Твердый сплав (Повесть) - Воеводин Евгений Всеволодович. Страница 33

Савченко заторопился в цех. Вторая смена уже была на местах. Однако Савченко распорядился остановить одну печь:

— Надо ее приготовить. Давай-ка, Воробьев, обследуй старушку. Особенно внимательно последи за заправкой футеровки и завалкой шихты. Ну, да сам знаешь…

У Савченко не было свободной минуты. То он сидел у главного технолога, то мчался в отдел главного механика, то в лабораторию, то к пульту управления… Но где бы он ни был, им владела одна только мысль: патрон в печь! А там видно будет. Чердынцев не сказал ему ничего о силе взрыва. Но, надо полагать, дело будет нешуточное. Главное — плавка и Трояновский, а формулы придется, по-видимому, еще добывать. Где? Конечно, не в лаборатории. Когда он заскочил туда, со стула навстречу ему поднялся молодой человек с погонами лейтенанта госбезопасности и вежливо сказал, что сюда посторонним вход запрещен. Конечно, уже сегодня на заводе полно чекистов, а что будет завтра? Савченко, представляя себе это, поежился.

Уже к вечеру Савченко не находил себе места. Он не мог приблизиться к печи так, чтобы его не заметили. Все, что он мог, — это только постоять рядом с ней, перекинуться несколькими словами с рабочими. Кинуть патрон в шихту, когда завтра начнут загружать печь? Нет, патрон сразу увидят, и хорошо, если не заметят, кто это сделал. Кроме того, поди узнай, какая это шихта, в ту ли она пойдет печь. Лейтенант, которого Савченко видел в лаборатории, все время крутится теперь в цехе. Савченко растерялся.

Но вечером, выходя из цеха (просто невозможно было оставаться там дольше), он столкнулся с расстроенным Трояновским. Старик шел, низко нахлобучив на глаза островерхую каракулевую шапку, и зло стучал толстой палкой об асфальт. Видно было по всему — что-то случилось. Савченко взял его под руку:

— Что с вами?

— Бдительность! — воскликнул Трояновский. — Вам известно это слово?

— Вполне, — ответил Савченко. — Встречается в каждом словаре русского языка.

— Вот именно. Есть еще другое русское слово: время. Так вот, мне не удалось доказать, что время дорого.

— Что же все-таки вас расстроило? — ничего не понимал пока Савченко.

— Да то, что плавку отложили, — вот что.

Савченко ахнул:

— Почему?

— Вы, наверно, заметили, как охраняется моя работа? Совершенно неожиданно позвонили откуда следует и попросили перенести плавку. Три человека проверяют сейчас всю шихту, которую приготовили лаборанты. Один бог ведает, что они там ищут.

Савченко побледнел. Хорошо, что раздосадованный профессор не заметил, как изменилось лицо Савченко. Инженер спросил его, стараясь казаться как можно более равнодушным:

— Когда же теперь? Все так ждали…

— Я не знаю — когда! — почти выкрикнул Трояновский. — Теперь меня это не касается. Вот-с, молодой человек.

— Ну, профессор, — с улыбкой возразил Савченко. — Столько лет!.. Я, конечно, понимаю ваше нетерпение, но… Нынче, мне кажется, день-другой уже роли не играет.

Трояновский, покосившись на спутника, освободил свою руку:

— Вот как? Не играет, вы говорите? А мне, молодой человек, уже восьмой десяток пошел, между прочим, уже восьмой десяток, да-с!

Он быстро засеменил к поджидавшей его машине. А Савченко, оставшись один, опять подумал, что подбросить патрон в шихту невозможно, что чекисты вообще могут предложить провести плавку в другой печи. Савченко почти физически чувствовал, как чья-то сильная рука путала все его карты, замыслы.

Все ближе и глубже знакомясь с тем, что было сделано лабораторией профессора Трояновского, Пылаев яснее осознавал значение этой работы. Он понимал, что иностранная разведка не остановится ни перед чем и попытается, если уж не овладеть монопольно секретом сплава, то хотя бы раскрыть его или, по крайней мере, сорвать намеченные институтом планы. Можно с уверенностью сказать, что сфотографировать документацию ей не удалось: Похвиснев был арестован вовремя. Что еще предпримет враг? Взрыв лаборатории? Вряд ли это возможно. Покушение на Трояновского или его ближайших сотрудников? Пылаев приказал организовать их охрану: теперь, куда бы они ни шли, чтобы ни делали, оперативные работники незримо присутствовали рядом.

