Огонь ради победы - Великолепов Николай Николаевич. Страница 12

С новостями первостепенного значения мне приходилось мчаться в Волоколамск. Там на самой высокой колокольне города чаще всего находился генерал Камера. Колокольню, с которой далеко в глубину просматривалась немецкая оборона, избрал под свои НП подполковник В. А. Кузнецов, командир 544-го полка орудий БМ — большой мощности. Этот полк входил в армейскую группу артиллерии и вел огонь по опорным пунктам противника, по его резервам. Старый, опытный бээмовец, Василий Алексеевич Кузнецов умел показать высокий класс стрельбы. Надо было видеть, как восхищался генерал Камера, когда полк Кузнецова удачно накрыл одну за другой колонны гитлеровцев, отходившие по большаку на Шаховскую.

— Ну, молодец! — потирал руки начарт фронта. — Вот это работа! Ну, угодил!

Генерал повернулся ко мне:

— А ты чего кислый стоишь, когда такая музыка?

— Хочу командовать полком.

— Опять за свое! — нахмурился генерал, но тут же смягчился: можно ли всерьез сердиться при хорошем настроении. — Ладно, Великолепов, обсудим. Дождись конца операции.

Значит, ждать недолго: операция-то идет к завершению.

13 января утром на правом фланге армии была введена в действие подвижная группа в составе 2-го гвардейского кавалерийского корпуса, 22-й танковой бригады и лыжных батальонов. Командование группой возлагалось на достойного преемника Л. М. Доватора — генерала И. А. Плиева. Преодолев к вечеру до десяти километров, группа развивала наступление на Высоково, Середу. В тот же день 352-я дивизия овладела районом Болвасова, завершив тем самым прорыв главной полосы вражеской обороны.

14 января войска 20-й армии, успешно продвигаясь на запад, овладели еще несколькими населенными пунктами. Была взята и Лудина Гора — сильнейший опорный пункт на дамском рубеже. Я видел разрушения на Лудиной Горе. Тяжелые снаряды калибром 152 и 203 миллиметра сделали свое дело — разворотили, покорежили до неузнаваемости более двадцати особо укрепленных огневых точек, несколько орудий, минометов. В разрушенных постройках насчитывалось до трехсот убитых оккупантов.

Началось преследование отступающего противника.

Правее 20-й армии успешно продвигались вперед части 1-й ударной армии, левее перешла в наступление 16-я армия генерала Рокоссовского. 17 января советские войска освободили Шаховскую и Рузу.

Операция едва закончилась, как тут же в штабах, словно в учебных классах академии, начались разборы всех ее звеньев, детальные, самокритичные разборы. Положительная в целом оценка действиям войск, артиллерийскому наступлению не заслонила наших недостатков. Бои показали, что еще очень многое надо перестраивать в боевой практике соединений и частей, дабы полностью выполнить директиву Ставки от 10 января. Стало очевидным, в частности, что огневые позиции наступающей артиллерии следует еще смелее приближать к переднему краю. Надо резко поднять организацию взаимодействия всех родов войск. Чтобы избежать ошибок при распределении артиллерии и постановке ей задач, требуется во много крат надежнее, чем до сих пор, вести разведку всей системы обороны противника, дальше проникать в ее глубину.

Итак, прежде всего учеба, разборы боев, а уж после этого почести победителям. А чествовать нам было кого, ведь в боях под Москвой родилась гвардия нашей артиллерии. Первыми гвардейского звания удостоились полки, которыми командовали майоры А. И. Брюханов, И. П. Азаренков, Н. К. Ефременко и капитан Н. С. Алешкин.

В последний день января генерал Камера приказал мне выехать в Москву — в Главное политическое управление Красной Армии, получить там два гвардейских знамени и доставить их в 20-ю армию для вручения полкам И. П. Азаренкова и Н. К. Ефременко.

В ГлавПУРе незнакомый полковой комиссар, кивнув на зачехленные знамена, стоявшие в углу его кабинета, сказал:

— Обязан напомнить, товарищ Великолепов, за них отвечаете головой! Охраны выделить не можем. Вдвоем повезете. Со старшим батальонным комиссаром. — И он представил мне политработника, который до того молча сидел у края стола и оценивающе меня разглядывал.

