Юстиниан - Лэйдлоу Росс. Страница 56

— Лучше и не скажешь, пресвитер! — кивнул Стефан.

— В этом весь Юстиниан! — возмутился епископ. — Дымовая завеса и зеркала, всё для того, чтобы скрыть его истинные намерения, а хочет он пойти на уступки этим египетским еретикам. Я, например, отказываюсь поддаваться на такую дешёвую уловку!

— И я!

— И я!!

Гул сердитых голосов заполнил зал.

— Кем себя возомнил Юстиниан, что берётся рассуждать о вопросах богословия? Это должны решить между собой папа и патриарх Константинополя. Этот эдикт написан лишь для того, чтобы нас запутать и рассорить!

Таков был итог этого собрания, и, когда новости об эдикте достигли улиц Рима, настроения были такими же. Похожее произошло в Африке и по всей Италии. В течение нескольких недель «Осуждение Трёх Глав» превратилось в некое подобие Законов Хаммурапи — мёртвый и нежизнеспособный документ. Эдикт считали троянским конём, с помощью которого император пытался впустить монофизитов в официальную церковь «через чёрный ход».

На Востоке эдикт восприняли с большим энтузиазмом, чем на Западе. Иерархи монофизитов — теперь сильные и влиятельные благодаря покровительству Иакова Барадея — решили осудить не только три несторианских «Главы», но и халкидонцев в целом, заодно. Тем не менее под давлением Юстиниана и Мины Константинопольского патриарха-халкидонца они с неохотой, но одобрили эдикт императора. Патриарх Мина за это был отлучён от церкви разъярённым Стефаном [135].

Прибывший в Константинополь Вигилий [136] был прямо в порту встречен Юстинианом. К нему относились радушно и с большим уважением, однако вскоре он ощутил на себе нешуточное, хотя и мягкое, давление, попав в крайне затруднительное положение. Будучи тайным монофизитом, Вигилий стал папой лишь благодаря Феодоре — и теперь от него ожидали ответного содействия на Западе, что было почти невозможно, учитывая тамошнюю ненависть к монофизитам Востока. Изворотливый и хитрый Вигилий, однако, пока успешно балансировал. Не изменяя собственным убеждениям, он старался не настраивать против себя западное духовенство и в то же время держал на некотором расстоянии Феодору — при помощи бесконечных оправданий и увёрток уверяя, что на сближение не идут сами монофизиты.

Однако теперь, находясь в столице на глазах императора и императрицы, хитроумный папа больше не мог избегать определённости. Вигилий передал Юстиниану и Феодоре [137] подписанный им эдикт об осуждении «Трёх Глав». Полностью осознавая, что, как только это станет известно на Западе, он утратит всякое доверие и авторитет, Вигилий убедил их пока держать всё в тайне — до тех пор, пока он сам не изучит проблему до конца. Получив согласие августейшей четы, Вигилий вдохнул с облегчением и приступил к выработке собственного мнения по поводу «Трёх Глав» для того, чтобы в итоге верно изложить свою позицию, не навредив себе.

В своём роскошном константинопольском дворце Плацидия Вигилий задумчиво смотрел на себя в зеркало. Куда девался тот молодой диакон, который одиннадцать лет назад — спасибо Феодоре и Антонине — заполучил престол святого Петра? То, что получил он его благодаря смещению и «исчезновению» Сильверия, отнюдь не лишило достойного клирика за эти годы крепкого сна. Восхождение по лестнице успеха иногда предполагает и то, что наступать приходится на руки и головы друзей. Что же проложило морщины на этих некогда гладких и румяных щеках, вплело серебряные нити в пышную шевелюру? Да, именно это постоянное балансирование между требованиями Феодоры и непримиримой позицией западных архиепископов.

На практике это вылилось в бесконечные обещания и постоянное выдумывание предлогов, под которыми он никогда не оказывался под рукой в нужное время, чтобы исполнить свою часть сделки. Стоит италийцам хоть раз заподозрить его в компромиссе с еретиками — это приведёт лишь к его падению. Но Вигилий был полон решимости избежать этого любой ценой. Ему слишком нравилась тяжесть папской мантии на плечах, чтобы уступить её другому.

