Веселые ваши друзья (Очерки) - Сивоконь Сергей Иванович. Страница 37

Взять хоть того же Лодю: когда он струсил и забился под елку, Маша не заметила и не упрекнула его. А если бы заметила? Если бы едко высмеяла? Смог бы тогда Лодя «взять реванш» с Берендеем? Вряд ли.

Наглядный пример тому — грустная история Феди Капустина. Повесть о нем стоит рассмотреть повнимательнее: она сразу с нескольких сторон характеризует стиль и мастерство писателя.

Произведения Сотника отличает четкая психологическая мотивированность. Сколь бы ни было неожиданно поведение его героев, всегда можно найти истоки этого поведения, объяснить, почему они поступают так, а не иначе.

Уже в самом первом эпизоде «Приключения» — когда еще не появлялись на сцене ни Федя, ни Ната, — как в зародыше, таятся психологические предпосылки чуть ли не всех дальнейших событий повести.

Задумывались ли вы, к примеру, почему именно Федя Капустин, а не кто другой пытается бежать на Север?

«Тяга к приключениям», — скажете вы. Верно. Только ведь тяга эта свойственна чуть не всем ребятам Фединого возраста. И только ли ребятам? Да та же вот Ната Белохвостова откровенно признается: «Я, если бы была мальчишкой, может быть, и сама мечтала из дому удрать».

А не удирает все-таки. И пожалуй, не потому только, что она не мальчишка.

Ну, Слава Панков — председатель совета отряда — человек слишком «правильный», да и суховатый, чтобы бежать из дому; для него романтика существует лишь в дозволенных пределах: металлолом, строительство стадиона… Но другие-то ребята из Фединого класса, которые, когда «приключение не удалось», явно сожалеют об этом, они бы уж, кажется, и сами могли бежать?.. Однако не бегут. Почему? Да потому, что побег из дому — вещь чрезвычайная, требующая более серьезных побудительных причин, нежели просто тяга к романтике.

Чаще всего толкает подростка к побегу неблагополучие в школе или в семье. Цепочка неудач и горьких обид.

Со школой-то у Феди все в порядке. В повести нет ни малейшего намека на то, что он плохо учится или ведет себя вызывающе. В пионерском отряде, правда, скучно; но ведь так же скучно и остальным. А они не бегут.

Зато вот дома…

Два очень простых правила

Заметим, что на всем протяжении повести родители Феди ни разу не появляются на сцене. Известно лишь, что в момент развернувшихся событий «отец был в командировке, мама с утра уехала в деревню к внезапно заболевшей бабушке, предупредив, что вернется через несколько дней». Но вот обстановку в семье Капустиных мы видим как на ладони. Не мебель, не картины, не ковры (их тоже называют обстановкой), а условия жизни. Атмосферу семьи.

Кроме папы, мамы и Феди, в семье еще двое детей: Варя и Вовка. Но хотя Федя старше их обоих, в отсутствие родителей за старшую остается Варя. Что это значит на практике, мы сейчас увидим.

«Варя уже почти месяц училась в четвертом классе. Куклы ее больше не интересовали, поэтому она все свое внимание перенесла на братишку. Оставшись за старшую, она с таким рвением занималась уходом за Вовкой и его воспитанием, что у того, как говорится, темнело в глазах. То она стригла ему ногти, и без того короткие, то чистила на нем костюм, больно стукая по бокам и спине, то вдруг заявляла, что у Вовки, „должно быть, жар“, и заставляла его подолгу вылеживать с градусником под ворохом теплых одеял. Чтобы Вовка не избаловался, она в обращении с ним придерживалась двух очень простых правил: а) чего бы он ни захотел и о чем бы ни попросил, ни в коем случае ему не разрешать; б) как можно чаще делать ему замечания».

Надо всем этим можно бы посмеяться, и не без оснований. «Уже почти месяц училась в четвертом классе» — значит, что Варя только что окончила третий. Хороша воспитательница! Братишку вместо куклы использует… Ну разве не смешно?

