Твердый сплав (Повесть) - Воеводин Евгений Всеволодович. Страница 24

А когда стали собираться актеры на дневную репетицию, они тоже удивили Фролова своей будничностью и деловитостью. Они пришли на работу, трудиться, так же как трудятся везде, и это угадывалось в их разговорах, простых, вовсе не возвышенных, в шутках, коротких спорах по поводу каких-то мизансцен и ремарок.

Когда суетливый толстенький режиссер скрылся, наконец, на сцене и оттуда донеслись его энергичные хлопки в ладоши и не раз повторенное «начали», Фролов покинул инспектора и на цыпочках вошел в зал. Сцена была ярко освещена, в зале царил знакомый Фролову полумрак. Он прошел вперед и сел. Никто на него не обратил внимания.

Репетиция началась. На сцене кто-то говорил, страстно доказывая свою правоту, а другие сидели на простых стульях в неудобных почему-то позах. Фролов догадался, что действие происходит в кабинете с мягкими, удобными креслами и актеры приняли соответствующие обстановке позы.

Но не это занимало Фролова. Ему нужна была Васильева. Он держал на коленях театральную иллюстрированную программу. Васильева была изображена в ней в роли Варвары, рядом с Кудряшом.

Но на сцене он не мог пока отыскать ее. Лишь после того как со стула-кресла поднялась смущенная девушка и, запинаясь, начала тихо о чем-то рассказывать, Фролов поглядел на нее, потом на Варвару и догадался — это она, Васильева.

Девушка мало напоминала Варвару, без косы, в темном узком платье. Фролов отметил про себя: «Здорово все-таки. Один и тот же человек — а не узнаешь. Что и говорить — искусство!»

И Фролов зааплодировал, когда действие кончилось и суетливый режиссер выбежал на сцену. В пустом зале его хлопки оказались неожиданно громкими. Режиссер, недоумевая, посмотрел в темноту, пожал плечами и раскинул руки, требуя внимания. Однако Фролов успел подойти к барьеру и кинуть под ноги Васильевой сделанный им, пока он сидел в зале, бумажный цветок — не то ромашку, не то розу. Васильева подняла цветок и шутливо раскланялась.

Фролов «случайно» столкнулся с ней у выхода и предупредительно открыл перед актрисой тяжелые двери.

— А, это вы! — улыбнулась она. — Сегодня я получила первые цветы за этот спектакль.

Бог его знает, за кого Васильева приняла Фролова. Может быть, за работника управления культуры, члена реперткома, приемочной комиссии. Как бы там ни было, Фролов, заметив, что сегодня она играла очень хорошо, долго тряс актрисе руку, а потом словно бы вспомнил:

— Погода мерзкая, хотите — я вас подвезу на машине?

И вот он везет актрису домой; та согласилась сразу («Все равно хотела взять такси»).

Фролов вел машину с нарочитой небрежностью, которую так ненавидел у шоферов, лихо объезжал постовых милиционеров, а завидев работника ГАИ, иронически усмехнулся и притормозил.

— Что, побаиваетесь? — заметила Васильева.

— Да уж… лучше не встречаться.

— Друзья народа, — улыбнулась актриса.

Фролов не сразу понял. Васильева пояснила: — У меня есть один знакомый, у него машина, так он называет ГАИ «друзьями народа». В шутку, конечно.

Фролов засмеялся, стараясь смеяться как можно искренней над этой издевкой.

— Да, — поддержал он так удачно начатый разговор. — Трудно нам стало. Чуть что не так — прокалывают талон, а потом поди докажи, что ты не верблюд.

— Но вы хорошо ведете машину.

— Если зайца бить, так он и спички зажигать будет.

Теперь засмеялась Васильева. А Фролов уже «вошел во вкус» и всячески ругал милицейское начальство, которое ввело такие правила, что просто хоть продавай машину.

— Ну, — возразила Васильева, — во многом они, пожалуй, все-таки правы. От быстрой езды всяко бывает… наверное.

От Фролова не ускользнула эта поправка — «наверное», неожиданно испуганно прозвучавшая после слов, сказанных убежденным тоном. Но он сделал вид, что не расслышал, обгоняя автобус, — словно был поглощен тем, чтобы автобус не прижал его к сугробам, сдвинутым на середину улицы.

