Алтын-Толобас - Акунин Борис. Страница 28

– Не мыши, а мышь, – ответила Алтын, доставая откуда-то из-под кровати стопку постельного белья. – Ее Алисой звать, она живет вон там, за буфетом. Я ее сыром кормлю и печеньем, «Юбилейным». Она чужих стесняется, вот и спряталась. Но ночью обязательно вылезет знакомиться. Очень любознательная, вроде меня. Если же ты не хочешь с ней знакомиться, я стол раздвину, он длинный.

Так и расположились: она на кровати, он на столе. Погасили свет. Николас пожелал хозяйке спокойной ночи, ответного пожелания не дождался. Какое-то время было тихо.

Потом Алтын Мамаева хмыкнула:

– Николас Фандорин. Ну и имечко! Тебя как друзья зовут? Ник?

– Нет, старые друзья зовут меня Ниф-Ниф. Это, знаете ли, такой персонаж из…

– Знаю, – оборвала она. – В России тоже книжки читают. Побольше, чем у вас в Англии… Нет, я тебя Ниф-Нифом звать не буду, на поросенка ты не похож. Ты похож на ежика в тумане.

– Почему? – удивился Николас. – То есть, почему в тумане, понятно. Но почему ежик? Разве я колючий?

– Называть тебя «Колей» язык не повернется, – задумчиво продолжила она, пропустив вопрос мимо ушей – все-таки с воспитанием у Алтын Мамаевой не все было в порядке. – Какой из тебя «Коля»… «Николас» – это что-то из Диккенса. Буду звать тебя «Ника», окей? И перестань мне «выкать», это теперь не в моде. Ты меня еще по отчеству называй: Алтын Фархатовна.

– Так вы… то есть ты – татарка? – догадался Николас.

Теперь разъяснились острые скулы и некоторая миндалевидность глаз.

– Это у меня отец был злой татарин, – мрачно ответила она. – Осчастливил имечком. А я по национальности москвичка.

– Он правда был злой?

Фандорин представил себе несчастное, бесприютное советское детство: отец-алкоголик, коммуналка, пионерлагерь. Тогда понятно, отчего бедная девушка не научилась улыбаться.

– Нет, неправда. Он был умный. Хотел, чтоб я не стеснялась быть татаркой и закаляла характер. Вот я и закаляла… Думаешь, легко быть «Алтын-мамаевой» в бескудниковской школе? Пока маленькая и глупая была, стеснялась своего имени. Хотела, чтоб называли Аллой. Но от этого только хуже дразнили. Золотухой. Это я как-то сдуру похвасталась, что по-татарски «алтын» – золото, а у меня к тому же и прыщики были, – пояснила она. – Еще Копейкой обзывали и Полушкой – это уже из-за роста.

Живое воображение магистра вмиг нарисовало черненькую девочку в синем школьном костюмчике и пионерском галстуке – некрасивую, замкнутую, самую маленькую в классе.

– Ладно, – недовольно буркнула Алтын. – Автобиографию я тебе как-нибудь потом расскажу. Если доживешь.

Эта жестокая ремарка вернула Фандорина из сентиментального настроения к реальности. Он заворочался, завздыхал. Подумал: лежу на столе, как покойник. А завтра, может быть, я буду лежать на столе в морге, уже ни о чем не тревожась. А я, быть может, я в гробницы сойду таинственную сень.

Нет уж, если переходить на стихи, то лучше пусть будет лимерик…

Сочинив разухабистое пятистишье, он небрежно поинтересовался:

– А что мы будем делать завтра? Идеи есть?

– Есть, – ответил из темноты звонкий голос. – Я Каэспешника твоего пару раз щелкнула. Съезжу в редакцию, отпечатаю фотки. Потом наведаюсь к одному знакомому на Петровку, покажу. Может, что и прояснится.

Тут мысли магистра истории приняли самоедское направление. Постыдный контраст – маленькая женщина большого калибра и здоровенный мужчина маленького калибра (черт бы побрал злоязычие профессора Крисби). Как любят говорить в телерекламе, почувствуйте разницу: Николас на сантиметр не дорос до двух метров, а напористая девчонка на сантиметр переросла полтора метра. Метраж тут значения не имеет, существенны только приставки – недо и пере. Эта малютка разговаривает с ним так, будто она взрослая, а он подросток – при том, что он, должно быть, лет на десять ее старше.