Знамена в «эмке» не поместились, пришлось привязать их сверху. Уже стемнело, когда мы тронулись в путь. Сначала едва ли не через каждые пятнадцать минут останавливались, проверяли, не ослабла ли веревка, в порядке ли наш драгоценный груз. Понятное дело, нервничали: шутка ли, остановиться и не обнаружить на крыше машины доверенные нам святыни!

Ночь, поземка, мороз. Чтобы согреться и взбодриться, крепенько так сшибаемся плечами: кто кого к дверце притиснет. Старший батальонный силен — ни с места! Греемся, а на душе неспокойно: как там знамена?

На Волоколамском шоссе заново перевязываем чуть ослабевшую веревку. Ближе к фронту достаем, держим наготове пистолеты. Неровен час, нарвешься на вражескую разведку: она, надо сказать, не дремлет, противник даже при отступлении довольно смело забрасывает в нашу прифронтовую полосу хорошо обученные разведгруппы.

В небольшом поселке даем передышку издерганному частыми остановками шоферу. Сами спать не собираемся. У одного в руках — знамена, у другого — изготовленное к стрельбе оружие. Скорый на суждения современный молодой читатель, может быть, и подумает: «Все-таки чудновато вели себя тогда люди!» Да ведь и ныне в Уставе записано: «Боевое Знамя воинской части Вооруженных Сил СССР есть символ воинской чести, доблести и славы». Оно является напоминанием каждому солдату, сержанту, офицеру и генералу об их священном долге преданно служить Советской Родине, защищать ее мужественно и умело, отстаивать от врага каждую пядь родной земли, не щадя своей крови и самой жизни… При утрате Боевого Знамени командир части и военнослужащие, непосредственно виновные в таком позоре, подлежат суду военного трибунала, а воинская часть — расформированию. Но дело не в трибунале — мы просто не могли вести себя иначе.

Втрое больше времени, чем обычно, занял путь от Москвы через Волоколамск, Шаховскую до села Середы, где теперь располагался штаб 20-й армии. Прибыв на место, представились члену Военного совета дивизионному комиссару П. Н. Куликову, и на второй день вместе с ним выехали к Азаренкову.

Словно на огромном белом ковре выстроен на заснеженной лесной полянке 2-й гвардейский артиллерийский полк. Его командир И. П. Азаренков, к нашему приезду уже подполковник, принимает из рук члена Военного совета армии новое Знамя полка — гвардейское Знамя.

Могучее «ура!» сотрясает морозный, полный солнечного света воздух. Это было 2 февраля 1942 года.

Вечером в большой избе за праздничным столом собрались представители подразделений бывшего 471-го пушечного артполка, ставшего 2-м гвардейским. Некоторая скованность, вызванная присутствием члена Военного совета армии, быстро прошла, разговорились артиллеристы, стали вспоминать случай за случаем из боевой жизни.

Я не раз бывал в этом полку, когда он еще в составе армии Рокоссовского сражался за Ярцево. Азаренков, как всегда, нашел там отличное место для своего НП — чердак фабрики-кухни ярцевской мануфактуры. Оттуда как на ладони был виден район железнодорожной станции, занятый оккупантами, далеко просматривалась их оборона. Мне не забыть выражения лица Азаренкова, когда под тяжелыми снарядами рушились стены строений, в которых укрывались гитлеровцы. Радоваться бы, а он морщился, как от боли. Все стало ясно, когда командир второго дивизиона капитан Крупчатников шепнул:

— Он же из Ярцева сам, наш комполка. До войны там на фабрике работал. Семья у него эвакуироваться не успела…

В праздник тяжелое вспоминать не хотелось.

— А помнишь, — обратился я к Азаренкову, — как Крупчатников свадьбу накрыл в Скачково?

— Как не помнить!

Это все там же, на ярцевском участке. Худой, испуганный мальчонка лет четырнадцати появился в расположении полка. Выяснилось, что он пришел из Скачково, занятого гитлеровцами. Какой-то дяденька Федор велел ему пробраться к своим и передать, что сегодня оккупанты будут справлять свадьбу фашистского офицера. Невеста к нему аж из Берлина приехала, тоже офицерша какая-то, в черной военной форме. Очень много фашистов соберется на свадьбу в здании сельсовета…