Неизвестным для меня способом - Фрай Макс. Страница 7

Павел

Остановился на красный; никогда не понимал, зачем в этом переулке нужен светофор. Здесь одностороннее движение и вообще мало кто ездит. Вот и сейчас еще совсем не поздно, около восьми вечера, а у светофора, кроме него, никого.

По тротуару навстречу ему, от угла, шла какая-то длинноногая девица в шапке с тремя помпонами – только потому и обратил на нее внимание, что с тремя. И вдруг остановилась как вкопанная возле его машины, постояла немного, напряженно к чему-то прислушиваясь, и замахала руками, начала что-то кричать. Открыл окно, спросил:

– Что у вас случилось?

– Не у меня! – воскликнула девица. – А у вас! К вам котенок забрался в двигатель; ну или не в двигатель, где-то под капотом мяукает. Надо его достать!

Растерялся – как это? такое вообще бывает? – но сразу включил аварийку, заглушил мотор, вышел из машины, открыл капот. Оттуда и правда раздавался звонкий панический мяв.

Котенка они не увидели, очень уж было темно, но мяуканье стало гораздо громче. Он замер, не зная, что теперь следует делать; девица храбро сунулась под капот и принялась там шарить, бормоча: «кис-кис-кис». Но не преуспела.

– Теперь вы попробуйте, – наконец сказала она.

Он послушно сунул руку в щель между баками и сразу наткнулся на что-то мягкое. Подумал: сейчас, наверное, укусит, но котенок его даже не поцарапал, мягко, не выпуская когтей, наступил на ладонь, добрался до рукава и вот в него уже вцепился всеми четырьмя лапами, осталось только осторожно ухватить зверька второй рукой за загривок и достать.

Котенок был серый и полосатый, такой классический дворовой кот, вернее пока только заготовка будущего дворового кота – маленький, невесомый, но с крупными крепкими лапами. Из рук он не вырывался, только таращился огромными, как у лемура глазами. Ну оно и понятно, перепугался, бедный дурак.

– Месяца три, не больше, – уверенно сказала девица. И деловито спросила: – Вы перед этим где парковались? Он в том дворе живет. Не отпускайте его тут, отвезите обратно. А если торопитесь, ладно, я сама отнесу, только скажите, куда…

Он осторожно, одним пальцем провел по полосатой спинке. И как будто какую-то тайную кнопку нажал: котенок сразу замурлыкал, да так громко, что непонятно, как можно было поместить источник такого мощного звука в крошечного кота.

Сказал:

– Не надо никого никуда носить. Я ему вроде нравлюсь. Давно собирался завести кота, да не решался. А тут и думать не надо, он все за меня решил сам.

Девица всплеснула руками, встряхнула помпонами и вдруг обняла его, расцеловала в обе щеки.

– Вы такой хороший! – сказала она. – Самый прекрасный! Мне всегда так этих мелких балбесов жалко, но дома уже своих трое, больше не потяну. А вы!..

Так растерялся, что ничего не ответил, а потом еще долго смотрел ей вслед. Только когда сел в машину и выключил аварийку, пожалел, что так легко ее отпустил. Надо было попросить остаться или, к примеру, предложить подвезти. Но не в надежде на новые поцелуи, а с целью получить консультацию. Он совершенно не представлял, как обращаться с котом.

Остановился на первой же парковке. Котенок смирно свернулся клубком на переднем сидении, тарахтел и таращил глаза. Достал телефон, нашел номер бухгалтера Алисы, у которой жили две кошки; Алиса постоянно рассказывала о них. Поздоровался, извинился за неурочный звонок, объяснил:

– Я только что подобрал котенка. Посоветуйте, что мне надо в первую очередь сделать. Что ему купить и где это продается? И чем его лучше кормить?

Рута

С командировкой смешно получилось – совершенно о ней забыла. Ну то есть не забыла, конечно, просто перепутала день отъезда, явилась с утра на работу, а там все такие смотрят квадратными глазами: а ты чего сюда притащилась? Тебе же уезжать.

