Юстиниан - Лэйдлоу Росс. Страница 65

— Точно так. И это подводит меня к цели нашего разговора. Неопределённость создаёт атмосферу беспокойства и нестабильности, а это идеальная среда для беспорядков и волнений... разумеется, с подачи Зелёных и Синих. И ещё заговоры. Большинство из них было устроено любителями, и окончились подобные заговоры крахом. Но к одному-двум стоит приглядеться серьёзно. Как к тому, что устроили твои люди пару лет назад.

— Ты имеешь в виду дело Феодора? Когда кураторы [155] Георгий и Этерий пытались поднять восстание и возвести на трон сына Петра Патриция?

— Именно. Тогда заговорщиков подвела утечка сведений через охрану. Тем не менее это навело меня на мысли о новом заговоре — на этот раз его спланировали тщательнейшим образом, и у него будет намного больше шансов на успех.

— Откуда тебе это известно? — Прокопия явно задело то, что его собственная сеть делаторов-осведомителей ничего о подобном заговоре даже не слышала.

— До того как меня завербовали в Либертас, я был имперским тайным агентом. Это означало, что надо быть готовым сыграть любую роль, от дипломата до шпиона. И пусть это прозвучит нескромно, но я был хорош в своём деле — именно потому «Катон» меня и выбрал. Когда речь идёт о сборе тайных сведений, со мной мало кто может сравниться.

— Ты говоришь, этот заговор может иметь успех. Почему?

— Его вдохновители — сенаторы Марцелл и Аблабий — умны и хладнокровны. Они в списке приглашённых на банкет по поводу повторного освящения Айя-Софии, на котором будет присутствовать император. Банкет состоится через две недели — в Октябрьские иды. Сенаторы под одеждой пронесут на праздник кинжалы и убьют Юстиниана. Их люди к тому времени будут в вестибюле и портиках близ храма — они возвестят о смерти тирана и поднимут мятеж в столице. Учитывая нынешние настроения — недовольство и тревогу, — проблем с этим не будет. Всё это стало мне известно от третьего заговорщика, Сергия, который дружен с двумя офицерами Велизария. Я приложил много усилий, чтобы свести знакомство с этим Сергием, и сумел убедить его в своей лояльности. Разумеется, это так и есть, поскольку цели заговорщиков совпадают с целью, которую когда-то поставила перед собой Либертас. Поскольку и ты когда-то был членом нашей тайной организации, я решил, что тебя стоит посвятить во все детали.

— Ия благодарен тебе за это, «Гораций». Буду ещё более благодарен, если ты будешь держать меня и в курсе дальнейших событий.

— С удовольствием. Но позволь тебя предостеречь.

— Поясни?

— Мы ведь не хотим, чтобы заговор сорвался, не так ли? Лучший способ сохранить тайну — не делиться ею ни с кем, чтобы не возникло и малейшего подозрения относительно заговорщиков. Понимаешь, о чём я?

— Будь спокоен, «Гораций». Этот разговор останется между нами.

— В таком случае я пойду. Рабочие уже подошли к цистерне, как я вижу отсюда. Не беспокойся, я буду держать тебя в курсе всего, что происходит.

Быстро шагая от некрополя к цистерне, Прокопий лихорадочно размышлял. Нет сомнений, что на этот раз заговор увенчается успехом, и потому допустить этого никак нельзя. Хотя узурпация власти была обычным делом в Западной Империи, на Востоке все подобные заговоры всегда проваливались, хотя надо признать, что Никейское восстание было в двух шагах от успеха.

Если заговор раскроет и сорвёт не префект со своими людьми, а кто-то другой, это выставит Прокопия в неблагоприятном свете: в лучшем случае его обвинят в некомпетентности, в худшем — в соучастии. С другой стороны, а если заговор удастся? Прокопий — назначенец Юстиниана — может быть объявлен вне закона. Кроме того, кто-то из Юстинов — или они оба — может начать собственную игру, затеяв переворот уже в свою пользу. Свергнув узурпатора, убившего Юстиниана, новый узурпатор может обвинить префекта Прокопия в том, что тот, будучи ответственным за поддержание закона и порядка в городе, ничего для этого не сделал...

