Минзаг "Марти" (СИ) - Старицын Виктор Карлович. Страница 36

Вскоре перед четырьмя писарями, сидящими за столами в столовой, выстроились в очередях сотни две испанцев. Каждый писарь регистрировал претендентов по нескольким специальностям. Он оказался вторым к писарю, регистрировавшему военных. У него записали, имя, фамилию, возраст, место рождения, специальность и стаж работы до вербовки на флот, военную специальность и стаж по ней. Затем ему велели вернуться в барак и ждать решения.

Фернандо снова крупно повезло. Его выбрали! Утром следующего дня он, вместе с двумя с половиной десятками моряков сначала грузил на огромный корабль пришельцев какие-то ящики и части механизмов, потом их самих погрузили в трюм стоящего в бухте фрегата.

Затем в трюме фрегата за перегородкой что-то громко загудело и зафырчало, палуба под ногами мелко задрожала. Вскоре, по появившейся качке они поняли, что фрегат вышел в море.

Днем Предсовнаркома побывал на кирпичном заводе, затем поприсутствовал в школе на занятиях, затем осмотрел медсанчасть, пищеблок, бытовой блок и гауптвахту с карцером. Увиденным остался, в общем и целом, доволен. В медсанчасти поговорил с наркомздравом и начмедом Васюниным. Тот высказал озабоченность предстоящим исчерпанием запасов медикаментов. В ответ получил поручение продумать организацию фармакологической лаборатории и дать заявку на приобретение необходимых реактивов и оборудования в Европе.

Поговорил с двумя молодыми испанками с захваченных галеонов, поселенными при медсанчасти. Обе оказались дворянками, вдовами погибших в боях с индейцами конкистадоров. Довольно симпатичными. Обе направлялись с детьми к родителям в Испанию. Претензий по содержанию не имели. На их вопрос о возможности продолжения пути Мещерский сослался на состояние войны с Испанией, и сказал, что сможет доставить их в испанские владения только после окончания войны. Пока же предложил, что бы, не скучать, поработать в медсанчасти санитарками. Те обещали подумать.

Провожая Предсовнаркома к выходу из санчасти, Васюнин озадачил его проблемой:

— А Вы, Николай Иосифович, думали, что будет с расовым составом республики через два поколения? Если граждане будут жениться только на туземках, то уже внуки мартийцев будут почти чистокровными индейцами.

— Ну, мы же собирались направить экспедицию в Европу, в том числе, чтобы завербовать или закупить у феодалов европейских крестьянок.

— Так все наши уже женаты на туземках!

— А что ты предлагаешь?

— Мы, медики, тут общались между собой, Николай Иосифович, и пришли к общему выводу, что, хочешь — не хочешь, а надо вводить в республике многоженство.

— Эка, ты хватил!

— Обосновываю! Религиозных ограничений у нас нет. Мы все атеисты. А издать новый закон нашему Совету — раз плюнуть. У нас главная проблема — в нашей малой численности. Нас четыре сотни против всего мира! В здешнем климате прокормить любое количество детей — не проблема. За ножи у туземцев на материке продовольствие закупим. Да и сами мы земледелием и скотоводством заняться можем. Или туземцев научим передовой агротехнике. Земли вокруг сколько угодно! Климат благодатнейший! Четыре урожая в год снимать можно. Так, что можно сделать кальку с мусульманского закона: мужчина имеет столько жен, сколько в состоянии обеспечить! Тогда мы сможем через 25 лет увеличить численность боеспособного населения республики на порядок, а не в два — три раза, как при единобрачии.

— Считай, что ты меня озадачил. Но, вообще-то, этот вопрос не в компетенции Совнаркома. Мы с тобой — орган исполнительный. Поставь-ка эту проблему Жердеву и Влазневу, пусть сначала Политбюро мозги напрягает. Проработает проблему теоретически. Совет пусть тоже подумает. Вострикова я сам озадачу. А нам с тобой прикажут, мы сделаем. Но, лично я — за! Причем, всеми пятью конечностями. Это не считая головы, — уточнил Предсовнаркома.

В хлопотах прошел весь день и вечер. Молодая жена заждалась.

Солнце еще не встало, когда адмирал поднялся на борт Марти, чтобы проверить готовность к выходу. Это был первый выход корабля в море только со сменным экипажем на борту. 105 моряков, из них всего 11 командиров. Поговорил с краснофлотцами. Экипаж робости не испытывал, все были уверены в своих силах. Звягинцев успокоил Мещерского:

— Да не волнуйся ты, Николай Иосифович, все будет в порядке. Не зря ты нам всем два года ума вкладывал!

