Юстиниан - Лэйдлоу Росс. Страница 27

— Так долго, любимая! — прошептала Македония, и в глазах её полыхнула страсть.

— Слишком долго! — отозвалась Феодора, нежно гладя грудь Македонии кончиками пальцев. Дрожь удовольствия пробежала по телу бывшей танцовщицы, она тоже начала ласкать подругу и, когда возбуждение стало непереносимым, толкнула её на ложе, а сама опустилась сверху, властно раздвинув ей ноги и лаская Феодору губами. Утопая в горячих волнах наслаждения, она ответила подруге тем же — и вскоре они обе испытали бурный оргазм, после чего, обессиленные и счастливые, заснули, сжимая друг друга в объятиях.

На рассвете Феодора выскользнула из постели, стараясь не разбудить свою любовницу. Её мучило раскаяние, чувство вины перед Юстинианом, и она отказалась от каждодневного ритуала — завтрака в постели, ванны... затем служанки обычно помогали ей причесаться, накрасить лицо, выбрать драгоценности; но сегодня Феодора облачилась в простую тунику, поверх которой накинула плащ с капюшоном. Вскоре, никем не замеченная, Феодора вышла из дворца и направилась к пристани, откуда лодочник перевёз её через Босфор в гавань Фосфорной на Золотом Роге.

Прошедшая ночь была безумием, твердила себе Феодора, прекрасным, блаженным безумием; однако это не должно повториться. Она не сможет жить в мире с самой собой, если не признается во всём Юстиниану. Ключом к её счастливому замужеству всегда была полная и безусловная честность в отношениях с мужем. Разумеется, он поймёт и простит её — ведь секс никогда не был главным в их отношениях. Но, с другой стороны... он может прийти в ярость, может даже развестись с ней! Риск был велик, но она должна была рискнуть.

Войдя в город через уже открытые ворота Святой Варвары, она прошла узкими улочками Четвёртого района — здесь уже кипела обычная утренняя жизнь; на работу вышли кузнецы, плотники, ремесленники, открылись лавки, отовсюду слышался перезвон инструментов. Потом она миновала Пятый район с его широкими улицами, зернохранилищами, запахом нефти и ароматом свежеиспечённого хлеба, от которого рот непроизвольно наполнялся слюной... Феодора пересекла невидимую границу, отделявшую Пятый район от Первого, — здесь была территория аристократов, здесь стояли дворцы и роскошные виллы, высились величественные здания государственных учреждений.

Феодора уже много лет не поднималась так рано и позабыла, как прекрасен Константинополь ранним утром, пока его улицы ещё не заполнила шумная толпа вечно спешащих куда-то людей. Справа от неё высилась арка Акведука Валента; солнце позолотило статуи на вершинах колонн форумов Константина и Феодосия, а перед Феодорой уже выросли сверкающий полированным мрамором дворец, Ипподром и храм Святой Софии...

— Августа! — изумлённо пробормотал сонный стражник возле парадного входа во дворец, не сразу поверив, что видит перед собой императрицу — в простом платье, да ещё в такую рань. Быстро пройдя в бронзовые двери, миновав казавшийся нескончаемым лабиринт дворцовых переходов, она нашла Юстиниана — с некоторых пор его называли Неспящим — в его личном кабинете. Император был уже одет и работал — стол был завален свитками и толстыми сводами законов. Элегантно одетый человек с привлекательным, породистым лицом сидел напротив императора. Оба мужчины встали, приветствуя императрицу. Сердце Феодоры бешено заколотилось в груди при мысли о том, что она собирается рассказать своему мужу...

— Дорогая! Какой приятный сюрприз! — радостно воскликнул Юстиниан. — Знакомься — это Трибониан, один из самых выдающихся юристов Империи.

Второй человек низко и почтительно поклонился, послав Феодоре чарующую улыбку.

— Мы с Трибонианом начали чрезвычайно важную работу — то, чего раньше никто и не пытался сделать. Это будет полная реформа римского права! — голос Юстиниана прерывался от радостного возбуждения. — Наш Кодекс заменит Кодекс Феодосия II, которому уже сто лет. Старый кодекс — это просто сборник императорских указов, новый будет совсем иным. Мы исключим все неопределённые и неясные толкования, уберём всё, что устарело.

Император похлопал Трибониана по плечу.