Не знаю, как вам, а мне так не очень. И как раз потому, что Варя не с куклой играет, а воспитывает реального, живого мальчишку. То есть ей кажется, что воспитывает. Потому что именно так обращается с детьми ее собственная мама…

Ну конечно, мама: не сама же Варя додумалась до тех «очень простых правил», которые она столь успешно (я не шучу: действительно успешно!) применяет на своем маленьком брате… Другое дело, что успешность такого «воспитания» — величина со знаком минус, потому как с воспитанием подлинным оно ничего общего не имеет.

Послушаем-ка, что думал об этом Николай Носов, который был не только большим писателем, но и талантливым воспитателем — и в жизни, и в книгах: «…В деле воспитания требуется… больше ума, чем рвения, и не следует забывать, что здесь, как и в лечебной практике, большую роль играет не только само лекарство, но и правильная дозировка».

К сожалению, не только Варина мама, но и многие другие мамы и папы искренно думают, что всевозможные запреты и чтение ребенку морали по всякому поводу и даже без повода — это и есть воспитание. Над таким пониманием потешался еще Макаренко в своей знаменитой «Книге для родителей»…

В угол носом

И даже мягкость Вариного тона по отношению к братишке тоже, скорей всего, позаимствована у мамы (Вовке, впрочем, от такой мягкости не легче). Мягкость эта идет не от доброты душевной, а от педагогического правила, предписывающего говорить с детьми мягким, ровным голосом.

«Постукивая ножом по краю тарелки, она говорила мягко, но очень внушительно:

— Ну кто так держит вилку? Вовонька, ну кто так держит вилку? А? Как мама тебя учила держать вилку?»

Если и были какие-то сомнения насчет того, кому подражает Варя в своем воспитательном раже, теперь и они рассеиваются. Маме, конечно же, маме!

«Вовка подавил судорожный вздох, тоскливо взглянул на вилку, зажатую в кулаке, и долго вертел ее, прежде чем взять правильно. И без того маленький, он так съежился, что подбородок и нос его скрылись за краем стола, а над тарелкой остались только большой, пятнистый от загара лоб да два грустных серых глаза.

— Не горбись, — мягко сказала Варя. — Вот будешь горбиться и вырастешь сутулым. Вовонька, я кому говорю!»

Мальчишка старается все поскорей запихать в рот, чтобы сократить тягостную церемонию обеда, но наставлениям еще не конец:

«— А что надо сказать, когда покушал?

— Варя, спасибо, я уже покушал, спасибо! — отчаянно заторопился Вовка. — Варя, я можно пойду на улицу?

— Лишнее это, — отрезала Варя и, подумав, добавила: — У тебя шея грязная. Сейчас будешь шею мыть. Ужас, до чего запустили ребенка!

Вовка помертвел. Мытье шеи было самой страшной процедурой, которую сестра учиняла над ним в отсутствие родителей».

Так продолжалось еще долго. Когда Федя вернулся с прогулки, «Вовка уже четверть часа был поставлен „в угол носом“. За что его сестра так поставила, он как следует не понимал…»

Эта сцена — самая первая в повести — несет огромную смысловую нагрузку. Показав нам только Капустиных-младших, писатель фактически нарисовал подробнейшую картину жизни семьи, где отец, как видно, чаще всего отсутствует и в воспитание детей не вмешивается, а тяжелую воспитательную руку матери мы чувствуем, наблюдая за ретиво подражающей ей Варей. И как Вовке достается в отсутствие матери, так и Феде, наверно, не меньше достается от Капустиной-старшей. Но Вовке хоть можно уповать на возвращение мамы: все-таки — немножко полегче будет. А на что надеяться Феде? Кому он может пожаловаться?..

Нет, хотя возраст возрастом и романтика романтикой, но, как видно, не только они заставили Федю бежать из дому. И если побег не удался, то Феде можно лишь посочувствовать: его «судьба еще ли не плачевна»? Дома его как проштрафившегося ожидает режим еще более строгий, а в школе насмешки товарищей и презрение его лучшей подруги Луны…

«Труп принадлежит…»

Писатель смеется над Федей не за то, что он пытался бежать, и даже не за то, что побег не удался. А за то, что Федя оказался болтуном. Приготовив противоядия против морозов и волков, ожидающих его на Севере, он испугался заурядного школьного вора, укравшего у него фотоаппарат.