— Да я не столько за вас, сколько за фрегат переживаю.

— А что с ним сделается? Поломается — на буксир возьмем.

— Волнуюсь, потому что там слишком испанцев много.

— Возможности Марти они уже видели, так что будут вести себя тихо. Я уверен.

— Ты все же, как капитан — командор эскадры, смотри за фрегатом в оба глаза! А что у вас и на фрегате со стрелковым и личным оружием?

— Да все нормально! У нас на корабле один максим, две автоматических винтовки и у всех командиров личные ТТ. На фрегате у командиров три пистолета, у краснофлотцев — восемь пистолет-обрезов, плюс одна АВС, два карабина и две двухстволки. У всех наших по ножу и по абордажной сабле. Пистолеты и ножи все обязаны иметь при себе постоянно. У туземцев по длинному двадцати дюймовому ножу-тесаку. Так что испанцам, даже если захотят взбунтоваться, ничего не светит. Да и чего им бунтовать? Они все на жаловании, какого в ихней Испании они никогда не видели. Договор подписали, клятву на библии дали. Да и стимулы постараться на будущее у них мощные. Опять же отбирали в экипажи только лояльных и толковых. Язык все уже более-менее понимают.

— Хорошо, будем считать, что убедил, но на фрегат я все равно съезжу.

На фрегате адмирала встретил весь экипаж, выстроившийся вдоль борта. Солнце уже взошло, озарив ярко синее, бликующее на солнце море, голубое безоблачное небо, покрытые яркой зеленью холмы на берегах бухты. Мещерский принял рапорт командира, поздоровался с экипажем. Все более-менее дружно грянули: "Здрав-желав-товарищ-адмирал!". Даже испанцы когда-то успели выучить. Затем прошелся вдоль строя. Кроме испанцев, все были при оружии. И индейцы, и испанцы уже были в форме. Мартийцы выглядели вполне уверенно. Индейцы сияли улыбками, гордясь полученной формой и стальными тесаками. Испанцы выглядели несколько смущенными. Их можно было понять. За один день они превратились из пленных в наемных высокооплачиваемых моряков. Но, недовольных и среди них заметно не было.

Распустил строй, оставив своих краснофлотцев, пообщался с ними отдельно. Никто ни малейшей неуверенности не выказывал. Поинтересовался у Мякишева условиями хранения стрелкового оружия. Тот ответил, что все винтовки в каюте капитана под замком. Сабли у каждого в своей каюте. Мещерский порекомендовал разделить винтовки на три части и хранить их у командира, механика и штурмана. В случае боя с испанскими кораблями, всех матросов — испанцев загнать в кубрик и запереть. Винтовки раздать экипажу. Паруса перед боем спустить. В бою маневрировать только машинами.

— По-моему, товарищ адмирал, Вы напрасно так опасаетесь бунта со стороны испанцев. От своего короля они ничего хорошего не видели. К тому же к каждому испанцу у нас приставлен юнга — индеец. А они за нас любому горло зубами перегрызут. А с такими ножами и подавно. У нас тридцать испанцев и сорок индейцев. Индейцы ходят за испанцами по пятам и все их действия повторяют. Испанцы обязаны юнгам все показывать и объяснять, так что отвязаться от юнг они не могут. К испанцам на важных должностях: суперкарго, второму штурману, врачу, боцману и коку приставлены даже по два индейца. Так что опасности никакой. Еще пятеро индейцев входят в расчет орудия.

— И все же, пока им доверять не следует. Вот когда делом докажут свою преданность, тогда будет можно. Ну что же, командир фрегата лейтенант Мякишев. Попутного вам ветра! И не отставайте от флагмана!

Главный связист старлей Семенихин, корешковавший с библиотекарем Курочкиным на почве любви к чтению, в частной беседе сказал ему, что, по мнению адмирала, Генеральный секретарь занимается только теорией, а от практических дел устранился. Курочкин, поспоривший с Верховным судьей особистом Замилацким о роли партии в новых условиях, заявил, что партия недостаточно активна в решении практических вопросов. Для подтверждения своей позиции сослался на мнение адмирала. Истовый комсомолец Курочкин еще не знал, что, где и кому можно говорить в коммунистическом государстве. Замилацкий тут же настучал Круминьшу. Круминьш обсудил это с Ягодиным: