Мертвое (СИ) - Суржевская Марина. Страница 37

— Не стоит, — я покачал кружку, наблюдая расходящиеся круги.

— И все же, — Лаверн повторил мой трюк с кружкой. И посмотрел в упор. Его шрам побелел — верный признак волнения. — Я твой страж, Стит, ты помнишь? И если дело в Дарах…

— Дары здесь ни при чем, проверь, — усмехнулся я. — Расслабься, защитник. Проверь.

Еще мгновение страж всматривался в мое лицо. Потом кивнул и кинул на стол тяжелый железный перстень. Я накрыл его ладонью. А когда убрал, ничего не изменилось. Никакой плесени или бурого налета. Лаверн вздохнул с облегчением. Все же страж не имеет права верить на слово. Даже карателю, с которым он находится в связке.

— Дерьмо, приятель! — широко улыбнулся страж. — Ты меня напугал! Нет, правда! Последние дни ты почти не разговариваешь, все думаешь о чем-то. И ходишь с таким лицом, что к тебе страшно приближаться! Срываешься, злишься. Склирз, да я был почти уверен… Стит, не пугай меня так.

Лаверн залпом допил пойло и поднял руку, заказывая еще.

— Ладно, если дело не в Дарах и не в тварях, то остается лишь один вариант. Девушка. — Страж хмыкнул, увидев мой взгляд. — И кто же она? Ого! Неужели тебя так допекла сестричка? Семья! Вечно от нее одни неприятности! — быстро захмелевший Лаверн сокрушенно покачал головой.

А я вдруг задался вопросом, какой вкус у его пойла. Никогда этим не интересовался.

Лаверн хмыкнул:

— У меня три сестры и каждая способна довести до помешательства! Ненавижу возвращаться на Большую Землю. Так дело в сестре? Как же… Иви-Ардена.

— Иви, — против воли поправил я и снова уставился в свою кружку.

— Что она опять натворила?

— Ничего, — сквозь зубы процедил я. — Она просто… просто сводит меня с ума.

— Да уж…паршивая овца в семействе Левингстонов…

— Заткнись, — вырвалось у меня.

Лаверн снова поднял бровь. Покачал головой.

— Все хуже, чем я думал. Ты защищаешь ее. Но продолжаешь ненавидеть.

— Я не испытываю к ней ненависти.

— Брось, я же вижу. Понятно, что ты ее защищаешь, все же кровь — не вода…

… вода. Горячая вода, обнимающая стройное тело. Собирающаяся в ямках ключиц. Капающая с волос. Вода…Капли, стекающие по влажной коже.

— Ты злишься, и это нормально… Стит, тебе просто надо выпустить пар. Поверь своему стражу…

Пар… щекочет ноздри. Окутывает тело влажной пеленой. Вроде бы прячет, но на самом деле лишь дразнит. Слишком эфемерная преграда. Слишком…

— …слишком мало спишь. Тебе надо отдохнуть. И расслабиться…

… расслабить напряженное до дрожи тело. Отцепить пальцы от бортика проклятой ванны. Не смотреть. Не дышать. Не… думать.

— Ты — каратель…

— Я проклятый выродок, — откинул голову на спинку скамьи и на миг прикрыл глаза. Лаверн наконец заткнулся, ошеломленный моими словами. Жаль, ненадолго.

— Все мы не безгрешны, — протянул он, пожимая плечами. — Мы видели то, что другим снится лишь в кошмарах. Оберегаем границу. Порой трудно оставаться нормальным.

Он поднял кружку, словно провозгласил отменный тост, криво усмехнулся и допил пойло.

И снова ухмыльнулся.

— А-а, брось! К чему уныние? Думаю, тебе просто нужно наконец посмотреть в сторону Венди. Она второй год по тебе сохнет. Ну или обрати внимание на ту молодую прислужницу, склирз, вечно я забываю имена этих девчонок… А если не хочешь, можно сходить в дом с красным бантом, Лая очень искусна…

— Мне пора, — почти прорычал я. Клятый красный бант снова возвращал меня туда, куда я не хотел даже заглядывать. В мои поганые воспоминания, перепачканные погаными желаниями.

А ведь надо собраться. Найти того, кто повязал на дверь дома Левингстонов бордовую ленту, и того, кто прислал букет. Надо разобраться, только делать это лучше на трезвую голову. Сейчас она у меня почти ничего не соображает.

Хотя и так ясно, что это проделки идиотов-новобранцев. Все дело в «Списке Двери», Иви права, и я это понимаю. Наставники прекрасно знают о подлостях, которые творят ученики. Но предпочитают не вмешиваться. Это все тоже часть испытания. Каждый должен научиться выживать, дружить или враждовать. Каждый должен оценить, чего стоит он, а чего — другие.

