Последний обоз (СИ) - Соло Анна. Страница 26

— Не ищи её, — сказал он Нароку, не позволив тому даже рта раскрыть, — Оставь девку в покое.

— Дядька Зуй, я…

— Послушай, Нарок, ты нормальный парень, но не ровня Омеле. Ты — приоградец, княжий человек, а она — простая лесовичка. Ты забудешь её, едва вернёшься в свою крепостицу и наденешь чистую рубашку, а она будет надеяться и ждать. Возможно, даже вздумает самовольничать и откажется стать женой того, кого я выбрал для неё. Так что уезжай, и не обещай ничего моей неразумной дочери. Просто исчезни из её жизни.

— Я не могу так поступить, потому что действительно люблю Омелу. Я знаю, у вас положено давать за девушек откуп. Назначьте любой! Сейчас я беден, как храмовая мышь, но за хлябь непременно заработаю денег, буду беречь каждую медяшку, и к травоставу…

— Приограцы почти все так делают: обещают золочёные пряники, а сами уходят и уж не возвращаются. Что им наши девки? Для Омелы будет лучше войти в справный тормальский дом второй женой, чем остаться засидкой, ожидая несбыточного. Подумай об этом. Если ты действительно её любишь, то, верно, не пожелаешь ей доли никчёмной вековухи.

Нарок зажмурился на миг, собираясь с мыслями, а потом сказал, глядя Зую прямо в глаза:

— Прошлой ночью мы с Омелой были вместе. Как муж и жена.

Вопреки всем его ожиданиям, Зуй отозвался совершенно спокойно, даже доброжелательно:

— Вот и хорошо. Дети княжьих стрелков обычно сильные и здоровые. А если родится сын, для Омелы он станет большой утехой.

— Да только будет ли она счастлива? — воскликнул Нарок, невольно горячась и теряя терпение, — Дядька Зуй, Омела ведь дочь тебе, а не раба! Почему не спросить, чего желает она сама? Разве вправе ты решать её судьбу?

В ответ Зуй кивнул спокойно и уверенно.

— Вправе. Покуда я ещё хозяин на своём хуторе, мне решать судьбу всего живого и неживого на этом дворе, и мне нести за всё здесь ответ. Ступай своей дорогой, Нарок-загридинец, тебя ждут.

Торвин и в самом деле уже ждала и даже собиралась хорошенько отчитать своего младшего за медлительность и разгильдяйство, но увидев, с каким лицом он вернулся к возку, сказала только:

— По коням. Пора выдвигаться.

Нарок кивнул и полез в седло, позабыв затянуть подпруги. Седло, конечно, съехало набок. Добрыня при виде этого насмешливо хмыкнул в усы, а нарисовавшийся у ворот Малёк и вовсе заржал в голос, но Нарок, всегда так забавно смущавшийся в подобных случаях, в этот раз не покраснел и не стал сверкать на насмешников глазищами, а просто молча переседлал коня. И Воробей, против обыкновения, даже не попытался цапнуть хозяина или отмахнуть по нему задней ногой.

Возок в сопровождении всадников выехал со двора и вскоре скрылся в лесу за поворотом стёжки. Малёк задвинул на место жерди ворот, поглазел немного вслед уехавшему обозу, затем шумно почесал за ухом и побрёл через кусты к мосткам, туда, где Тиша с Омелой полоскали бельё. Пора было глянуть, всё ли у них в порядке, и проводить домой. А заодно помочь им собрать коз.

Ещё издали он услыхал, как девчонки болтают и смеются за работой. Беззвучно выглянув из зарослей рогоза, Малёк стоял некоторое время тихо и неподвижно, прислушиваясь к их голосам. Не слишком-то ему хотелось вести их обратно на хутор, к нежданным новостям, однако деваться было некуда. "Эх, чему быть — того не миновать," — подумал, наконец, юный ходок. Он хрустко сломал пару сухих стеблей и позвал грубовато:

— Эй, клуши! Чего раскудахтались? Погнали коз домой, там дядька Зуй до вас пару слов имеет.

Тиша игриво улыбнулась и напустила на себя таинственный вид. "Дурёха, — подумал Малёк с нежностью, — А Омелку, конечно, жаль. Ну так вольно ж ей было с чужаком заигрывать. Смотрела бы лучше на своих. Потом, за Молодым Хорьком ей всяко будет лучше, чем одной. Поплачет чуток — и привыкнет." Однако сам становиться вестником перемен в девичьей жизни Малёк не собирался. Едва войдя на двор, он прихватил топор и живо смотался в сторону дровницы.

Омела окинула глазами опустевший хутор и с удивлением спросила отца, чинившего на крыльце старую сеть:

— А где ж обоз?

