Всего лишь барбос! (Рассказы) - Фролова Майя. Страница 8
— Дома никого нет! — не разжимая рук, сказала Катюшка и заплакала тоненько и жалобно.
— Катюшка, подожди, я сейчас! — Петя ринулся в комнату и наткнулся на бабушку.
— Никуда я тебя не пущу! — сказала бабушка. — Придёт мама, тогда разберёмся.
— А Катюшка? У неё же кровь! — Петя подбежал к окну: Катюшки не было.
— Доигрался! Лучше бы я тебя и на балкон не выпускала. Что теперь будет? — Бабушка закрыла дверь и положила ключ в карман фартука.
Петя в отчаянье махнул рукой, снял пальто и пошёл в ванную. Бабушку не переспоришь… Что же делать? Петя открыл кран, вода зашумела в раковине.
— Бабушка, иди-ка сюда.
Бабушка появилась на пороге, держа на весу испачканные в муке руки.
— Иди ближе, посмотри, что там плавает…
Бабушка наклонилась над раковиной, Петя выскочил из ванной и закрыл дверь на задвижку.
— Бабушка, — сказал он в щёлку, — не волнуйся. Вымой руки и посиди на табуреточке. Я только взгляну…
— Отопри сейчас же! — сказала бабушка. — Всё равно ты никуда не пойдёшь, ключ-то у меня!
Петя бросился на балкон. Прыгнуть? Хоть и второй этаж, а высоко!
Петя вспомнил, как мальчишка из соседнего дома взобрался на четвёртый этаж по водосточной трубе. Сколько воплей тогда было во дворе!
Петина мама строго наказала Пете, чтобы он не вздумал брать пример, а папа сказал:
— Да наш мазунчик и не способен на такое!
И хоть папа успокаивал маму, в этих словах Пете почудилось что-то обидное. Нет, папа, ты ещё не знаешь своего сына!
Петя надел пальто, снял в кухне бельевую верёвку.
Бабушка стучала в дверь ванной:
— Петя, Петя, что ты придумал, сейчас же открой!
Но Петя больше не колебался. Он обвязался верёвкой, конец прикрепил к перилам и обхватил руками и ногами водосточную трубу. Он даже не успел испугаться, как оказался на земле. На пальто и рукавицах осталась широкая ржавая полоса.
Петя забарабанил в Катюшкину дверь. Открыла соседка.
— Ты к Катюше? Её нет. Мама повела в поликлинику. Какой-то хулиган чуть не выбил ей глаза. Ты не видел кто? Катюшка не говорит.
Петя мчался по тротуару, как паровоз по рельсам. Прохожие шарахались от него в разные стороны.
В поликлинике ему пришлось снять пальто. Нянечка посмотрела на ржавчину, покачала головой.
— Тебе к кому? — спросила она.
— К такому врачу, если глаз выбьют…
— Значит, к хирургу, на третьем этаже. Только сначала надо в регистратуру.
Но Петя уже летел, наверх через две ступеньки.
Возле кабинета с табличкой «Хирург» никого не было. Петя прислушался — в кабинете тихо. Но вот раздался тоненький Катюшкин плач и мужской голос:
— Не плачь, твоё счастье, что в глаз не попало. А эта царапина до свадьбы заживёт и жирком заплывёт.
— А люди-то какие! — Это голос Катюшкиной мамы. — Ударили девочку и бросили. Хорошо, что я сразу домой вернулась.
У Пети гулко забилось сердце. Он повернул ручку двери и почувствовал себя так, будто нырнул в воду с открытыми глазами и разинутым ртом.
— Что тебе, мальчик? — спросил врач в белой шапочке. Он писал, сидя за столом, а Катюшка возвышалась на белом, круглом, как у рояля, стуле, и медсестра перебинтовывала ей голову.
— Это я ударил её… — сказал Петя.
— Вот как! — Хирург отложил ручку, подошёл к Пете. — Зачем же ты пришёл?
— Я думал… может, надо… У Катюшки вытекла кровь… Возьмите мою! — Петя решительно завернул рукав. — Возьмите мою кровь!
— Ой, не надо! — заплакала Катюшка одним глазом. — Он же не нарочно! У меня вытекла одна капелька, просто синяк надулся.
— Ладно, идёмте! — сказала Катюшкина мама. — Герои…
И хоть ещё до лета было далеко, они зашли в кафе-мороженое и Катюшкина мама сказала, что они могут выбрать себе мороженое кто какое хочет.
