Последний Карфаген (Повесть. Рассказы. Дневники) - Козлов Сергей Сергеевич. Страница 11

Через два дня я снова пришел на стройку. Минута в минуту. Двадцать Седьмой был уже там и, увидев меня, заулыбался.

— Я кое-что выяснил для тебя. Тут недалеко есть кафе среднего масштаба, мы там сможем спокойно посидеть, выпить кофе или еще чего-нибудь покрепче.

Не знаю, чем кафе среднего масштаба отличается от кафе большого масштаба, но мы оказались в довольно просторном зале. Сели в углу за пластиковый столик. В полумрачном зале было не людно, под потолком тлели какие-то ультрасовременные лампы, наполнявшие внутреннюю атмосферу туманным розовым светом. Из вмонтированных в стены динамиков звучала ненавязчивая электронная музыка. В центре зала два мужика закусывали водку пиццей и очень оживленно, как это принято в России, дискутировали на политические темы. В противоположном от нас углу миловалась за бутылкой шампанского любовная пара. Равнодушная ко всему на свете официантка приняла наш заказ, и уже через пару минут на нашем столе появился коньяк, салаты и та же пицца с грибами.

— Зови меня Игорь, — предупредил Двадцать Седьмой и, подмигнув, разлил коньяк в одноразовые стаканы.

— А меня покуда Алексеем зовут, — ответно подмигнул я.

— Ну, тогда за знакомство…

Мы выпили и, пока неторопливо пробовали салаты, вынуждены были слушать горячий спор из центра зала.

— Да что твои кислопузые американцы?! Какая, к хренам, у них демократия, если они пукнуть в ее сторону боятся! Знают, ежели пукнут, то весь их сероводородный протест может в газовой камере закончиться! Вот она, демократия! — горячился бородатый мужик внушительных размеров, небрежно расплескивая по стаканам очередную порцию. — Их демократия заключается в том, что мы сейчас с тобой, раздавив полкилограмма на двоих, можем охаивать собственную страну, а какой-нибудь сиэнэнщик услужливо микрофон приставит и ко ртам нашим, и к задницам, чтобы чего-нибудь важного не пропустить из гласа народного. Но скажи мы чего-либо про их Америку, о-о-о-о!.. Давай полыхнем! — быстро выпил и, не закусив, продолжил развивать свою мысль: — Ты тут же станешь врагом этой самой демократии. Ты там, Коля, в своей газетенке совсем протух. Оно и понятно, главный редактор с фамилией Гольдберг может только подпевать всей этой бесовской свистопляске!

— Тише… Тише… Что вокруг подумают?.. — испугался тот, которого звали Колей.

— Хрен там — подумают, разучились уже думать, благодаря твоим Гольдбергам. Демократия?! Дерьмо на лопате! Два жителя Техаса начали собирать подписи о присоединении отвоеванного некогда штата обратно к Мексике. Безобидно так — подписи. Чуешь?

— Ну?

— Гну! Одному пожизненно, другого от электрического стула запитали, чтоб не ерзал задницей, где не положено. Демократия? Ась? Не слышу восторга справедливого правового общества!

— Это правда?

— Такая же, как то, что мы с тобой сейчас еще полкилограмма возьмем. «Столичной»?

— Угу.

— Факт общеизвестный, и твой Гольдберг небось о нем знает, но так как на стул посадили не еврея, а вонючего латиноса, для него этого как бы и не случилось. Не было. Потому как настоящая демократия — она выборочна. Для кого-то есть, а кому-то хрен с перцем! А у нас подписи уже давно с «палашами» собирают, но это называется правом наций на самоопределение. Самооперденение! Блин! Полыхнем?

— Ну, такого сейчас на любом углу наслушаешься, — ухмыльнулся моему вниманию Игорь — Двадцать Седьмой.

— Да нет, дядька откровенно лупит.

— Откровенно — значит, ему терять нечего. Окромя своих цепей, как учил нас незабвенный классик.

— Мне вроде тоже нечего.

— Подожди, Леша. Если б мы были сейчас на нашей подмосковной базе, а не на нефтяных куличках, ты бы, наверное, не так говорил.

— Там что — база отдыха?

