Дом Немилосердия (СИ) - Ив Анастейша. Страница 45

— Все началось перед посвящением, — Мой голос толкнулся где-то глубоко в груди и птицей вырвался наружу, а с крыльев продолжала капать кровь. — В ту ночь мне сказали, что город закрыт, а последние бои идут за нейтральную зону, в которой мы как раз находимся. Уже тогда я поняла, что нам грозит беда извне, но опасность изнутри была страшнее… — Я переступила с ноги на ногу и крепче сжала железный прут. — Спустя несколько минут после всего этого коммандер упал с лестницы и вывихнул ногу. Илай Морено рассказал, что это было покушение. Кто-то натянул проволоку на той лестнице, о которую он и споткнулся…

Я говорила спокойно и ровно, словно репортер или ведущая, и словно все эти события были не со мной и не при мне. Краем глаза я поймала короткую улыбку Джезмин, когда я произнесла имя ее брата. Я сказала все это и прислушалась к себе, но внутри была все та же пустота. И на этот раз это могло означать только одно — я наконец-то отпускала. До полного прощения были еще тысячи лет и сотни миль, но все-таки я отпускала. Потому что однажды… однажды это должно было случиться.

— Но кто это сделал? — спросил Марк, воспользовавшись паузой. — Они нашли того человека, Тара?

— До сих пор нет, — призналась я. — Вскоре Шарп предложил мне стать его инсайдером, и я на это согласилась… Да, согласилась! — Ответом мне были несколько возгласов осуждения. — Именно я нашла его тогда, у лестницы, и когда я увидела, что ему больно, у меня внутри как будто что-то отключилось… И я подозреваю, что это были остатки здравого смысла.

— Это точно, — вставила Касси.

— Дальше! — потребовала Джезмин.

— А что дальше? — Я на секунду замолчала, прикидывая, стоит ли рассказывать об Элли, рестриктах, Колтоне и прочих мелких конфликтах. — Однажды ночью на меня напал какой-то псих, и Илай спас меня. А спустя пару недель… — протянула я медленно, набирая в грудь побольше воздуха, как перед прыжком с моста в ледяную воду. — Спустя пару недель выяснилось, что это был Брендан Шарп.

— Мой сын?! — вскрикнула Джезмин.

В прыжках с моста есть занятная особенность: ты всегда успеешь пожалеть о том, что прыгнул.

Но только, когда уже летишь.

— Да, Джезмин, — сказала я упавшим голосом. — Ваш сын.

Она отвернулась и прижала ладони к лицу. Я осталась стоять, пытаясь успокоить себя банальными доводами вроде «так правильно, так было надо». Это было как раз то, о чем я говорила — правда освобождает, но только в том случае, если ты сможешь ее пережить. Я смогла, смогла и Касси. И она должна была. Ради меня, ради брата и ради всех тех, кто смотрел на нее со всех сторон и видел в ней надежду.

— Хорошо… хорошо… — Джезмин прислонилась лбом к решетке, и по ее щекам потекли слезы. — Продолжай, Тара Темпл. Я верю тебе. Что бы ты ни сказала… я все еще верю тебе.

— Джезмин, для меня это тоже был шок, — призналась я. — Я видела его всего лишь один раз, и я не могла подумать, что он на такое способен, так что я…

— Можешь не распинаться, Тара, — раздалось откуда-то из конца коридора. — Я все им рассказал.

Я отшатнулась и замерла, вглядываясь в ту сторону. Конечно же, я узнала этот голос. Я прекрасно помнила ту ночь. И я никогда не могла даже представить, насколько страшно может быть смотреть в глаза человеку, которого я сама отправила на самое дно. Мне снова и снова вспоминались слова Шарпа о том, что мы с ним одинаковы. Но в его глазах я не видела ни капли раскаяния, и я сомневалась, что он вообще способен это чувствовать. Мое же раскаяние, как снежная лавина, обрушилось на меня со всех сторон, и слово «прости» застряло осколком где-то у самого сердца.

— Колтон, я…

— А что ты? — Он повис на решетке и демонстративно щелкнул пальцами. — Что ты можешь мне сказать? Тебе жаль? — Я кивнула, уже сама начиная давиться слезами. — Значит, сделай это. К черту все извинения, извиниться любой дурак сможет! Вытащи нас отсюда, и это будет лучше для всех нас. А ты простишь себя. Если сможешь, конечно. Я не уверен, что…

— Колтон, заткнись! — рявкнул Марк.