В пору моего обучения каверзы были гораздо серьезнее и опаснее, так что пока это лишь цветочки.

Но букет и бант — это оскорбление семьи Левингстонов, и я найду зачинщика. И подробно объясню ему, что означает наш семейный девиз: «Выше жизни».

Честь. Честь Левингстонов.

Правда, пока наглец, затеявший со мной игру, лидировал. Садовник ничего не знает, записка испарилась, и никто не видел человека, повязавшего на дверь красный бант.

Но я все равно его найду!

Положил на стол монеты и пошел к выходу.

— Выспись, как следует, Стит! — крикнул на прощание Лаверн.

За стенами «Норы» было влажно и холодно. Подняв воротник куртки, я двинулся вдоль улицы, вдыхая сырой можжевеловый запах и горькую соль Взморья. Ноги вязли в прибрежном песке — «Волчья нора» находилась в стороне от всех приличных заведений острова.

Свернул на пустую улицу, ведущую к Вестхольду. Тротуар плавал в цепочке желтых кругов от фонарей. Свет-тень, тень-свет… я предпочитал тень.

Темный силуэт проскользнул у стены моего дома. Инстинкт сработал раньше, чем разум. Я оказался возле нарушителя одним движением, прижал его к камням, сжал шею. И отшатнулся.

— Ливентия? Что ты здесь делаешь?

Девушка судорожно хватала воздух, и мне стало не по себе. Склирз! Осталось только придушить девчонку! Ты точно спятил, каратель.

— Февр Стит… — она дышала все так же учащенно. В распахнутой накидке, отороченной рыжей лисой, вздымалась пышная грудь. — Я лишь хотела узнать у Иви задание. Я была невнимательна на уроке, простите… Но ваши окна уже темные, я забыла о времени… Извините меня!

— Это ты извини, — грубовато бросил я. Посмотрел на окна — и правда, темно. Но стоит ли верить девчонке? И расстегнул браслет, вслушиваясь в ее эмоции.

Испуг. Растерянность. Фальшь — в чем-то она все-таки соврала. И… возбуждение. Эмоции Ливентии были сродни южной ночи ее дома. Они обнимали влажным, душистым и терпким коконом, сбивали с ног острым ароматом пряностей, почти душили! И все это жаркое великолепие было направленно лишь на меня. Желание, которое девушка то ли не могла, то ли не хотела сдерживать.

— Не ходи по ночам одна, — приказал я. Хотя на освещенных улицах девушке ничего не грозит, но мало ли.

— Конечно, извините, февр Стит, — жаркого, душного, пряного стало больше.

Ее эмоции буквально валили с ног. Накатывали волнами песчаных барханов, обрушивались многоцветным вихрем.

Я отступил на шаг. Но девчонка подалась ко мне. Выдохнула:

— Кристиан…

Проклятое имя. Я его терпеть не могу. Так называет меня она.

В глазах потемнело. И пойло расцвело на языке проклятой ежевикой… Рывком шагнул, прижал Ливентию к увитым остролистом камням. Поцеловал. Жадно. Дико. Грубо. Буквально впился в ее рот, слизывая краску, пытаясь насытиться чужим вкусом. Прикусил полные губы, втянул в себя ее язык. Запустил пальцы в тяжелые темные волосы, небрежно стряхивая заколки. Еще, еще… Погрузиться в эту знойную южную ночь, найти в ней забвение… Смыть вкусом пряностей ежевику и эту ускользающую свежесть… Я почти не ощущал женских рук на своих плечах, на шее, лице. Не чувствовал ее объятий, не осознавал неловких попыток мне ответить. Мне не нужен ответ. Мне нужно…

Другое.

Не эта горячая тьма чужой южной ночи. Не она.

Не… она.

Отшатнулся, рывком отцепил от себя руки девушки. Змей! Что я творю? Что со мной вообще творится?

— Прощу меня извинить, госпожа Осхар, — голос сиплый и фальшивый, вот дерьмо! Со злостью закрыл браслет. Идиот! Я ведь знаю, как опасны бывают чужие эмоции. Порой они прекрасный источник знаний, а порой — ловушка. Чужие эмоции можно даже принять за свои, можно поддаться их искушению. Что я только что и сделал!

— Я не должен был…

— Но я была не против, Кристиан, — прошептала Ливентия. Со вздохом поправила растрепанную прическу, и я скрипнул зубами. Сейчас, без флера пряностей и зноя, я видел все, как есть. Таких, как Ливентия, я уже встречал. В Двериндариум регулярно приезжают подобные девицы. Богатые, избалованные, красивые. Изнеженные цветы империи. Некоторые от скуки ищут здесь развлечений, иные идут дальше и надеются заполучить мужа.