Счастье, что рейс был в тринадцать с чем-то, успела вернуться домой и собрать чемодан. В общем, нормально все получилось, не успела только сходить сфотографировать свою прекрасную настенную надпись. Еще вчера перед сном спохватилась, что надо: наверняка же ее быстро закрасят, и не останется ничего. И решила в обеденный перерыв обязательно до нее догулять. Но какой уж тут перерыв.

…Смешно сказать, все четыре дня, пока была в отъезде, совершенно всерьез волновалась: закрасят? или все-таки не закрасят, и надпись дождется меня? Обратный рейс был вечерний, домой добралась только в десять, начала было раздеваться, но передумала. Накинула пуховик и пошла.

Еще издалека увидела, что у стены кто-то топчется, замедлила шаг. Сперва решила, просто прохожий, фотографирует странную надпись, и его можно понять. Но, приглядевшись, поняла: не фотографирует, а что-то пишет. Ну надо же, как совпало, а.

Впрочем, может, ничего и не совпало, – думала она, топчась на месте и не решаясь ни подойти поближе, ни уйти прочь. – Может, это не тот, кто писал сначала, а кто-нибудь новый решил внести свой вклад в нашу переписку? Хотя новый – это же тоже хорошо. В том и смысл, что продолжить может кто угодно. Я же сама как раз этим «кем угодно» была!

Наконец поняла, что будет ужасно жалеть, если не решится подойти к незнакомцу. Непонятно, о чем с ним говорить, с чего начать и как успокоить – вот это, кстати, вопрос, я бы сама ужасно смутилась, если бы кто-то меня застукал за таким идиотским занятием. Но все равно подойти надо. Нельзя упускать такой шанс.

Поэтому решительно пошла вперед и еще до того, как незнакомец ее заметил, громко сказала:

– Я тоже писала на этой стене!

Он обернулся, растерянно улыбаясь одной половиной рта, вторая на всякий случай сохраняла серьезность. И спросил:

– А что именно вы писали? Про художника и кота?

Хотела честно признаться, что писала про ангела, но в последний момент почему-то кивнула:

– Да.

Теперь улыбнулась и вторая половина рта незнакомца. Он сказал:

– Это я – Павел. До сих пор не понимаю, зачем это написал, не так уж много мы в тот вечер выпили пива. Но что сделано, то сделано. И знаете, что самое главное? Во-первых, кот у меня появился буквально на следующий день. Совершенно замечательный, лучший в мире, вечно голодный и очень ласковый кот. Причем я ничего для этого не делал, пальцем о палец не ударил, он сам забрался ко мне под капот. А во-вторых, я перетащил свой старый мольберт из подвала в квартиру. Хотел бы сказать, что он тоже сам вылез, но все-таки нет. И теперь хожу вокруг него кругами, не знаю, с какой стороны подступиться, лет десять уже не рисовал. Но ничего, подступлюсь, я теперь храбрый. И ваш должник. С меня причитается так много, что до Рождества не выпьете, даже если бросите все остальные дела. Но начать-то можно. Я хочу сказать, если вы не против, здесь за углом есть неплохой бар. Работает как минимум до полуночи; может быть, дольше, не знаю, никогда в это время мимо не ходил. Но главное, сейчас-то он точно работает. А вы почему-то молчите. А я, между прочим, ужасно волнуюсь: вдруг вы откажетесь? Скажите хоть что-нибудь!

Пока незнакомец это все говорил, Рута им любовалась. И не потому, что такой уж красавчик; честно говоря, совсем нет. Точно не в ее вкусе. Но невероятно обаятельный, давно таких не встречала. Сразу хочется с ним подружиться, чтобы просто почаще быть рядом. Все-таки великое дело – внутренний огонь.

– С удовольствием, – наконец сказала она. – Только сначала я сфотографирую надпись. В первый раз как-то не подумала, а потом локти кусала. Боялась, закрасят. И сейчас специально за этим пришла.

Фотографию рассмотрела уже потом, дома. То есть почти четыре незаметно пролетевших часа спустя. Камера в телефоне была, мягко говоря, не очень, но ей удалось разобрать новую строчку, написанную бледно-синим мелом:

«Я решил: ладно, раз так, буду учиться. И начал с кота».

Александр

– Представляешь, ту надпись все-таки закрасили, – сказала Эльза.