Она настоящий профессионал, с завистью думал Николас, у нее всюду есть свои люди, она столько видела, столько знает. У нее интересная, опасная, настоящая работа.

– А чем все-таки занимается скаут? – спросил он.

– У нас журнал нового типа, – стала рассказывать Алтын. – Бьем конкурентов профессионализмом. В других редакциях журналист всё делает сам: обзаводится источниками, собирает материал, проверяет его, пишет статью. А наш шеф-редактор взял на вооружение принцип Генри Форда – каждый занимает на конвейере свое место. Скаут – это специалист по сбору и проверке информации. Райтер – мастер концепции и стиля. Есть хедлайнер он отвечает только за заголовки. Есть «болван» – то есть натуральный болван, образование – заочный техникум физкультуры, ему платят зарплату, чтоб он весь номер прочитывал и показывал, если где не врубается. Эти места переписывает адаптер, есть у нас и такая ставка.

– Но это нечестно! – возмутился Фандорин. – Ты делаешь всю основную работу, ты рискуешь, а слава и деньги достанутся твоему Кузе. Подумаешь, райтер! Тут ведь не «Евгения Онегина» писать. Неужели ты изложила бы собранные факты хуже него? Да хоть бы и хуже! Это твоя информация, а не его!

От потрясений, позднего времени и жесткого ложа воля магистра ослабла, и его неудержимо понесло в вечный омут – соваться с советами:

– Я не знаю, Алтын, до чего ты докопаешься в этой мудреной истории, но дело явно пахнет сенсацией. Известный банкир, содержащий отряд боевиков, профессиональный убийца, лох-англичанин. Когда мы с тобой во всем этом разберемся, ты должна пойти к шеф-редактору и сказать: «Хотите настоящую бомбу? Сногсшибательный материал, о котором будут кричать по всем телеканалам? Есть такой материал. Только писать буду я сама, безо всяких райтеров. А если нет – до свидания, напечатаю в другом журнале». Извини за бестактность, Алтын, но, судя по твоей квартире и машине, платят тебе в «Телескопе» немного, так что терять особенно нечего. Ты только намекни шефу, что это за материал. Ты просто не оставишь ему выбора! Он будет идиотом, если откажется. Лохом!

Полез с непрошеным советом – и получил по носу, как и заслуживал.

– Катись ты в Лох-Несс со своими советами, – огрызнулась Алтын Мамаева, и на этом разговор оборвался.

Проснулся он от негромкого, но пронзительного звука, происхождение которого было непонятно, зато смысл очевиден – случилось что-то тревожное.

Николас открыл глаза, приподнялся на столе (тело, несмотря на все подстилки, затекло и одеревенело), увидел пустую кровать, освещенную утренним солнцем, и только теперь, задним числом догадался: это вскрикнула Алтын.

Такая эмоциональность была настолько не в характере маленькой журналистки, что с Фандорина моментально сон как рукой сняло.

– Алтын! – позвал он, соскочил на пол и бросился из комнаты в коридорчик.

Одетая в розовую пижаму Алтын обернулась. Яркий луч, проникающий из кухни, высветил примятую щеку. За спиной девушки, в прихожей, густел сумрак.

– Спокойно, – сказала Алтын напряженным голосом. – Только без английского темперамента, ладно?

Она тут же сжала губы, глаза же, наоборот, раскрыла широко-широко, и они вдруг показались Фандорину очень красивыми.

Он увидел свою покровительницу словно впервые, причем выяснилось, что она очень даже недурна – правда, не исключено, что тут сыграл свою роль и солнечный нимб, от которого волосы посверкивали лучезарными искорками. Если б она хоть изредка улыбалась, подумал Николас, ее можно было бы назвать хорошенькой. По понятной причине ему никогда не нравились женщины маленького роста – они словно принадлежали к другому биологическому виду. Как можно испытывать интерес определенного сорта к существу, которое, стоя в полный рост, едва достает тебе макушкой до диафрагмы?

Здесь Николас заметил, что Алтын показывает рукой в полутемную прихожую, проследил за направлением пальца и сразу, забыл о пустяках.

– Твой? – неестественно тихим голосом спросила она.

Перед входной дверью вырисовывался какой-то прямоугольник. Фандорин вскрикнул – и гораздо громче, чем давеча Алтын. Кейс! Кинулся к чемоданчику, схватил. Его «самсонайт», вне всякого сомнения! Что за наваждение?