Окидывая мысленным взглядом всю систему охраны, все принятые меры, Пылаев возвращался к плавке. Он нарочно попросил Трояновского отсрочить ее: пришлось, правда, выдержать целую бурю, но это все-таки лучше, чем ставить под удар крупное государственное дело. Неясность положения должна заставить врага сделать решительный шаг и таким образом как-то выдать себя.

Однако и долго оттягивать плавку было нельзя. Пылаев решил поговорить с Трояновским по душам: пусть старик не нервничает и проводит плавку завтра, в воскресенье. Удобный день: Савченко на заводе не будет.

Плавка прошла удачно, и Трояновский был счастлив. Он держал в руках брусок металла — не очень тяжелый, словно таящий в себе тепло печи, — вертел его, подносил к глазам, гладил, словно не в силах еще поверить, что долгий труд окончен.

Сотрудники центральной лаборатории, конечно, радовались не меньше, но его радость была особенной, выстраданной. Домой он вернулся почти разбитый: стариковское сердце не выдерживало волнений. Глаше пришлось вызвать врача.

О том, что плавка состоялась, Савченко узнал на следующий день, и не злоба, не досада вспыхнули в нем, а страх. Пожалуй, теперь уж сомнений не оставалось — его «опекают». То, что плавку провели без него, тогда как Трояновский так настойчиво говорил о его непременном участии, было тому доказательством. Он растерялся. Формулы были закрыты сейчас для кого бы то ни было, наивно предполагать, что к ним может пробраться человек со стороны, хотя бы и сотрудник института. Единственный человек, который может достать формулы, — Трояновский. Но бессмысленно даже думать об этом.

Сейчас Савченко чувствовал себя и одиноким и беззащитным. Бежать? Граница недалеко, но если за ним следят, это безумие. Да и с чем он придет — он, отлично законспирированный агент, не оправдавший надежд? В разведке не любят таких сотрудников: от них избавляются просто.

Савченко старался взять себя в руки, не нервничать и взвесить все трезво. Ну хорошо: Тотера, по всей видимости, нет. Как он предполагал, «художник» живым не сдался. Значит, нет и ниточки, следа, ведущего к нему, Савченко: мертвые не говорят.

Дальше. Если бы чекисты знали что-нибудь определенное, они бы его арестовали: так спокойней. Раздумывая, Савченко приходил к выводу: нет, я в тени, меня обвинить не в чем.

Тогда он успокоился. Со временем удастся достать образец сплава для анализа, и пусть Запад этим и ограничится. В конце концов поймут же там, что агент — человек, а не иголка, и не может он пролезть в замочную скважину сейфа.

18

Весна, весна!.. Еле уловимые приметы ее угадывались во всем. Люди, выходя на улицу, с улыбкой подставляли лицо теплому, пахнущему талым снегом ветру. Пожалуй, только работники пылаевской группы не радовались весне: время шло, истекал срок следствия, предусмотренный кодексом, — а в руках следователей еще не было того, что они искали.

Черкашин был недоволен затяжкой расследования. Пылаева он вызывал часто, чаще, чем обычно, и тот всякий раз шел к нему так, будто его ожидали бог весть какие неприятности.

По особых неприятностей не было. Генерал просил его рассказывать — что нового, а потом шагал по кабинету: так легче думалось.

Как-то раз Пылаев предложил арестовать Савченко и вести открытое следствие. Генерал, круто повернувшись, остановился перед ним:

— Легкого пути ищете? А потом — кто вам разрешит арестовать его? У вас нет улик. Так что отпадает… Какие дополнительные меры приняты вами по наблюдению?

Пылаев нехотя перечислял: в соседней квартире поселился сотрудник, следит за теми, кто приходит к Савченко. Постоянное наблюдение ведут сотрудники оперативного отдела. Генерал ходил, слушал, кивал и ни к чему не мог придраться…