— И отдыха тоже. Родной дом. Ну, я тебе сколько смогу, постараюсь подробно рассказать. Похоже, что в этом городе мы с тобой только вдвоем остались. Стало быть, и мне тоже терять нечего.

— А сколько нас было?

— Здесь? Здесь как минимум шестеро. С тобой двое, и со мной… Где-то прошла утечка. Может быть, даже сверху. Сейчас за деньги даже сверхсекретную информашку купить можно. Честь и совесть нельзя, но они, как выяснилось, не у каждого есть. Тебя вот взорвали, а напарников твоих вообще днем с огнем не сыскать. Может, уже закатали где-нибудь в асфальт, в болоте утопили, и никто, кроме нас с тобой, искать не будет!

Чувство опасности резким холодком пронеслось по моей спине. Игорь говорил об этом так спокойно, что неотвратимая жуть кусками льда поселилась в голове и в сердце, не оставляя ни малейшей надежды на возможность противодействия ей.

— А твои напарники?

— Мои погибли в банальной перестрелке. Я сам видел. И тоже, думаю, подставили нас.

— Да что же это за война в мирное время?

— Когда хоть оно мирным-то было? — Игорь протянул мне замусоленную газету «Труд». — Прочитай сначала вот это, — и указал на статью на второй странице, которая называлась «На кого нацелена „Белая стрела“?».

«Мы уже привыкли к стрельбе на улицах. Мы привыкли к криминальным разборкам. До сих пор мы знали, что органы МВД и ФСБ едва успевают фиксировать все эти события и вяло комментировать их в средствах массовой информации. Говорить о каком-то серьезном противодействии разгулу преступности с их стороны в данный момент не приходится. Но вот совершенно недавно в редакции нескольких ведущих журналов и газет поступила анонимная информация, что еще с советских времен существует сформированное на базе КГБ специальное подразделение „Белая стрела“, по сравнению с которым спецподразделение „Альфа“ — это батальон новобранцев. В задачи „Белой стрелы“ входит в буквальном смысле отстрел зарвавшихся авторитетов, коррумпированных чиновников, а также сбор информации по всей стране и за рубежом. Агенты „Белой стрелы“ не только имитируют криминальные разборки, но и сами провоцируют их, подбрасывая соответствующую информацию тому или иному „крестному отцу“. Техническому оснащению „Белой стрелы“ могут позавидовать герои фантастических голливудских боевиков. Кроме того, в информации указывается, что бойцы этого подразделения не имеют имен и фамилий, пользуются неограниченным доверием своего начальства, имеют по нескольку паспортов…»

— Это?..

— Читай, читай. Это, — кивнул Игорь.

«В пресс-службе ФСБ на запрос нашей газеты ответили однозначно: такого подразделения нет и никогда не было.

Вполне может быть, что новых „неуловимых мстителей“ породила народная молва. Наши корреспонденты провели опрос среди населения и выяснили, что большинство граждан (67 %) в целом положительно относятся к идее существования такого подразделения и даже одобрили бы его деятельность. Еще 18 % считают существование „Белой стрелы“ невозможным. И только 15 % выразили опасения по поводу того, что такая боевая организация может служить не только интересам народа и государства, а вполне может выйти из-под контроля, чтобы выполнять „специальные заказы“. Общественное мнение в этом случае отражает надежду на существование хотя бы тайной справедливости. В наше время нетрудно представить себе этаких ушедших в катакомбы бравых парней, карающих распоясавшееся зло. Но остается главный вопрос: на кого нацелена „Белая стрела“?»

На мой немой вопрос Игорь показал мне запястье, на котором болтался такой же, как у меня, браслет. В первый раз я заметил точно: на нем была не стрела, а надпись на латыни: nec nulla nec omnis.

— Не все стрелы мимо? — так я перевел. — Что это значит?

— Стрелу Черномор мог доверить только такому снайперу, как ты. Любил дед почудить. Например, у Тридцать Второго надпись non sufficit una.

— Только одного не хватает. Это опять о тридцати трех?

— Не стоит искать в этом особого значения. Я и такую у одного читал: cuique suum reddit, что-то о том, что каждому возвращается свое. У Первого, например, на старославянском было написано «Мономах».

— А какое отношение к нам имеет Владимир Мономах?

— Никакого, кроме того, что он воин. Мономах — с греческого «единоборец». Я же говорю, чудачил дед.