И тем не менее сейчас риск был велик, как никогда. Время отсрочки закончилось — Вигилий понимал это. Сегодня он должен написать письмо и созвать синод, на котором западные священники должны официально исследовать сказанное в «Трёх Главах» и подписать согласие с императорским эдиктом, выразив своё неприятие этих самых «Глав»... Понятно, что новость эта на Западе будет так же уместна, как ветчина в синагоге. Вигилию понадобятся все его навыки ведения переговоров, чтобы не заплутать в хитросплетениях богословских премудростей и не допустить фатальной ошибки.

— ...И после старательного изучения вышеупомянутых «Глав» сочинений Феодора, Теодереда и Ибаса, тщательно всё взвесив, я пришёл к выводу, удивившему меня самого: на самом деле эти люди весьма опасны, ибо труды их могут ввергнуть христиан в грех ереси. Не забудьте об этом, друзья мои...

Вигилий умолк и с кротким и смиренным видом оглядел лица собравшихся священников, внимавших ему, а затем продолжал:

— Нестор, чьи взгляды исповедовали эти люди, утверждал, что Дева Мария не была Богородицей, Матерью Бога, но всего лишь матерью человека-Иисуса, а не божественного Христа. Как смиренный взыскатель истины, я спрашиваю вас: может ли такая точка зрения считаться логичной и верной?..

На самом деле Вигилий понятия не имел, было ли это утверждение логичным или нет. Он никогда в жизни не читал сочинений Феодора и всех остальных. Все сведения о «Трёх Главах» он почерпнул исключительно из рассказов Юстиниана, хорошо разбиравшегося в богословии и согласившегося просветить Вигилия.

Шёпот, пробежавший по рядам собравшихся, подсказал ему, что если он и не убедил священников, то, по крайней мере, заронил в их души сомнение. Он, словно зверь, чуял изменение атмосферы в зале. Вначале она была подозрительной и враждебной, но теперь однозначного неприятия императорского эдикта не было. Ожесточение иерархов начинало ослабевать. Этого вполне достаточно, чтобы его собственную позицию — или, вернее, позицию, которую он вынужден был занять, — восприняли достаточно благосклонно. Вигилий даже начал надеяться, что сможет выиграть... Впрочем, эта надежда быстро растаяла.

Поднялась вверх могучая рука — и над тщедушным Виталием воздвиглась внушительная фигура Факунда, архиепископа Эрмианы в Африке и знаменитого учёного-богослова. Угольно-чёрный, мощный Факунд буквально излучал магнетизм и властность. Большинство африканских римлян были потомками смешанных браков италийских поселенцев и берберов, корни их тянулись ещё от завоевания Римом Карфагена во время Пунических войн. Однако были среди них и чистокровные дети Африки, жители Нубии и Аксума и даже те, кто пришёл с дальнего берега Великого Песчаного моря. Именно таким римлянином и был Терций Факунд.

— Я благодарю ваше святейшество за предоставленную возможность выступить перед этим уважаемым собранием! — пророкотал Факунд голосом, который кто-то метко назвал «смесью грома и сливок». Улыбнувшись, он обратился к аудитории. — Вигилий с завидной простотой обрисовал нам позицию Нестора о связи Девы Марии и Сына. Была ли она Богородицей, Матерью Божьей или матерью человека? Если второе, то божественность была дарована ему только Богом...

Архиепископ помолчал, словно собираясь с духом, и несколько понизил голос:

— То, что я скажу сейчас, может прозвучать для вас спорно, а то и еретически. Но я всё же спрошу: а имеет ли значение вопрос о статусе Девы Марии? На мой взгляд, это всего лишь отвлечение нашего внимания от вопроса, который в первую очередь должен нас беспокоить, — вопроса об истинной природе Иисуса Христа. Бесконечно более важно в учении Нестора то, что он признает дуалистичность его природы, то, что Христос был и Богом и человеком. А это и является самой сутью нашей, халкидонской веры — о чём и говорит Ибас из Эдессы в одном из специальных приложений к одной из «Глав», которую лично одобрил глава халкидонской церкви.