Чёрная жемчужина Аира (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 32

Когда они ехали назад, ей пришлось всеми силами изображать недомогание, чтобы сопровождающие её мужчины не вцепились друг другу в глотки. Кузен Филипп держал над ней зонтик, мсье Фрессон обмахивал веером, а Летиция прикладывала платок к вискам и томно жаловалась на жару.

Едва коляска остановилась, она поспешила попрощаться с мсье Фрессоном и быстро ретировалась в дом.

Жюстина плакала беззвучно. Она пряталась под лестницей возле библиотеки в пыльной темноте чулана, где хранились веники и вёдра. Подобрав под себя ноги и натянув на колени юбку, прижимала к ободранной щеке растёртый банановый лист и горестно вздыхала.

Не дай бог хозяйка услышит — достанется ей ещё и за слёзы. Кто бы мог подумать, что муасель Аннет так взбеленится? Она же ничего такого не сказала!

Сквозь щель в стене доносились обрывки разговора её хозяйки с братом. Хотя разговором это назвать было сложно — брат и сестра попеременно кричали друг на друга, но такое у них бывало часто. Аннет и Филипп Бернары жили под одной крышей, как кошка с собакой.

— Ну а что ты хочешь от меня? — восклицал Филипп в ответ на претензии разъярённой сестры. — Я и так сделал всё, что мог! Мне что, надо было их растаскивать, что ли? Я едва сдержался, чтобы не вызвать твоего Жильбера на дуэль! Хочешь, я его пристрелю? Мне твой чванливый баронетик и так поперёк горла!

— Что? Пристрелишь? Да ты совсем с ума сошёл! — воскликнула Аннет. — Не надо в него стрелять!

— Ну а что мне, по-твоему, было делать? Я в няньки нашей кузине не нанимался!

Жюстина слышала, как Аннет вышагивает по комнате — хозяйка обычно так делала, когда была в гневе или ярости, — а ещё бессмысленно переставляла предметы или швырялась тем, что попадет под руку, и, судя по доносившемуся стуку, так оно и было в этот раз. Так что под лестницей, пожалуй, сейчас безопаснее всего, или враз попадёшь хозяйке под горячую руку.

Хотя она уже и так попала.

Когда Аннет вернулась домой, Жюстина радостно рассказала ей, что приезжал мсье Фрессон «и укатил вместе муасель Летицией и был он довольный, как кот нажравшийся сливок». Именно за это ей и досталось. Мадмуазель Аннет в ярости отхлестала её тем, что было в руках — букетом роз и зонтом, да так, что зонт сломался, а от роз остались одни ошмётки. А теперь вот и Филипп подлил масла в костёр гнева своей сестры, рассказав подробности их поездки.

— Ты мог бы что-то сделать! В конце концов, если эта дрянь доберется на плантацию или… ты же понимаешь, что мы останемся без единого луи? — кричала Аннет на брата. — Мог бы и постараться!

— А я и старался! Хотя не пойму, за что ты переживаешь больше: за то, что она уедет и мы останемся без денег, или за то, что она останется с твоим Жильбером и ты останешься без жениха? Может, пусть себе и крутит роман с баронетиком да развлекается с ним тут пока что? Глядишь, к тому времени наш дедуля отдаст богу душу, и всё само собой решится. Между прочим, если старый пират протянет ещё какое-то время, то мне в итоге придётся отдуваться за то, что ты не смогла окрутить своего умника.

— Тебе? Да что за ерунду ты несёшь? — воскликнула Аннет.

— Так уж и ерунду? Мне отец велел жениться на нашей кузине, если всё зайдёт в тупик. Так что вот так, милая сестрёнка!

— Жениться? На этой дряни? — Аннет даже захлебнулась от возмущения. — Он же не серьёзно?

— Если её признает дед, то это единственный способ оставить деньги в семье. Так что это я тут пострадавшая сторона, как видишь, — в голосе Филиппа послышалась усмешка.

— Пострадавшая сторона? Ты? Да ты просто болван! — в ярости закричала Аннет. — Ты женишься на ней, а я останусь без единого луи и без мужа!

— Ты останешься на бобах, а я болван? Почему же? — рассмеялся Филипп.

Раздался грохот — очевидно Аннет швырнула чем-то в брата.

— Да потому что ты ей нужен, как собаке пятая нога! Ты слепой, что ли? Она вон на кого нацелилась! И уж ты ей на дух не сдался, как я поняла! Луше бы она упала замертво от жары! Или подхватила чёрную лихорадку! — голос Аннет то и дело срывался на крик.

— Ну, знаешь, я, может, ей и не сдался, да отец велел мне уж постараться так, чтобы никто её замуж не взял, ну, кроме меня, конечно. Это если всё пойдёт наперекосяк, — произнёс Филипп со странной важностью в голосе. — Так что скажи лучше спасибо и перестань швыряться вазами. Когда вернётся мама, этот бардак ей точно не понравится.

— «Велел тебе постараться»? Бооже! Так ты… Да ты хоть представляешь, какой позор будет на нашей семье? Мама ни за что бы такое не одобрила! А твоя невеста? Ты, что же, хочешь её бросить? Да тебя же потом ни в одном приличном доме не примут! Нас не примут! О нас же будут шептаться!

— А ты предлагаешь взять котомку и пойти побираться? — удивился Филипп и добавил презрительно: — Зато с чистой репутацией! Ага, сестрица, это ты рехнулась, уж я как-нибудь переживу шепотки сплетниц, зато плантация останется при нас.

— Ты не можешь на ней жениться!

— Ты не указывай, что мне делать!

— Ты не посмеешь! Я… я всё расскажу маме, и про скачки, и про твои долги тоже!

— Ну ты просто дура, сестрёнка! — зло выпалил Филипп. — В зеркало посмотри на себя! Думаешь, сколько у тебя шансов против кузины, если той достанется ещё и плантация? Так что держи язык за зубами!

Видимо, Филиппу удалось задеть сестру за живое, потому что дальнейший разговор Жюстина не расслышала за грохотом стекла. Она встала, отряхнула платье, вытерла слёзы и поспешила в комнату Аннет — ей предстояло ещё убрать растерзанные розы, разбитую вазу и просушить облитый водой ковёр. Не то ей ещё и за это плетей всыпят. А судя по всему, буря сегодня в доме будет нешуточная. И, как назло, мадам Селин нет. Та умела утихомиривать детей одним своим присутствием.

— Сама-то вы дрянь, муасель Аннет! — бормотала себе под нос Жюстина, подметая розовые лепестки и время от времени трогая ободранную шипами щёку. — Муасель Летиция вон даже за Люсиль заступилась и платок ей подарила. И ни разу никого не ударила. Вот хоть бы вам назло ей и достался массэ Жильбер! Была бы вам наука!

Она глянула в зеркало — щека распухла, полосы от шипов шли от виска до самых губ, и на глаза Жюстины снова навернулись слёзы. Когда её били по спине, можно было стерпеть — под платьем всё равно ведь не видно, да и шкура у неё там привыкшая, крепкая. А вот так располосовать всю щёку ни за что…

Жюстина в сердцах плюнула хозяйке в туфли и смахнула полотенце, которым Аннет вытирала лицо — пусть поваляется на полу, может, ей какая зараза на лицо прицепится, будет знать каково это. И следом столкнула со стола сумочку хозяйки.

Что-то звякнуло. Из сумки выпали несколько бутылочек. Одна из них разбилась о мраморную чашу для умывания, а из второй вылетела пробка, и часть жидкости вытекла на ковёр.

— Отец наш небесный! — Жюстина так и обомлела, прижав руки к груди.

Она узнала бутылочки. В таких обычно продают микстуры в аптеке. Только в аптеке горлышко заливают сургучом и привязывают бечёвку с биркой, на которой аптекарь пишет название лекарства и фамилию. А тут была просто пробка и нитки: синие и красные. И Жюстина знала, кто помечает так свои настойки.

Если хозяйка узнает, что она видела это…

Если узнает, что она их разбила…

Жюстина знала, что за этим последует. Сначала хозяйка изобьёт её до полусмерти всем, что под руку попадется. Потом её будут нещадно пороть на конюшне, а на раны плеснут солёной воды, чтобы помучалась. После она проваляется три дня в бреду — как было в прошлый раз, когда она порвала бальное платье муасель Аннет, — и в конце концов её сошлют на плантацию к сумасшедшему пирату рубить тростник. Или и вовсе продадут в самые низовья реки на рисовые плантации. А хуже, как известно, быть ничего не может.

По лестнице она скатилась, как удирающий от лисы опоссум, метнулась к комнате мадам Селин, постояла у двери, тяжело дыша, оглядываясь и прижав руки к груди, а затем прокралась внутрь тихо, точно кошка. Там у хозяйки в шкафчике всегда стояло несколько таких же пузырьков и бутылочек с настойками и мазями: от кашля, от укусов гнуса, от ожогов и колик. Жюстина быстро нашла нужную, вылила настойку за окно и поспешила обратно.