Шестой (ЛП) - Линн К. И.. Страница 66

Я копирую его движения: лаская, прохожусь вверх по его рукам и груди, обхватываю за шею и, зарывшись пальцами в волосы, притягиваю к себе. Шестой издает стон, который эхом отзывается в моем теле.

Мы оба задыхаемся, когда он отстраняется, но наши тела по-прежнему тесно прижаты друг к другу под тугими струями душа. Одним быстрым движением Шестой наклоняется, подхватывает мою ногу под коленкой и забрасывает себе на бедро. Я ощущаю жар его подрагивающего члена, когда он входит в меня, слышу его стон. Шестой подхватывает мою вторую ногу и, подняв вверх, прижимает к стене. Плитка кажется обжигающе холодной, когда я касаюсь ее своей разгоряченной кожей, и я выдаю шипение.

Не тратя ни минуты впустую, его член врывается в мою киску, растягивая и заполняя меня. Шестой не сводит с меня взгляда, в то время как мои глаза закатываются от острого удовольствия, особенно после того, как он начинает двигать бедрами, совершая долгие медленные толчки. Никаких бешеных резких движений. Им двигает не потребность кончить, он жаждет комфорта.

Кожа касается кожи в чувственном танце. От каждого глубокого толчка я стону ему прямо в рот, и стон скользит вдоль наших языков.

Ритмичные толчки, соприкосновение бедер. Волнообразные движения, подогреваемые болезненной потребностью. Удовольствие и стирающее все мысли освобождение.

Наши взгляды направлены друг на друга, и хоть его взгляд довольно мягок, эмоций в них я не вижу. Ни страха, ни печали, ни боли или любви. Вообще ничего.

Я и правда влюблена в социопата.

Шестой издает громкий стон, и его движения ускоряются. Мышцы под моими ладонями напрягаются. Жаркое дыхание овевает мою кожу, когда он утыкается лицом мне в шею и крепко обхватывает меня руками.

Шестой удерживает меня под теплой водой, пока его член содрогается во мне.

Даже после последнего движения он не выходил и остается во мне.

Он не спешит двигаться, в этом нет необходимости. Мы крепко обнимаем друг друга, пытаясь забыть хотя бы на секунду о том, что все изменилось. Началась война, и только оставшиеся в живых киллеры будут решать, каким будет новый мир.

***

Весь номер мотеля перепачкан в песке, повсюду валяется мокрая одежда и покрытое кристаллами соли оружие. Губы Шестого вытягиваются в тонкую линию, когда он смотрит на свою любимую пушку.

— С ним все будет в порядке? — спрашиваю я, суша волосы полотенцем.

Шестой кивает.

— Понадобится немного времени, но сначала нужно отчистить его от соли.

Но вместо того, чтобы сразу же приступить к чистке, как он обычно поступает, Шестой заваливается на кровать и смотрит в потолок. Забросив полотенце на перекладину в душе, я присоединяюсь к Шестому. Улегшись на свою сторону кровати, я изучаю его безжизненное выражение лица.

Мужчина, лежащий рядом со мной, не сломлен, но в душе он искалечен.

— Он действительно твой брат? Ну, то есть, вы вместе росли, у вас общие родители?

Шестой кивает.

— Его зовут Эли. Мы с ним погодки.

— То есть, когда я спрашивала тебя о семье, то это он тот самый брат, о котором ты упоминал?

— Да.

— Но ты все равно сказал, что убил бы его.

Шестой хранит молчание, и я уже решаю было, что он вернулся к своему любимому поведению и как обычно игнорирует мои вопросы.

— Когда мне было двенадцать, он стрелял в меня.

Я ахаю, мысли в голове мечутся, а пальцы Шестого смещаются к шраму внизу живота.

— А потом он убил нашего отца, — Шестой умолкает, позволяя мне переварить столь личную информацию. Его глаза находят мои, словно он пытается решить для себя продолжать или нет.

— Наша мать сказала полиции, что в меня выстрелил отец, а Эли убил его, защищая меня. И чтобы не дать отцу застрелить мать. После этого Эли всегда получал все, что хотел, потому что мать боялась его.

— А ты боялся его?

Шестой качает головой.

