На орловском направлении. Отыгрыш (СИ) - Воронков Александр Владимирович. Страница 23

А причём тут, собственно говоря, компьютерная «стратегия»? Неужто тебя, Александр свет Василич, ни жизнь, ни служба системности мышления не научили? Вот и давай, систематизируй, если потонуть не хочешь.

Вздохнул. Дожевал печенье, почти не чувствуя вкуса. Снова вздохнул. Допил чай. Попросил у хозяина листок бумаги и карандаш — в последний раз он писал пером, да и то плакатным, в незабвенные курсантские времена, нефиг лишние подозрения провоцировать. Он и сам по себе — тот ещё рояль на человечьих ножках, целый, в переводе на нормальный общевойсковой язык, генерал-майор, свалившийся в прифронтовой город можно сказать что с неба. Да ну и ладно, в любом случае обратный отсчёт уже пошёл, и от того момента, когда откроется, что оборону возглавил самозванец, его, Годунова, отделяют считанные дни, в лучшем случае — неделя, в самом фантастическом — пара недель. И эти сроки до известной степени зависят от результативности его действий. И вообще, кому судьба быть повешенным, тот не утонет. Так когда-то сказала бабка, входя, в самом что ни на есть буквальном смысле слова, в горящую избу, чтобы вынести оттуда кошку с новорожденными котятами.

А интересно было бы повстречаться с бабкой… она совсем рядом, в Фоминке…

Угу, давай-давай, хронотурист…. Помечтай!

Мысли опять пошли вразнос. Такого прежде не бывало даже в нештатных ситуациях. Впрочем, эта… даже не экстраординарная. Черт знает, как о ней вообще сказать, не воскресив в памяти прославленный боцманский загиб.

Годунов ровнехонько, хоть и без помощи линейки, расчертил листок на клетки и начал вписывать в них то, что однозначно имелось в наличии. Часть пустых клеток заполнится в процессе совещания, часть по-прежнему будет удручать траурной белизной.

На обороте Годунов, припомнив свои диванные размышления о возможностях и перспективах, накидал список вопросов.

Картина становилась более ясной — но ничуть не более радужной. И, как нередко бывало в трудных ситуациях, на помощь пришел внутренний голос.

«Ну что, товарищ самозванец, делать-то будем?» — устало вопросил он.

«Я не самозванец, я мобилизованный из будущего», — в тоне ему огрызнулся Годунов.

«Угу, старший майор Военно-Морского флота Российской Федерации! Давай, вперед, строй оборону на суше, покажи мастер-класс! Ты у нас не то что в морскую пехоту, ты сразу в стратеги подался!» — альтер эго было традиционно упрямо и ехидно. И эта традиционность создавала иллюзию стабильности, и…

И как будто бы что-то перещёлкнуло в мозгах: город вдруг увиделся кораблем в условиях автономки. Да, ситуация нештатная, да, полагаться надлежит только на себя, но бороться за живучесть можно и нужно. Собраться с силами, и…

Годунов глянул на часы. До совещания оставалось тридцать минут.

Глава 10

30 сентября 1941 года,

Орёл

«А сил тех — кот наплакал, скотина полосатая», — продолжал размышлять Годунов, устроившись после совещания на отдых прямо в кабинете Оболенского. Обитый буровато-зелёной кожей диван с высокой, в обрамлении резного дерева, спинкой оказался жёстким и неудобным… а на телеэкране такие почему-то всегда смотрелись совсем иначе: мягкие, так и тянет поваляться. Хозяин, выдав высокому гостю вышитую маками думочку, учтиво удалился. Гм, не иначе как дочка рукодельничает? Или жена? Ну, та, которая печенье печёт, и преотлично, надо признать, печёт. Однако ж хотелось думать, что именно дочка и непременно очень красивая… тёмненькая, как Ниночка из военторга… Вот уж нашел время для размышлений в духе попаданца, озабоченного… гм… не только историческими судьбами! Тоже реакция на стресс и на переутомление, наверное. Сейчас бы пустырничку тяпнуть… А лучше…

Впервые в жизни по-настоящему хотелось водки.

