было перевезти в возках. От брода мы двинулись на запад, к Хатхылу, и, найдя обильную траву, остановились на отдых. Настроение было неважным, ходили слухи, что вторая бригада разбита, что там был бунт, что генерал убит. Ситуация, видимо, была сомнительной, потому что ординарцы не вернулись из разведки. Однако я был настолько болен, что всё это меня мало интересовало. Наконец, 17 августа (ст. ст.) в обозе началось подозрительное движение; разговаривали шёпотом, советовались о чём-то в отрядах. Около 10 вечера раздались выстрелы в середине обоза, и сразу началась паника, среди которой нельзя было понять, что, собственно, произошло. Мой офицер куда-то пропал, ординарцы торопились с выездом, но ни от кого нельзя было узнать ни о направлении марша, ни выяснить причину паники. Наездники поодиночке или группами неслись к северу. Я сел на коня и при помощи вахмистра выехал со своим отрядом прямо. Не успел я, однако, проехать несколько шагов, когда до моих ушей донёсся отголосок одиночных выстрелов со стороны монгольского дивизиона. Я старался получить какую-то информацию у беспорядочно и поспешно проезжающих мимо меня офицеров, но напрасно.

Когда я поднялся на гору, увидел отцепленное орудие с одним канониром; тот объяснил мне, где стоит дивизион. Как раз в это мгновение подъехали несколько всадников, и среди них — барон Унгерн, который, не заметив меня, спросил, что это за отряд, и, когда узнал, спросил обо мне. Когда я подъехал с рапортом, генерал обратился ко мне с вопросом, кто дал приказ о возвращении, но я оказался не в состоянии ответить ему, он добавил по-немецки: «И вы убегаете от меня?» Я был удивлён и захвачен врасплох этими словами, потому что получил приказ от одного офицера (от имени барона). Я не упустил случая тут же сообщить ему об этом. В это время барон объяснил мне, что началом паники были выстрелы в его палатку, произведённые революционно настроенными солдатами или офицерами, но сейчас всё в порядке и мы должны возвращаться на место последнего постоя. После чего, буркнув под нос: «Уже началось, интересно, чем это закончится», — направился к войску.

Я уже отдал приказ о возвращении назад, когда новый отряд загородил мне дорогу, и офицер от имени барона призывал присоединиться к дивизиону. Не проехал я и десяти шагов, как внизу снова раздались выстрелы, грянули залпы и верховой ординарец принёс приказ появиться в бригаде. Двинулись мы тотчас же рысью, но вследствие слабости я не мог держаться в седле, поэтому передал командование отрядом, сел на возок и, закрыв голову, крепко заснул.

XXXII. БУНТ В ДИВИЗИИ

Когда я проснулся, был ясный день, и бригада тянулась степью около монгольских юрт, в которые часто вбегали солдаты, вынося оттуда продукты и бараньи шкуры. Это меня очень удивило, потому что барон до сих пор не позволял даже самые малейшие злоупотребления. Около полудня приблизился ко мне офицер С. из обоза, спрашивая о здоровье. Я был ему очень признателен, потому что в последние дни все от меня отдалились, считая меня погибшим, согласно медицинскому заключению лекаря. Единственным верным товарищем был ординарец Михайлов, который выдерживал все мои капризы и выполнял желания моей лихорадочной фантазии.

Когда во время разговора я вспоминал с жалобой, что «дедушка», то есть Унгерн, не даёт нам такого желанного отдыха, С. взорвался смехом и крикнул:

— Человек, ты что — с неба свалился? Ведь Унгерн убит, Резухин убит. Первая бригада ждёт нас на Селенге, мы покидаем проклятую Монголию, идём на Дальний Восток, до Владивостока.

Мне казалось, что у меня галлюцинация или же С. пьян. Однако эта правда оказалась неопровержимой; её подтвердили и другие офицеры.

Переворот был совершён в ночь с 17 на 18 августа деморализованными солдатами, которые, опасаясь противостояния стотысячной большевистской армии, благодаря героической энергии своего вождя, решили убить его, самостоятельно отыскивая лучший выход из ситуации.

Переворот совершила группа заговорщиков, офицеров штаба, во главе с полковниками Львовым, Ефарицким и Т., которые умело воспользовались недовольством и усталостью солдат.

Вначале строили планы передачи командования генералу Резухину, при условии начала марша на восток, расформирования там войска и раздела внутри дивизии её кассы. Унгерна намеревались отстранить от власти или убить. Ждали только возвращения в Монголию, потому что в России ожидали только тюрьмы большевистского Чека.

Когда в Монголии представили этот план Резухину, тот не только отклонил предложение, но и ударил одного из офицеров ташуром. В это время раздались несколько выстрелов, которыми легко ранили генерала. Резухин, призывая коня, хотел выбежать из палатки, но один из офицеров выстрелил в него из нагана, попав прямо в висок, убил на месте. После смерти генерала, вторая бригада двинулась к Селенге. Первую бригаду уведомил о совершённом факте кто-то из посвящённых в этот план. В это время, после совещания, послали сотника Д. с приказом убить Унгерна, но тому не хватило смелости исполнить покушение, и он удрал. Таким образом, заговорщики сами должны были совершить убийство и издали уже соответствующие приказы, как отдельные отряды должны поступать в случае смерти барона. Для убийства Унгерна выбрали десять человек, вооружённых маузерами: те, не имея смелости действовать открыто, стреляли издалека по палатке, над которой развевалась большая жёлтая хоругвь со знаками Чингис-хана.