— Съехали, — отозвался Зуй, не поворачивая к ней головы, — Им поторапливаться нужно: Добрыня сказывал, завтра к вечеру хлябь пойдёт.

— И даже не попрощался, — проговорила Омела упавшим голосом.

— А кто ты есть, чтоб с тобой раскланиваться? — всё так же спокойно и равнодушно сказал Зуй, — Вот станешь хоть меньшицей при справном хуторе, тогда пойдёт иной разговор.

— Так рубаха же… Я Удачникову рубаху стирать забрала. И подштанники.

— Это ничего. Тряпьё в хозяйстве всяко пригодится. Отдай Тишке корзину, барахло она и одна развесит. А ты ступай к себе. Приоденься, морду умой. Нынче вечером у нас гости будут, Старый Хорь с сыном. Сговариваться о тебе, никчемухе, желают.

Швырнув наземь корзину с мокрым бельём, Омела бегом кинулась к крыльцу, упала перед отцом на колени:

— Батюшка, родненький, не отдавай им меня! А будешь неволить — совсем с хутора уйду!

Зуй на все эти крики со слезами и бровью не повёл.

— Цыц, дура, — сказал он спокойно и веско, — После благодарить станешь. А Нарока своего беспутного забудь. Нужна ты ему, как пролитая вода. Он сам говорил, что приоградские девки в постели много слаще лесных.

Омела, вдруг отвердев лицом, вскочила на ноги и как-то по-особенному улыбнулась. Заметив эту странную перемену, Зуй нахмурился:

— Смотри мне, чтоб при гостях без пакостей! Куда?

Однако строптивая дочь уже метнулась в дом через чёрный вход.

После, развесив стиранное и тихонечко проскользнув на бабью половину, Тиша отыскала сестру перед раскрытым сундуком с приданым. Вытащив лучшую из своих рубах, ту, что заботливо расшивалась для самого важного дня в девичьей жизни, Омела подбирала к ней яркую шаль. В наивной надежде, что гроза каким-то неведомым образом прошла стороной и теперь всё будет хорошо, Тиша обняла её за плечи и прошептала:

— Ах, сестрёнка… Скоро счастлива будешь…

Омела стряхнула с себя Тишины руки и недобро рассмеялась.

— Что, удобно-то сестру-засидку за Хорька спихнуть, чтоб перед людьми не позорила?

— Он, вроде, мужик неплохой, — попятившись, испуганно пробормотала Тиша.

— Вот сама за него и иди. А я… О, я им всем покажу, как мне голову морочить! Сама приду к Нароку в дом и коснусь очага!

— Так нету ведь у патрульных своих домов, в казарме он живёт.

— Значит, к этлову очагу вместе пойдём!

— И потом, отец же сказывал, у Нарока другая девка есть, приоградская…

— Враньё. Не стал бы Нарок зря про девок болтать. Да и не было у него ни одной, я-то знаю.

Проезжая мимо пожарища, черневшего на месте Коштырей, Торвин заметила, что рядом с ним уже во всю строится новая изба.

— Похоже, местные не останутся по нашей милости без самобульки. Пустячок, а приятно, — сказала она, надеясь немного разбавить повисшее в их компании унылое молчание. Однако Добрыня только вздохнул в ответ, Нарок же, похоже, даже не услышал её слов. Он вообще за весь путь от Зуевой горки до Коштырей не издал ни звука и ни разу не поднял глаз от гривы Воробья перед собой.

— Так, хватит выискивать у коня блох, — заявила Торвин решительно, — После торжка при Оленьей горке нам предстоит свернуть с Тропы и углубиться в Змеиное урочище. Скажи мне, Нарок, знаешь ли ты хоть что-нибудь о змеелюдах? И что именно?

— Сказку о Золотой Змейке, — вяло отозвался он.

Торвин вздохнула:

— Как того и следовало ожидать. Выкинь из головы этот бред. На самом деле змеелюды не имеют ничего общего с принцессой из сказки. Прежде всего — они и не змеи, и не люди. И уж тем более не оборотни. Это ящеры. Они, действительно, разумны и владеют способностью передавать мысли на расстоянии, но любая здравомыслящая змеелюдка скорее отобедает человеком, чем согласится выйти за него замуж. Мы им интересны только как охотничий трофей и вкусная дичь. У такого отношения есть свои плюсы: трогать сильную и кусачую дичь обычно мало желающих. Поэтому если мы видим змеелюдов, просто берём оружие на изготовку и с уверенным видом валим мимо. Если это не поможет и на нас всё-таки нападут, значит, будем отбиваться. Имей виду, чешуя у них прочная, настоящая броня. Более-менее уязвимы только глаза, горло, подмышки и пах. И ещё один важный момент: у них есть хвост.