То, что Прокопий может так думать, наверняка не приходило в голову узколобому фанатику «Горацию», уверенному в том, что все члены Либертас — такие же альтруисты, как он сам. Между тем Аникий Юлиан был человеком широких взглядов и ясно дал понять, что нет ничего зазорного в том, чтобы за борьбу во имя идеи хорошо платили, или в том, чтобы член организации не желал жертвовать своей жизнью во имя общего дела. Все эти напыщенные «Dulce et decorum est pro patria mori» [156] — «Сладко и почётно умереть за отечество» — не для него! Его служба на благо Либертас бывала и опасна, и трудна, но ему хорошо за неё платили, а риск добавлял остроты головокружительным интригам в той кампании саботажа, которую он вёл, не всегда безуспешно, против Велизария...

Тем не менее надо притвориться, что он заодно с «Горацием», и разузнать как можно больше о деталях заговора. Тогда Прокопий сможет арестовать заговорщиков до того, как они нанесут удар. Он станет героем — и наверняка получит достойное воздаяние за смелость и профессионализм. Либертас прекратила своё существование много лет назад, и здравомыслящий человек должен признать это и двигаться дальше. Внезапно ему в голову пришла счастливая мысль. Было ещё кое-что, чему могла послужить погибшая мечта, — и это кое-что способно принести удовлетворение без всякого риска...

Регулярно встречаясь с «Горацием» в некрополе в течение ближайших двух недель, Прокопий выяснил следующее: Марцелл, Аблабиус и Сергий вступили в сговор с мастером церемоний (нет сомнений, что при этом некая сумма перекочевала из рук в руки) с тем, чтобы их ложа на празднике оказались как можно ближе к императору. Третий сообщник, Сергий (от которого «Горацию» и поступали сведения), получил от своих друзей-офицеров заверения, что они поддерживают идею заговора и будут участвовать, собрав верных дворцовых гвардейцев из числа тех, кто недоволен постоянным урезанием жалованья и отменой привилегий.

Тогда Прокопий сообщил «Горацию», что получил достоверные сведения об участии в заговоре Велизария, и, хотя положение командующего не позволяет ему открыто объявить об этом, он собирается оказать заговорщикам всяческую поддержку. Огромный авторитет и популярность Велизария, по словам Прокопия, практически гарантировали заговору успех.

Разумеется, никаких подобных сведений не было и быть не могло, Прокопий всё это просто выдумал. Однако он знал: брошенные им семена не пропадут, а прорастут и дадут всходы. Намёки дойдут до Сергия, от Сергия — к офицерам... Постепенно слухи укрепятся настолько, что неминуемо всплывут при допросах арестованных и бросят густейшую тень на прославленного полководца.

«Какой прекрасный способ свести старые счёты», — думал префект. Теперь он сможет полной мерой вернуть должок — за все бесконечные часы, дни, месяцы и годы, которые он провёл в качестве историка и летописца, слушая хвастливые речи Велизария, восхваляющего самого себя и свои подвиги. Этот человек бесстыдно и жадно любил славу; неисправимый романтик, он и войну воспринимал как игру, а противников типа Витигиса или Тотилы — в качестве равных себе соперников... в спорте, заслуживающих уважения и вежливости, а не врагов, которых нужно уничтожить любой ценой. Это понял Нарсес — профессиональный солдат до кончиков пальцев — и, поняв, за два месяца закончил войну, которую Велизарий растянул на двадцать лет, принося этим неисчислимые бедствия людям и странам.

Если об «участии» Велизария станет известно, это вызовет общее смятение. Скорее всего, его ждёт публичное унижение, потеря богатств и званий, возможно, даже и свободы; а вместе с тем его «предательство» нанесёт Юстиниану такой удар, от которого тот не сможет оправиться, ибо считает Велизария не только слугой, но и другом. Пусть Либертас больше нет — но тиран и его приспешники получат по заслугам...

На пятнадцатый день октября весь дворец, а в особенности дворцовые кухни, гудели от напряжения — шла подготовка к большому банкету. Чистка, уборка, проверка списков приглашённых, дополнительная прислуга, рабы — всё это находилось в ведении Петра Патриция, и под его руководством дворцовые службы превратили Триклиний — большой пиршественный зал дворца — в роскошные покои, сверкающие великолепием. Здесь были расставлены ложа из редких пород дерева, усыпанные шёлковыми подушками; на столах сверкала драгоценная посуда — миски, блюда, кувшины и кубки из чистого золота, искусной работы. Повсюду висели гирлянды из цветов, от которых струился тонкий аромат.