Огненная кровь. Том 1 (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 32

— А ты, значит, всерьёз думаешь, что в это кто-то поверит? — Цинта посыпал письмо песком и, стряхнув его, ещё раз пробежался глазами по строчкам.

— Думаю, что нет, но это меня пока никак не беспокоит.

Цинта свернул письмо, запечатал воском, а затем взял щётку и принялся счищать с камзола князя невидимые пылинки.

— Послушай, Альберт, это всё-таки Храм, там много народу и твоя семья, поминальная служба… ты сможешь вести себя разумно?

— Конечно, смогу, что за вопрос?

— Поклянись.

— Клянусь моей совестью, — Альберт приложил руку к сердцу.

— Совестью? Да ты же не веришь в совесть!

— И то правда. Совесть придумали те, кому что-то нужно от меня бесплатно, — хмыкнул Альберт.

— Охохошечки! Когда ты вспоминаешь про совесть, я понимаю так — жди беды. А я говорю серьёзно, не ввязывайся ни во что, а не то…

— А не то что? Ты опять меня отравишь или огреешь бутылкой по голове?

— Не хотелось бы, но да, — выдохнул Цинта. — А вообще ты какой-то подозрительно… весёлый сегодня, так что я иду с тобой.

— На тебя не угодишь, то я подозрительно грустный, то подозрительно злой, то подозрительно весёлый, — рассмеялся Альберт, загоняя баритту в ножны, и, разведя руки в стороны, воскликнул. — А почему нет? Родные пенаты, братья-сёстры, встреча с любимой семьёй после долгой разлуки — чего бы мне не быть весёлым?

— Вот последнее меня и пугает больше всего, — пробормотал Цинта, подавая ему шляпу.

***

На башнях Храма поминальный колокол звонил гулко и монотонно, и площадь была полна народу.

Альберт и Цинта протиснулись сквозь толпу, и при помощи нескольких лей и одного доброго человека пробрались внутрь.

Служба шла в центральной части. От высокого купола, украшенного галереей стрельчатых окон, вниз падал столб света. Длинные ряды колонн из розового мрамора отделяли освещённый центральный неф от полумрака боковых залов, а напротив входа огромный витраж-роза, сделанный из красного хрусталя, рассыпал пятнами солнечные лучи и окрашивал их багрянцем, отчего казалось, что пол в Храме залит кровью.

— Ну, вот они, мои родственнички, багрянородные, — шепнул Альберт Цинте, кивнув в центр зала и прислонившись к колонне так, чтобы его не было видно.

Они медленно приближались к высокому помосту, на котором шла служба. Вереница торжественных фигур, все как один одетые в пурпур — траурный цвет прайда Стрижей, остановились у помоста и стали передавать друг другу зажжённые свечи и кубки с вином.

— Ухт! Ничего себе! — воскликнул Цинта, пожалуй, даже слишком громко. — Это что? Галерея Богов? Все эти красавцы — они твои… родственники?

Альберт усмехнулся и произнёс негромко:

— Ну, мой папаша был тем ещё кобелём, но, надо отдать ему должное, в матери своих детей он выбирал исключительно красивых женщин.

— Н-да… Тяжело тебе, наверное, жилось среди таких красавцев, — вздохнул Цинта.

— Надо понимать, ты только что назвал меня уродом?

— Почему уродом? Я хотел сказать, что на их фоне… То есть, если сравнивать… Нет, мой князь, я вовсе не имел ввиду…

— Что, Цинта, слово не воробей — много не нагадит? — хитро спросил Альберт. — А вообще, лучше заткнись, оправдываешься и врёшь ты на редкость паршиво.

— А эти божественные прелестницы? — спросил Цинта, вставая на цыпочки, чтобы разглядеть получше.

— Это мои сёстры: холодная стерва и горячая стерва. Таисса и Милена Драго. За ними мои братья: красавчик блондин, красавчик брюнет и ещё один красавчик с… изъяном, тот, что хромает и с тростью. Драгояр, Себастьян и Истефан Драго.

— А тебе что досталось в наследство от отца, кроме злости?

— Кто-то должен быть красивым, а кто-то умным, — хмыкнул князь.

— Умный, надо полагать, ты?

— Ну… я привык так себя успокаивать, — князь снова усмехнулся, но на этот раз как-то криво, — смотри дальше, во втором ряду, вон тот с глазами змеи — мой хитрый дядя, тот с рожей проходимца — мой дядя-проходимец, и вон тот, который выглядит, как пьяница, тоже мой дядя-пьяница. Гасьярд, Грегор и Тибор Драго. И где-то должна быть ещё и моя тётя. Ах да, вон та леди, у которой на лбу написано, как наплевать ей на весь этот пафос — моя тётя Эверинн. Она ещё при жизни терпеть не могла Салавара с его выходками, так что для неё эти поминки просто праздник.

— Надо сказать, что и дед твой, похоже, был тем ещё кобелём. Теперь понятно, почему ты не пропускаешь ни один бордель.

— Прикуси язык, а то я могу ведь и забыть свои клятвы.

— А кто эта рыжая кудесница?

— Это моя последняя мачеха. Леди Хейда Драго. И её сын. К слову сказать, это ещё не всё, что ты должен о них знать. Леди Хейда ненавидит Таиссу и Милену, те ненавидят Хейду и друг друга. Себастьян ненавидит Драгояра, а Драгояр — Себастьяна, Истефан ненавидит Хейду, Милену и Таиссу…

— Можешь не продолжать, я понял — все ненавидят всех, — прервал его Цинта.

— Вижу, ты схватываешь всё с полуслова.

— И, надо полагать, все они ненавидят тебя?

— Ну, должны же быть они хоть в чём-то единодушны.

— Общие враги объединяют, согласен, — мрачно ответил Цинта.

— Пожалуй, только дядя меня любил, уж не знаю за что…

— Тот, который хитрый или который проходимец?

— Тот, который пьяница. Хотя… наверное, потому что я таскал ему вино из отцовского погреба, когда тот его запирал.

— Тогда любовь его понятна.

— Ну, вот оно, моё фамильное древо, увешанное ядовитыми плодами! И это лишь часть из признанных претендентов на Красный трон, если не считать бесчисленных бастардов, которых наплодил мой отец.

— И как же ты собираешься их всех победить? — Цинта посмотрел на князя со странной смесью уважения и удивления.

— Эээ, я же говорил — война план покажет, — Альберт внезапно оттолкнулся от колонны и прежде, чем Цинта успел хоть что-то сказать, быстро пробрался сквозь толпу и бесцеремонно втиснулся между Миленой и Таиссой.

Одна одарила его возмущённым взглядом ярости, а другая взглядом полным ледяного презрения.

— Смотрю, паршивый пёс вернулся, — прошипела Милена.

— Я бы сказала — блудливый пёс, — холодно добавила Таисса, не поворачивая головы.

— А может, лучше сказать — бешеный пёс? — Милена взглянула искоса.

— Думаю, шелудивый подойдёт гораздо больше, учитывая его… образ жизни, — ледяным голосом парировала Таисса.

— И я рад видеть вас, сестрёнки, — Альберт снял шляпу и сделал вид, что внимательно слушает песнопения. — Вы всё так же хороши, когда дело касается словесного яда. Хотя Милена, смотрю, за время моего отсутствия ты совсем растеряла вкус. Тебе ведь не идёт этот траурный пурпур, ты же знаешь, что он вообще не идёт блондинкам. От него твоё лицо кажется зелёным. Так и подумаешь, что у тебя несварение. Хотя, может, это просто вино слишком кислое?

И он, не смущаясь, макнул пальцы в её бокал с вином и облизал.

— Да нет, вино неплохое… значит всё дело в пурпуре.

— Свинья! — прошипела Милена и брезгливо сунула бокал в руки Драгояру.

— Что ты забыл в Храме? — спросила невозмутимо Таисса. — Пришёл поглумиться над прахом отца или просто шлюхи в городе закончились? А может, в кабаках тебе бесплатно не наливают? Ну так вон, на входе постой, позже буду мелочь жертвовать.

— Зато тебе, сестрёнка, пурпур очень к лицу, как и место верховного джарта. Ты же, как чёрная вдова, уж твоего яда хватит, чтобы утихомирить всю эту бешеную семейку. Не думала об этом? — спросил он, чуть склонив голову. И глядя, как раздуваются ноздри Таиссы, добавил. — Ах, я совсем забыл, что у тебя силёнок маловато, и Себастьян, как назло, брат — замуж за него не выйдешь. Печально, да?

— Что тебе нужно? — спросила Таисса, едва сдерживая гнев, и пламя её свечи заметалось из стороны в сторону. — Зачем ты сюда явился?

— Ну как зачем — соскучился, решил побыть с семьёй, открыть лекарню, роды принимать, лечить детишек.

— Паяц! — Таисса смерила его презрительным взглядом. — Думаешь, я не поняла сразу? То, что отец написал эту глупую бумагу — ничего не значит. Тебе не стать багрянородным. Да, ты будешь сидеть в Совете, но ты так останешься никем — бастардом и шутом, кем ты и был раньше.