Петя старался не думать, как он объяснится с бабушкой и мамой. Если они ничего не поймут, то папа непременно должен понять! Ведь бывают в жизни такие моменты, когда, чтобы быть честным и мужественным, надо поступать так, как подсказывает сердце.
ВСЕГО ЛИШЬ БАРБОС!
Незабудки — живые капельки — росли на скалах. Большие, на длинных стеблях, они крепко держались за холодные камни. Внизу раскачивалось море и через равные промежутки времени ударяло волнами о скалу, осыпая её брызгами.
— Ди-им! А как это здесь выросли незабудки? — спросил Боря.
— Не знаю…
— А может, это море их набрызгало?
— Нет, море же солёное. Брызги высохнут — останется соль.
Они лежали на скале, свесив головы вниз, и смотрели, как тужится море, чтобы достать и слизнуть незабудки, но только обдаёт брызгами и отступает.
Две стриженые головы торчали над скалой, а между ними выглядывала третья, остроносая, ушастая — Рэм.
Ещё осенью папин знакомый подарил Бобу и Диму щенка и обнадёжил, что из него вырастет настоящая овчарка. Щенок сразу оставил в коридоре следы, мама разворчалась, но Боб и Дим накрепко пообещали маме, что кормить, убирать за щенком и водить его на прогулку они будут сами. Назвали щенка Рэмом. К лету Рэм вырос, но уши у него висели, а хвост завёртывался вверх. Отец смеялся и говорил, что напрасно его назвали так высокопарно — Рэмом: ведь это всего лишь барбос.
Боб погладил Рэма по шее. Рэм благодарно лизнул его в щёку и тут же, чтобы не обидеть, лизнул и Дима. Боб потрогал вялые уши собаки, поднял их торчком, но когда отпустил, уши снова повисли. Боб вздохнул.
— Они уже не будут у него стоять, да, Дим?
— Какая разница? — сказал Дим. — Мы же не пограничники, это им нужны чистокровные овчарки, а наш Рэм всё равно всё понимает. — Дим вскочил.
Рэм радостно подпрыгнул, готовый ринуться за ним, но Дим строго прикрикнул:
— Тубо! Нельзя! Лежать!
Рэм виновато вильнул своим непородистым хвостом, лёг возле Боба, тревожно повизгивая.
— Молодец! — похвалил Дим. — Теперь за мной!
Он помчался с сопки, хватаясь руками за лиственницы, которые осыпали мчавшихся следом Рэма и Боба мягкими, уже пожелтевшими хвоинками…
Это было первое дальнее путешествие Рэма. За день он набегался, его неокрепшие лапы устали, и на обратном пути он начал хитрить: спрячется в густых кустах стланика или за большим пнём и отдыхает, пока его ищут. Сначала все смеялись, потом отец начал сердиться: надо спешить к автобусу, а Рэм задерживает.
Спускаясь с сопки, они увидели невесёлое зрелище: на стоянке автобуса собралось сотни полторы людей. Почему-то на эту окраину города с самыми грибными и рыбными местами автобусы ходили совсем редко.
Пришёл автобус. Люди облепили его, но дверь не открылась. Кондуктор что-то показывала руками через окошко, будто играла на гармошке. Губы её быстро двигались. Хотя слов не было слышно, все поняли, что сказала сердитая кондукторша: автобус не резиновый, наведите порядок, потом открою дверь.
— Товарищи! — сказал отец Боба и Дима, и все сразу затихли, потому что голос у отца был сильный и красивый, да и сам он, высокий, загорелый, вызывал к себе симпатию. — В автобус должны сесть женщины и дети. Этот автобус последний. Мужчинам придётся идти пешком.
— Мы не дети, — торопливо сказал Боб, — мы тоже пойдём пешком.
— И Рэм пойдёт с нами, — добавил Дим.
— Нет, — возразил отец. — Вы сядете с мамой в автобус, хотя вы уже и не дети, а с Рэмом пойду я.
Когда женщины и дети вошли в автобус, оказалось, что туда ещё поместится десятка полтора людей. Начался настоящий штурм. Мужчины лезли по принципу — кто ловчее. И вдруг Боб и Дим увидели, что их отец тоже оказался в автобусе.
— А как же Рэм? — закричали они вместе и попытались протиснуться к выходу, но бесполезно. Автобус с открытыми дверями, из которых, как сосиски, болтались руки и ноги, медленно пополз по дороге.
Рэм с жалобным скулением немножко потрусил следом, а потом вернулся на остановку.