У всех у них на отдых оставалось часа три, не больше. А если подумать, то и не у всех. Беляев, буквально на ходу возведенный в начальники штаба Орловского оборонительного района, и посейчас суетится, готовит утренний отъезд, с кем-то связывается, что-то решает. Ему же, Годунову, как самому главному, кого беречь следует для грядущих больших решений и свершений, предоставили на отдых прорву времени. А вот не спится — и всё тут.

Поворочавшись минут с пятнадцать, Годунов понял, что в борьбе с бессонницей потерпел фиаско, и пока воображению не вздумалось экстраполировать эту житейскую ситуацию на все предстоящее, глобальное, встал, включил настольную лампу и снова принялся медитировать над расчерченным листочком.

Что-то из конспективно намеченного в квадратиках уже воплотилось в обращение к населению города и в приказы, чему-то предстояло воплотиться. Казалось бы, и продумано, и сделано уже много, но — до отчаяния мало. Вроде бы и штаб обороны сформирован, и фронт работ очерчен, а оборона города и окрестностей как виделась эдаким тришкиным кафтаном, так и сейчас видится, дыр в ней — латать не перелатать. И далеко не факт, что все дыры удалось разглядеть. И что завтра кафтан не прохудится в другом месте, не расползется по шву, сметанному на живую нитку. Эх, Александр Василич, храбрый ты портняжка! Главное, не напортачь.

Главное… Вновь и вновь мысленно возвращался Годунов к совещанию, раз за разом выстраивая вопросы и ответы по ранжиру.

Больше всего опасался Александр Васильевич встречи с начальником областного управления НКВД Фирсановым. Один вопрос в духе «кто вы, доктор Зорге?» — и все, каюк тебе, пришелец из будущего. Но главный чекист, собранный темноволосый мужчина, похожий на Вячеслава Тихонова времен «Семнадцати мгновений весны», ничего не спрашивал, разве что вставлял краткие, всякий раз уместные комментарии там, где дело касалось его компетенции. Где не касалось — помалкивал и слушал.

Транспорт, транспорт, транспорт… Начальник дистанции, серый от недосыпа дед в железнодорожной тужурке, поначалу только мученически морщился, но потом разухарился, начал изъясняться в трагикомическом духе: хоть стреляйте, хоть вешайте, хоть тупым ножом режьте, паровозов нет, сильно надо — сам прицеплюсь к составу. Чего ещё нет? Извольте! — начал загибать тёмные узловатые пальцы — угля нет, керосина, машинистов, ремонтников… Попёрхнулся, отдышался и, продолжая возмущенно пыхтеть, пообещал к завтрашнему вечеру один паровоз. Один. Но — железно.

По-армейски подтянутый серьёзный бригвоенврач — начальник армейской госпитальной базы — мгновенно оживился: значит, незамедлительно готовим раненых к эвакуации?

И никто не посмел ему возразить. Разве что круглолицый в наглухо застегнутой рубашке («Второй секретарь обкома ВКП(б) товарищ Игнатов», — так представил его Годунову Беляев; смутно припомнилось: ну да, первый секретарь сейчас в Брянске, партизанское движение организует) начал приподниматься, собираясь что-то сказать, да передумал, махнул рукой.

А бригвоенврач уже чётко, как по писаному, перечислял, сколько раненых надлежит вывезти из одного госпиталя, из другого, из третьего… сколько человек медперсонала… да, ещё медикаменты, перевязочные средства…

— Нужны машины. Пусть совсем немного, две-три… Развернуть на станции эвакопункт… Как раз к вечеру всё будет готово к отправке. С Тулой я договорюсь, чтобы готовы были принимать.

«Теперь попросим начальника транспортного цеха. Расскажите нам об изыскании внутренних резервов…» Очень кстати вспомнилось. Тот ещё юмор, угу. Начальник автотранспортного хозяйства виновато вздыхал и бессильно разводил руками. Его невнятная речь сводилась к грустному, мягко говоря, курьезу: он, начальник, есть, а хозяйства — нет как нет. То, что осталось от хозяйства после всех мобилизаций, годно разве что пионерам на металлолом. Что-то можно сделать, да. Но для этого нужна пара толковых автомехаников. Которых у него нет. Потому как — мобилизация…

Потапов обещал помочь. Да и у партсекретаря, как выяснилось, уже возникли кое-какие идеи насчёт транспорта, незамедлительно облеченные в слова и включенные в план обращения к жителям города.