Ледяное сердце (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 10

— А кто он?

— Одни говорят, что это сам лаарский князь, который превращается в зверя в полнолуние, другие, что зверь принадлежит лаарскому князю. Но мне всё едино, я убью их обоих, когда до них доберусь!

— А вы что думаете? Кто он? Кто он на самом деле? — шёпотом спросила Кайя.

— Раньше я думал, что это просто зверь. Волк или горный лев… Потом, что этот зверь не простой, а создан колдовством айяарров. Но теперь я думаю иначе. Может это, и правда, сам Эйгер. Если бы вы хоть раз взглянули в его жёлтые глаза… Эйгер, кстати, в переводе с айяарр — Людоед.

— И вы его видели?

— Да, несколько раз.

— Какой он?

— Большой, высокий и очень сильный, — Дарри говорил медленно, — горбатый. Косматый, как горный медведь. На лице носит маску, а одну руку всегда держит в перчатке. Говорят, он безобразен, но без маски и плаща я его не видел. И ещё он ничего не боится. В бою дерётся, как зверь — это правда. Он же айяарр и колдун, а им неведом страх.

— Но зачем?.. Зачем правителю Лааре нападать на людей и рвать их на части?! Должна же быть какая-то причина?

— Эх, миледи, разве чудовищам нужны причины? Разве волку нужна причина, чтобы рвать овец? Такова его волчья натура. Но ему уже недолго осталось — к началу зиму мы возьмём перевал и уничтожим Лааре вместе с этим поганцем.

Кайя сидела, положив голову на сложенные руки, и внимательно слушала рассказ капитана. А Дарри сначала говорил неохотно, но потом увлёкся. За три года охоты на Зверя у него накопилось немало интересных историй, а Кайя была благодарной слушательницей. Он рассказывал о тайных тропах, поисковой нити, о том, что правда, а что нет в историях о Звере, о её отце и о том, что будет, когда война, наконец, закончится.

Кайя слушала и задавала вопросы, страх совсем прошёл, рядом с капитаном было так спокойно и понятно, что однажды Зверь всё-таки будет пойман. Она сама не заметила, как заснула, прислонившись к плечу Дарри.

И он не стал её будить.

Часть 2. Невеста. Глава 5. Рокна

Рокна ей понравилась.

Хотя в Обители старшие сёстры всегда говорили, что это город зла, греха и порока, продажных женщин и мужчин и ещё много чего, о чём леди знать не полагалось. И Кайя думала, что попадёт в мрачное и грязное место с узкими улочками, окнами-бойницами и теми самыми женщинами, что стоят в подворотнях и переулках с голыми ногами в язвах.

А город её встретил разноцветными флажками и гирляндами, водопадами лиловой глицинии, цветущей вдоль изгородей, ставнями в резных деревянных кружевах и красными черепичными крышами. Мощёные улицы стекались с холма вниз, к морю, где зажатая между двух утёсов бухта, как распахнутый сундук с драгоценностями, пестрела кораблями под всеми флагами от Эддара до Скандры.

Рокна — большой торговый порт, город вольный, шумный, своенравный и богатый. Защищённый с севера горами, а с юга — выступающими в море утёсами, охраняющими гавань. Этот город торговцев и свободных людей был похож на разноцветный тюрбан наршаррахского купца, украшенный перьями, рубинами и изумрудами, сияющий и яркий, в котором все краски сплетались в причудливый клубок. Так показалось Кайе, когда они проезжали по его улицам.

Торговый квартал пестрел россыпью лавок. Плотные тюки атласа, тафты, парчи и батиста проглядывали сквозь открытые двери. Повсюду на лотках лежали муаровые ленты, костяные и перламутровые гребни и зеркала. Пряности перемежались с серебряными кувшинами и чашами, и запах корицы и ванили растекался в воздухе и дурманил голову. Бродячие артисты на ходулях и циркачи с обезьянками бродили по улицам, зазывая народ на представления. Таврачьи гадалки раскидывали карты прямо на мостовой: женщинам — на счастливую жизнь и большую любовь, а мужчинам — на богатство и подвиги.

Торговцы кричали на все лады, умело предлагая самую низкую цену. И одной рукой набрасывая на плечи женщинам тончайшие шали или прикладывая к ушам серьги, другой — выставляли, как щит, начищенное блюдо и тут же восторгались их красотой в отражении.

