На орловском направлении. Отыгрыш (СИ) - Воронков Александр Владимирович. Страница 77

Прошедшим днем Коля Стафеев был доволен. А чего ж недовольным-то быть? Враг остановлен, потерь в личном составе вверенного отделения нет — даже не царапнуло никого. Основную огневую позицию, похоже, немцы не засекли: били-то сперва по ложным траншеям, где сидело слабенькое прикрытие, а после — по траншейкам на склоне, занятым ополченческим взводом. Вот этим ребятам действительно не повезло: после того как стихла стрельба, оттуда проволокли через палисадник шестерых раненых, оставив под стеной сарайчика рядок из трёх накрытых шинелями недвижных тел. После, уже в темноте, с той стороны слышны были скрежет лопат и чавканье отлипающей грязи. Оно и правильно: ополченцы, небось, все местные. Когда отгоним гансов от города, родичи придут, перезахоронят на кладбище, как полагается. А пока — хоть так.

Ночное спокойствие прерывалось резкими винтовочными хлопками да дежурным лаем немецких пулемётов. Напоминание: теперь здесь не просто окраина, теперь здесь — передний край.

Свободная от боевого дежурства смена, несмотря на отдалённые звуки пальбы, расположилась в горнице. Кому-то повезло занять койку и топчан, а кто-то спал, подстелив под себя одеяла из старого приданого покойной дочери хозяина и накрывшись шинелью. Сам Степан Ксаверьевич также почивал, беспокойно скрипя во сне панцирной сеткой железной кровати.

Раннее утро 8 октября в окраинном доме на Широко-Кузнечной началось с музыки. Не как в мирные времена, когда в жилищах горожан по всему Советскому Союзу звучали куранты и раздавались величественные звуки «Интернационала». Впрочем, репродуктора в этом доме сроду не водилось: новости узнавались из читаемых вслух домашними газет, а музыку хозяин предпочитал слушать под настроение и не ту, которую передавали по радио. Так и теперь: проснувшись и с привычной осторожностью пройдя давно исхоженный путь до умывальной комнаты, на обратном пути Степан Ксаверьевич расшуровал керогаз и, поставив полный чайник, уселся за кухонным столом, в углу, образованном стеной кухни и белёной печью. Ещё со вчерашнего дня на столе стоял граммофон. Из нескольких лежащих рядом пластинок в заковыристо изрезанных с краю конвертах старик аккуратно выбрал одну и, опустив её на кружащийся диск, легонько поставил на краешек иглу никелированного звукоснимателя.

В темной кухоньке запела печально скрипка, а вслед за ней зазвучали пронзительно-искренние слова песни о далекой-далекой земле и о прежней войне:

Отдыхавшие в доме пехотинцы проснулись, суетливо повскакивали, торопливо приводя себя в порядок, как следует быть бойцам Красной Армии.

Из погреба, опершись на откинутую ляду, в горницу выпрыгнул сержант, раздавая команды: кому сменить наблюдателя на НП, кому — товарищей у пулемётов, которым тоже необходимо чуток отдохнуть, пока немцы не попёрли в наступление, кому — готовить завтрак, кому — занять стрелковые ячейки в траншее.

Спрашивается: с чего бы нарушать налаженный быт? Война? Ну так и что с того? Тем важнее для бойцов эти минуты, когда к армейскому порядку добавляется немножко домашнего уюта.

После торопливого завтрака (пока немцы глаза не продрали да вновь не принялись за свои пакости) жизнь в домике продолжилась своим чередом: кто-то отдыхал, кто-то бдил на боевом посту. И только дед Еленьский все подкручивал рукоятку граммофона, и в воздухе все звучала и звучала гордая печаль:

…Боом!!! Боом!!! Боом!!! Боом!!! — четырежды подряд прогрохотали артиллерийские разрывы. Гитлеровцы явно не теряли даром времени: пользуясь длинной осенней ночью, они пригнали откуда-то новые орудия, и теперь их артиллерия решила проорать на всю округу «Guten Morgen!». Практически одновременно звуки канонады раздались вдалеке, со стороны станции Семинарская: с пресловутым тевтонским упорством германцы решили сбить советские заслоны и занять узел Орёл-Товарная, под корень подсекая желдорветку на Брянск. Судя по грохоту, с той стороны Гудериан создал гораздо более увесистый кулак, на огонь которого уже отвечали русские орудия, стремящиеся снизить эффект вражеской артподготовки навязыванием артиллерийской дуэли.

Ну что же, линия фронта, как правило, подобна елочной гирлянде: огонь попеременно вспыхивает и гаснет в разных местах, пока электрическим пунктиром не пробежит вдоль всего провода. Вчера там было тихо, сегодня разгорается бой, а что будет завтра — не знает никто: ни боец в окопе, ни его командир, ни даже сам товарищ Сталин, которому должно быть ведомо все на Руси происходящее.

Германские орудия громыхали на разные голоса: бодро кашляли полковые пушки с замаскированных позиций на опушке дальнего леска, солидно грохало счетверёнными залпами что-то крупнокалиберное. Тяжёлые снаряды с шелестом пролетали поверху, устремляясь к центральной части города, те, что попроще, методично месили землю как на оставленных вчера ложных позициях, так и совсем рядом, возле траншеи пехотного прикрытия. Что же, разумная предосторожность со стороны германских командиров: в темноте красноармейцы вполне могли вновь вернуться в передовую траншею и опять устроить неприятности наступающим…

Артиллерийская побудка не застала маленький гарнизон врасплох. Торопливо перепоясываясь на ходу ремнями, увешанными подсумками, флягой, лопаткой, сумкой для провизии, подхватывая одной рукой оружие, а второй вскидывая на плечо вещевые мешки, красноармейцы отдыхающей смены споро разбежались по боевым постам, где их товарищи уже пристально наблюдали: не движутся ли по полю враги?

Но вот, похоже, немцы всё-таки нащупали настоящую линию обороны. Один за другим грязевые кусты разрывов стали вздыматься по линии занятой орловскими ополченцами траншеи. Вот какой-то особо меткий снаряд ударил в прикрытые брезентом от дождя и грязи гранатные ящики на пункте боепитания. От детонации они принялись рваться, расшвыривая осколки и куски досок во все стороны. Один из обломков, вращаясь, с силой ударил в основание затылка прячущегося от обстрела у окопной стенки часового, что охранял боеприпасы, а следующий снаряд, врезавшись в бруствер, вызвал маленький оползень. Влажная земля укрыла ещё теплое тело в колючей шинели.

…Пруссаки — всем известные аккуратисты, помешанные на муштре. Поэтому всегда можно отличить залповый огонь германских батарей от русской россыпи «беглым». Раз за разом они бьют размерено и неотвратимо, снаряды ложатся, согласно предварительным расчётам. Бывалый фронтовик, застигнутый на открытом месте артналетом, всегда пользуется этой особенностью немецких артиллеристов, успевая между двумя залпами вскочить и броском перебежать на десяток-полтора метров. Немало отчаюг таким образом сумели сберечь свои головы, добравшись до укрытий. Но если ты сидишь внутри огневой точки, пусть даже она и считается весьма надёжной, однако ж бежать куда-то не получится при всем желании, то этот размеренный грохот, от которого содрогается пол и ходят ходуном стены, страшно действует на нервы.