Убей меня (ЛП) - Ловелл Лорен. Страница 39

Ее слова звучат так, словно она рассказывает о том, как один парень научил маленькую девочку нескольким ударам. Но я-то знаю.

— Ты была одной из детей-бойцов русской братвы?

Она кивает. Теперь все становится понятным. Русская мафия всегда «усыновляла» сирот и готовила из них боевиков, но Николай Иванов пошел еще дальше. Он создал собственный отряд элитных убийц. Их боятся. О них говорят во всем мире. Но Уна … Это бриллиант в короне Николая. Его любимица. Он называет ее дочерью. Потому что спас ее. Потому что сам создал ее.

Но едва только все встало на свои места, как я вдруг увидел Уну такой, какая она есть на самом деле. Из нее с корнем вырвали все то, что делает человека человеком. Но, несмотря на всю свою силу, она безвозвратно сломлена. Единственное напоминание о том, что она живой человек — это Анна. Но в Уне меня притягивает именно бесчеловечность: мы два чудовища в окружении людей. Разница между мной и Уной лишь в том, что она все еще внутренне сопротивляется сама себе, иначе ей не снились бы кошмары. Уна цепляется за мысли об Анне. Сестра для нее олицетворяет доброту и искупление грехов. И тут я полностью понимаю Николая — по какой причине он считает, что лучше убить Анну. Этим он окончательно сломил бы Уну и спустил бы с цепи невиданного доселе монстра. Она была бы идеальна.

— Если ты так предана ему, то на каком же месте для тебя Анна? — спрашиваю я.

Она придвигается ближе ко мне и спокойно отвечает:

— Анна — мое единственное слабое место. Но ты и так это знаешь. Ради нее я сделаю все, что в моих силах, даже если придется пойти против Николая, — ее голос звучит ожесточенно.

Да, Николай создал это маленькое чудовище, но… когда ты делаешь его настолько сильным, зачастую есть вероятность утратить над ним контроль. И у меня предчувствие, будто любимая бойцовая собака Николая собирается его укусить.

Может, Анна и является слабым местом Уны, но сама Уна слишком быстро превращается в мое слабое место. Я мог бы сказать, что обеспокоен этим, но какой смысл? Она — как неизлечимая болезнь: распространяет свои бактерии, поглощая все на своем пути, и не остановится до тех пор, пока я не сойду из-за нее с ума. Она медленно разрушает меня, прокладывая себе путь, проникая все глубже внутрь, вынуждая мои клетки эволюционировать, приспосабливаться к ней и к этой новообретенной потребности. Уна гораздо больше, чем просто теплое тело, в которое я могу засунуть член. Она — Поцелуй смерти, и когда я смотрю на нее, вижу то, чего не видел ни в ком другом: я вижу равную себе. Она — единственная, кто бросает мне вызов, и я ловлю себя на том, что жду этого вызова, даже жажду его. Впервые за долгое время я хочу чего-то другого, кроме власти. Уна должна стать жемчужиной в моей короне. Моя сломленная королева.

Я просыпаюсь от запаха ванили с едва уловимой примесью оружейного масла. Мой член тверд, как камень, и прижимается к чему-то теплому и мягкому. Открываю глаза и крепче обнимаю стройное тело Уны. Моя грудь прижата к ее спине, а член — к заднице, которая словно создана для этого. Я хмурюсь: мне нравится ощущение пробуждения рядом с ней, и это начинает беспокоить. Мы воюем и трахаемся, и, в конечном итоге, Уна принадлежит мне, нравится ей это или нет. Но это… это слишком… нормально. Это не размывает границы, а стирает их к чертям собачьим. Но, независимо от того, как я отношусь к Уне, она по-прежнему нужна мне для выполнения работы. И мы по-прежнему остаемся Уной и Неро — убийцей и капо. Такие, как мы, не становятся обычными людьми, и я чертовски не хочу этого.

Медленно убираю с ее тела свою руку, разрываясь между необходимостью уйти и желанием пристроить свой член между ее ног. Вылезаю из кровати и иду в душ. Теплые струи воды омывают меня, и я, обхватив ладонью стояк, начинаю поглаживать его, представляя себе обнаженное тело Уны и то неистовое выражение глаз, когда я трахаю ее. Мои мышцы сокращаются, и тело взрывается от удовольствия такой силы, что колени подкашиваются, и я вынужден опереться о стену. Вот что она делает со мной: практически ставит на колени. Почти.