А их жёны стояли рядом предлагая засахаренные фрукты и халву, медовую вату, финики и изюм. И так мастерски выписывали в воздухе замысловатые фигуры большими веерами из перьев, отгоняя вездесущих пчёл-воровок, что казалось это какой-то волшебный ритуал.

На площади Кайя увидела зверинец со львами и тиграми, но на главное украшение города ей указал Дарри. Голубой дворец Лирайе, стоявший на холме, словно парил над городом, присматривая за ним, как мать за шумным ребёнком.

Впечатлений было так много, что в первый день Кайя уснула, как убитая. После изматывающей дороги и всех тех страхов, что испытывала она в пути, здесь казалось так мирно и безопасно, что она впервые за долгое время спала без всяких кошмаров.

Но прошло три дня, впечатления улеглись и совсем иные мысли стали лезть в голову.

Кайя сидела на кушетке у окна, и тёплый ветер играл бахромой на кисейных занавесках. Глядя на зелёные ставни домов, на лазурную бухту и покачивающиеся на водной глади корабли, на то, как голуби дерутся за оставленные ею крошки, она думала.

В Рокне они уже третий день — зачем она здесь?

Отец приехал вчера вечером, осунувшийся, усталый, постаревший. Крепко обнял её и сказал — поговорим завтра. И что-то было в его голосе такое… печаль. Что-то не так. Что-то изменится. Навсегда.

Это внутренее беспокойство родилось из ниоткуда, но больше её не отпускало.

Чей это дом, в котором они остановились?

Большой, трёхэтажный, с внутренним двориком, заросшим старыми платанами, среди которых прятались массивные гранитные скамьи. Стены расписаны фресками, на окнах — тяжёлый золотисто-зелёный шёлк. Служанки вежливы и молчаливы. Накрахмаленные простыни, душистое мыло, еда на фарфоре…

Она бродила по дому, разглядывая статуэтки из мрамора и витые бронзовые подсвечники.

Когда они только приехали, на их отряд, состоявший из грязных бородатых мужчин и девушки в синем платье послушницы, горничные смотрели с недоумением. Это потом, когда Дарри сходил к цирюльнику, сбрил щетину, постриг буйные кудри и надел чистый мундир, служанки стали глупо хихикать и строить ему глазки, и Кайя услышала, как они переговаривались между собой, называя капитана «красавчиком».

Кайя и сама заметила, что Дарри преобразился. С гладко выбритым лицом он стал выглядеть моложе. Тёмные волосы, вечно растрёпанные ветром, ему больше не приходилось зачёсывать пятернёй и стягивать шнурком, и они лежали на плечах аккуратными волнами по последней моде. Он даже стал вежливее, больше не бранился, и в утреннем приветствии впервые поцеловал ей руку долгим церемонным поцелуем, вогнав Кайю в краску. Её пугал этот богатый дом и то, что Дарри стал таким вот… незнакомым. И то, что он подшучивал над служанками, а они заливисто смеялись, покачивая бёдрами, и то, что он целовал ей руки — все это было почему-то неприятно.

Они ведь стали друзьями в этой долгой дороге. Она лечила его раны, слушала его истории, однажды даже полночи проспала на его плече. Он заботился о ней, и все было так просто. Если бы у неё был брат, ей бы очень хотелось, чтобы он был таким.

А теперь это исчезло. Теперь он смотрел на неё слишком внимательно, слишком пристально, а когда говорил, то голос его становился таким странным, тихим и хрипловатым. Заставляющим краснеть. Но точно не таким, каким он должен быть у братьев. И когда он подходил слишком близко, Кайю бросало в жар, и она невольно делала шаг назад. А ещё эти служанки… Почему-то их внимание к капитану раздражало её больше всего.

И она старалась не попадаться Дарри на глаза, совершенно не зная, что со всем этим делать. Весь её опыт общения с мужчинами совдился к тому, что она помогала Наннэ в госпитале лечить больных. Туда привозили раненых в войне с Лааре солдат, и все они изнемогали от боли и ужасных ран и были совсем как дети, большие, бородатые несчастные дети, которым требовалась забота и уход. И когда они шли на поправку их отправляли в другой госпиталь в Шербе или же они умирали. И поэтому сейчас это странное внимание со стороны молодого здорового мужчины было для неё в новинку. Оно пугало и будоражило, и когда приехал отец, Кайя вздохнула с облегчением — теперь-то всё станет понятно. Но в ближайшее время ей придётся расстаться с Дарри — ему предстояло возвращаться в лагерь, и от этой мысли становилось грустно и больно. Так же больно, как тогда, когда отец отдал её в Обитель и уехал.