— Он прав, — прошептала я.

Я вспомнила все события той ночи, вспомнила, насколько слепа и безрассудна я была, и ужаснулась. Искупление казалось железным ситом, через которое пропускали мое и без того рваное сердце. Но так было надо, и я больше не хотела убегать от этого. Время расплаты пришло не только для Шарпа. Оно ожидало каждого из нас. А я хотела раз и навсегда покончить с тем человеком в отражении.

— Ты сказала, что он уходит, — снова вклинилась Джезмин; она совладала с собой, и ее голос вернулся в нормальное состояние. — Что у вас там за скандал?

— Один за другим, Джезмин, просто один за другим! — почти крикнула я. — Сначала я узнаю, что с его вывихнутой ногой все очень плохо и он до конца своих дней не сможет нормально ходить. Он тогда признался мне, что подает в отставку. Потом мне открывается правда о вас и о том, кто на самом деле напал на меня в коридоре. А потом… а потом он предает меня. Все случилось так, как вы сказали, Джезмин. Корабль бы не шел ко дну, если бы его покинули все крысы.

— Он предал тебя? — вскинулась Касси, и я готова была поклясться, что в тот момент она могла выхватить мой револьвер и отправиться прямиком к Шарпу. — Что он с тобой сделал?

— Он обвинил меня в клевете, — сказала я. — Заявил, что его сын невиновен, а я — подлая изменница. А я-то думала, что он любил меня так же, как я его…

Джезмин протянула руку, взяла меня за воротник и подтянула к себе так близко, что нащи лица оказались в паре сантиметров друг от друга. За моей спиной Касси в красочных подробностях рассказывала Марку, что она сделает с коммандером, когда отсюда выберется.

— Послушай, его любовь — опасная трясина, — произнесла Джезмин, понизив голос до шепота. — Никогда нельзя понять, на самом ли деле он любит тебя или успешно притворяется. В нем умер великий актер, уж поверь мне. Я-то знаю, Тара. Я знаю, каково это.

— Да в нем целое кладбище! — зашипела я в ответ. — Он мог бы заменить мне моего отца, которого я никогда не видела, а для вашего брата он был другом… был так правдоподобно, что все мы в это верили. Но все это погибло. Остался только кукловод и провокатор.

— Погибло, — эхом отозвалась она. — Причем гораздо раньше, чем ты думаешь.

Я замолчала и незаметно оглянулась (по крайней мере я надеялась, что это было незаметно). Потерявшие нить беседы узники больше не слушали наш разговор или делали вид, будто слушают. Это снова был провал — экстренное собрание начала революции превратилось в исповедь и искупление. Хотя, подумала я, с другой стороны так даже и лучше. Уж лучше я выверну душу наизнанку сейчас и перед ними, так что они больше не смогут сомневаться во мне — у них больше не будет причин… Оторвавшись от решетки, я повернулась и уже собиралась направиться вдоль по коридору. Но Джезмин инстинктивно потянулась за мной — а затем из ее нагрудного кармана выпала маленькая, сложенная вдвое карточка. Я тут же наклонилась и схватила ее.

— Эй, не трогай! — крикнула женщина запоздало.

Но было поздно: фотография (а я догадывалась, что это фотография) уже была у меня в руках. Джезмин вытянула руку, но я повернулась к ней спиной и торопливо раскрыла маленький кусок картона в пальцах. Мне было жизненно необходимо знать об этих людях абсолютно все. Доверие не должно было быть односторонним. Сзади раздался разочарованный вздох Джезмин, но мне уже не было до этого никакого дела.

Фото было такое же, как и то, что показывал мне Илай… на первый взгляд. Все тот же выпускной, все та же зеленая поляна и те же улыбающиеся лица. Но на этой фотографии улыбались не только Илай и Джезмин.

Их было трое.

Они — и девочка. Маленькая девочка лет трех-четырех, темноволосая и смуглая, с чуть раскосыми глазами и такой же белозубой, как и у матери, улыбкой. Нетрудно было догадаться, что это мать и дочь.