— Вообрази, этот образцовый юрист уверяет меня, что мы сможем закончить работу через 18 месяцев! [48] — Юстиниан покачал головой, на лице его смешались радостное недоверие и восхищение. — Это невероятно! Но что же привело тебя ко мне в столь ранний час?

Впервые Феодоре изменила её смелость. Она видела, что муж её счастлив, что все его мысли обращены к тому, что, как она хорошо знала, было его давней мечтой... нет, она не могла испортить ему настроение. Она подождёт и всё расскажет ему при более удобном случае.

— О, я просто захотела увидеть тебя. Мне почему-то не спалось, и я решила взглянуть на наш город в его утреннем убранстве. Маленькое приключение, если угодно.

— Каприз женщины! — с улыбкой заметил Юстиниан, обернувшись к Трибониану и шутливо разводя руками. Затем он вновь повернулся к Феодоре: — Ты, должно быть, голодна? Прикажи подать нам завтрак в саду? Там, где мы с тобой обычно встречались?

— О, дорогая моя! Какое счастье, что ты ему ничего не сказала! — вскричала Македония, когда Феодора рассказала ей о своём утреннем бегстве и планах признаться во всём мужу. — Не только потому, что это поставило бы под угрозу наши с тобой отношения, но потому, что это могло бы создать трудности и в ваших с мужем отношениях! Мужчины гораздо чувствительнее к таким вещам, особенно, если речь идёт об их самолюбии. Большинство мужей, узнав такое, начали бы ревновать — пусть это иррационально — и сердиться. Из того, что ты рассказала о Юстиниане, я заключаю, что он может быть выше подобных чувств, но мне не хотелось бы рисковать.

Взяв Феодору за руку, Македония испытующе заглянула ей в глаза.

— Дорогая, ты не должна выбирать между нами. Мы — я и твой муж — не соперники в борьбе за твою любовь. Помнится, один китайский мудрец, Кун-Фу-Цзы [49], говорил, что для спокойной и счастливой жизни, свободной от внутренних противоречий, умный человек не должен смешивать разные стороны своего бытия. Гречанки в прежние времена любили друг друга — и это не мешало браку. Вскоре я вернусь в Антиохию, мы не увидимся, возможно, долго. Так давай же будем радоваться жизни, пока боги позволяют нам это делать!

— Хорошо, любовь моя! — мягко сказала Феодора, обнимая подругу за талию. — Я ничего не скажу Юстиниану. Ты меня убедила, иногда молчание — самый мудрый и предпочтительный путь. В любом случае я вряд ли смирилась бы с тем, что нам нужно расстаться. Я сделаю всё так, как ты говоришь, и замкну нашу любовь в потайной ларчик, на котором будет написано «Македония». Это будет наш особенный, специальный секрет!

При содействии своих помощников — носивших говорящие имена вроде «Александр-Ножницы» или «Иоанн-Свинцовая Челюсть» — Каппадокиец рьяно пополнял государственную казну, не гнушаясь никакими методами, пусть и весьма непопулярными. Неплательщиков он преследовал безжалостно, невзирая ни на какие обстоятельства. Петроний — уважаемый горожанин, житель Филадельфии — был прикован к лошадиному стойлу; его избивали до тех пор, пока он не отдал все фамильные драгоценности в счёт недоплаты нового налога на наследство. В том же городе, не выдержав пыток, повесился старый солдат — от него требовали денег, которых у него просто не было. Такие примеры были типичны — новый префект не останавливался ни перед чем, лишь бы поток денег в казну не ослабевал.

В государственных институтах шло жёсткое сокращение. Несмотря на отчаянные, но беспомощные протесты, чиновников выкидывали с должностей, упраздняя целые департаменты. Когда вся администрация была очищена «от лишнего жира», префект обратил своё рвение на Курсус Публикус — имперскую почту. Её не сократили, а практически полностью уничтожили, оставив нетронутым всего один маршрут — стратегически важную дорогу от Константинополя до границы с Персией. На всех остальных дорогах Империи почтовых станций больше не существовало — отныне нельзя было нанять почтовых лошадей или транспорт. Эффект этих разрушительных мер был немедленным и ужасным. Земледельцы отдалённых провинций в одночасье лишились возможности, которой они пользовались уже несколько столетий, — переправлять свою продукцию в порты, из которых провизия поставлялась в Константинополь и другие крупные города. Теперь транспортировка товаров была не по карману большинству тех, кто эти товары производил, и лишь немногие могли себе позволить привезти их в порты своими силами...