Когда этот автобус остался позади, Фролов опять недовольно заметил, что из города надо убрать все дизели: только коптят и трещат вовсю. И без всякого перехода сказал, будто только сейчас вспомнил:

— Между прочим, в позапрошлое воскресенье я вас, кажется, видел в Знаменском. Вы выходили как раз из такого автобуса.

Знаменское, пригородное село, находилось далеко от места, где слупилось убийство. Васильева ответила:

— Нет, в позапрошлое воскресенье я ездила с приятелем к подруге… здесь, в городе.

Последние слова прозвучали опять как бы поправкой. Но теперь Фролов уловил в ее голосе, пожалуй, даже какой-то испуг. Васильева явно подчеркивала: и «к подруге», и «здесь», и «в городе». Так без нужды подробно объясняют, когда хотят что-то скрыть. Но и сейчас Фролов сделал вид, что ровным счетом ничего не заметил; он почувствовал, что Васильева смотрит на него испытующе.

Они простились у дома актрисы, и Фролов с отвратительной самому себе развязностью пошутил, что, наверно, ее, Васильевой, приятель не приревнует, если увидит, как она подъехала на чужой машине. Та что-то ответила — кажется, кокетливо поблагодарила, — Фролов уже не слышал ее слов.

Ясно одно: Васильева запнулась не зря. Неужели она спохватилась, чтобы не выболтать лишнего о позапрошлом воскресенье? Если так — возможно, это Похвиснев…

В институт, где работал Похвиснев, Фролов пошел не случайно. Вызывать Похвиснева в ГАИ и расспрашивать не имело смысла — это ровным счетом ничего не даст. Справиться в доме у жильцов? Слишком рискованно, да и, может быть, бесполезно. Оставалось пойти к нему на работу.

Фролов вспомнил, что Похвиснев работает в фотолаборатории. Ну, а Васильева, хорошенькая женщина, да еще актриса, наверно любит фотографироваться. Что если Похвиснев берет с собой на дальние прогулки фотоаппарат? Дальше: навряд ли Похвиснев станет заниматься всяким там проявлением и печатанием дома. Зачем это делать дома, если у него в институте есть фотолаборатория? Конечно, он там все и делает. Значит, надо сходить туда.

В институт Фролов пришел во второй половине дня. Вахтер долго не понимал его:

— Пропустить? А вы к кому? На вас пропуск есть?

Фролов перебирал в уме, какие могут быть должности в институте, а потом нашелся:

— Я к коменданту хочу пройти.

— К коменданту? Тогда позвоните ему по местному телефону, пусть пропуск выпишет.

Комендант тоже вначале спрашивал: зачем? откуда? Он попросил подождать минутку, и Фролов остался ждать, не выпуская молчавшей трубки.

Комендант сам спустился к Фролову и, ни о чем не спрашивая, нарочно повел его в комнату, где в это время находился Пылаев, — коменданту не хотелось разговаривать с посетителем с глазу на глаз. Фролов, кивнув незнакомому офицеру, повернулся к коменданту:

— Я из госавтоинспекции. Вот мое удостоверение. Но… мне бы хотелось поговорить с вами наедине.

Комендант опять-таки вопросительно посмотрел на Пылаева, и тот, не выдержав, рассмеялся. Но тут же он сообразил, что ставит капитана милиции в неловкое положение, и ободряюще сказал:

— Говорите при мне. При мне можно.

Фролов еще раз оглядел обоих, на секунду растерялся, а потом заговорил, ни к кому из них прямо не обращаясь:

— Мне необходимо осмотреть фотолабораторию института. Меня интересуют снимки сотрудника института Похвиснева. Это, конечно, не обыск. Но этим самым вы можете помочь госавтоинспекции расследовать крупное преступление.

Пылаев встал. Его лицо, до сих пор оживленное, мгновенно приняло холодное выражение.

— Вы говорите, снимки Похвиснева? Я понимаю, это служебная тайна, но… вы не могли бы немножко разъяснить?

Фролов почувствовал, что опрашивают его не зря, и он уже собирался ответить, но незнакомец сделал знак: обождите.

— Нельзя ли Похвиснева куда-нибудь вызвать из лаборатории? — спросил Пылаев коменданта.

— Хорошо… Сейчас придумаю… Ключи от лаборатории вам занести?

Когда комендант вышел, Пылаев показал Фролову свое удостоверение:

— Я из госбезопасности…