Когда выхожу из душа, ее уже нет. Я одеваюсь, спускаюсь вниз, где и обнаруживаю Уну, сидящей за барной стойкой и потягивающей кофе. На ней штаны для йоги и спортивный бюстгальтер, а тело слегка блестит от пота, видимо, после тренировки. Ее глаза отрываются от экрана телефона, зажатого в руке, и встречаются с моими. Что-то в атмосфере между нами неуловимо меняется.

— Сегодня утром мне нужна твоя помощь, — говорю я ей, подходя к кофеварке.

— О! Ты меня выпустишь? — фыркает она.

Я разворачиваюсь, захожу ей за спину и опираюсь о барную стойку руками, расположив их по обе стороны от нее. Мое лицо на уровне ее шеи, и я чувствую легкий запах ее пота вперемешку с шампунем. Касаюсь губами ее шеи. Она вздрагивает.

— Я бы с радостью привязал тебя к кровати и держал бы здесь, но нас подставили, и кого-то ждет суровая расплата, — я прикусываю кожу ее шеи, а когда отстраняюсь, ее губы кривятся в усмешке.

— Это точно.

Высадив Уну, я еду в дом в Хэмптоне. За последнюю пару недель меня здесь практически не было. Я оставил дом на попечение Джио, пока занимаюсь выстраиванием стратегии своей игры. Он встречает меня у входной двери, как только я выхожу из машины.

— Какие-нибудь проблемы? — спрашиваю я.

— Никаких, — отвечает он, и мы вместе входим в дом, в котором кипит жизнь. После вчерашнего дерьма мы собрали побольше людей. Просто я ожидаю шоу ирландских мстителей.

Мы спускаемся в подвал, и я распахиваю старую железную дверь, ведущую в основное помещение — в ту самую комнату, где на глазах у Уны я поджег парня. Это тюремная камера, удобная для многих целей, а, когда это нужно, она превращается в камеру пыток. Здесь стены почти метровой толщины, нет ни одного окна, нет путей отступления, и криков никто не слышит. В центре этой бетонной коробки сидит одинокая фигура, привязанная к дешевому пластиковому стулу.

Я достаю из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет и, вытянув одну, зажимаю ее между губами. Щелкнув зажигалкой, я слегка наклоняю голову и приближаю пламя к лицу. Звук захлопнувшейся крышки Zippo эхом разносится по пустой комнате. Медленно подхожу к склоненной фигуре в центре комнаты и делаю глубокую затяжку.

— Тебе понравилось у нас, Джерард? — ухмыляюсь я, останавливаясь перед ним.

Он медленно поднимает голову, щурясь от яркого света. Под глазами его залегли глубокие тени, но, кроме них, на лице нет никаких повреждений. Когда имеешь дело с публичными людьми, никогда не оставляй следов на их лицах. А их тело … ну, это честная игра.

Он слегка покачивается на стуле взад-вперед, но ничего не говорит.

— Ты на#бал меня, Джерард, — я опускаю руку в карман.

Он слабо качает головой и бормочет:

— Нет.

— Не ври мне, мать твою! — я бросаю сигарету ему под ноги. — Мне известно, что захват моей поставки — твоих рук дело. Я знаю, что ты общался с О`Харой и предупредил его. Вы лишились моего расположения, мистер Браун.

Его брови жалостно изгибаются, рот открывается, но через мгновение закрывается. Джерард зажмуривается, трясет головой и стонет:

— У меня не было выбора! — его голос срывается.

С глубоким вздохом я склоняю голову набок.

— Выбор есть всегда. И сейчас я собираюсь предоставить тебе возможность сделать правильный выбор.

Наши взгляды встречаются, и Джерард прищуривает глаза.

— Ничем не могу помочь, — цедит он сквозь зубы. — Ты не можешь просто взять и похитить меня. Мое исчезновение заметят. Моя жена сообщит о том, что я пропал, — с отчаянием в голосе говорит он.

Я с улыбкой пожимаю плечами.

— Как уже было сказано, выбор есть у каждого, — после чего достаю из кармана телефон, набираю номер Уны и включаю громкую связь. Звук гудков эхом отражается от бетонных стен. Соединение установлено, и комнату заполняют звуки женских рыданий.

— Джерард? — всхлипывает она.