— Он использовал страх, чтобы запугивать, но я никогда не боялся его, потому что я такой же больной, как и он. Мы оба психопаты, появившиеся на свет из спермы, излитой членом еще одного психа в ничего не ожидающую матку одной нормальной женщины.

— Ты веришь, что такова твоя природа?

— Да. Такова моя природа, если ты хочешь воспользоваться этим аргументом.

Каким-то образом Шестой догадался, к чему я клоню.

— Ты никогда не давал отпор? Девятому?

Шестой качает головой.

— Нет, но тогда я впервые понял, что он завидует. Во многих вещах, даже в столь юном возрасте, я был лучше него.

— Но когда вас наделяли рангом...

— Я сделал то, что сделал. Мной ничего не двигало, кроме стремления выполнить задачи. Я не стремился к первому месту, мне и сейчас на него плевать. Ранги ведь довольно условны.

— Значит, он приложил больше усилий? — спрашиваю я, желая расставить точки над и. — Ты лучше него?

— Не знаю.

— Но ты хорош в своем деле?

— Очень.

Вся полученная информация вихрем крутится у меня в голове, пока я пытаюсь понять этих двоих.

— Но его душевное расстройство и желание быть лучше тебя и лучше остальных вынудило его дойти до предела, чтобы получить самый высокий ранг. Чтобы получить ранг выше, чем твой. Чтобы доказать себе, что он лучше, чем ты.

Шестой снова кивает.

— Да.

— Ты просто чертова жуткая скотина.

Шестой выгибает бровь.

— Только сейчас это осознала?

— Нет, конечно же. Это я давно поняла.

— Но? — выдает он, понукая меня продолжить мысль.

— Но, так же я знаю, что ты нечто большее, чем просто киллер, — говорю я, понимая, что действительно имею это в виду.

Шестой хмурит брови.

— И что же я еще такое?

— Мужчина.

Я переплетаю пальцы наших рук. Сегодня вечером Шестой не единожды доказал мне, что он нечто большее, чем просто бездушная машина-убийца, которой я нарекла его.

— Мужчина, который, по какой-то извращенной причине, очень небезразличен мне.

— Не стоит. Пусть я и мужчина, я все равно собираюсь убить тебя.

Я поджимаю губы так, что они образуют тонкую линию.

— Да, я помню.

— Этот факт не убивает на корню твои чувства ко мне?

Я качаю головой.

— Для меня это не новость. Я поняла это еще во второй день.

Шестой кивает, мышца на его щеке дергается. После чего он вздыхает и снова принимается изучать потолок.

— Что мы теперь будем делать? — любопытствую я. Впервые мы оказались в настоящем тупике. Мы не властны над ситуацией.

Шестой мотает головой, продолжая изучать потолок.

— Не знаю.

— Ты говорил, что можно поехать в Лэнгли... собираешься предупредить их о происходящем?

Я задала этот вопрос, пытаясь вытащить его из накатившей на него депрессии. Пытаясь вынудить его думать о чем-то еще помимо предательства брата.

— Без Джейсона не́ с кем связываться.

— Хочешь сказать, что нет никакого на замене? Но это же глупо. Всегда должна быть некая защитная мера.

Шестой поворачивается и смотрит на меня.

— Ох уж эта твоя логика, — он протягивает руку и гладит меня по щеке. — Ты моя самая странная заложница.

— Ты уже дважды рисковал жизнью, спасая меня. Не знаю, что еще нужно, чтобы доказать, что я тебе нравлюсь.

Шестой хмыкает и снова погружается в молчание.

Он не протестует, когда я поднимаю его руку и пристраиваюсь ему под бочок, положив голову ему на грудь.

Шестой начинает поглаживать меня по волосам и накрывает своей ладонью мою ладонь, лежащую на его груди. И хотя первые серебристые лучи солнца как раз начинают пробиваться сквозь прорези в жалюзи, мы мгновенно погружаемся в сон.

***

Мы просидели взаперти целых четыре дня. Четыре дня Шестой только и делал, что чинил свой пистолет и лежал на кровати вместе со мной.

И еще он разобрал на винтики свой ноутбук, пытаясь найти в нем GPS-датчик и сменить доступ к нему, а также отключить обходной доступ. Все это казалось галиматьей, но я хотя бы могла понять его действия.