Скарамуш. Возвращение Скарамуша - Сабатини Рафаэль. Страница 23

– Именно так я и предположил, – сказал Андре-Луи, – когда увидел, как вы репетируете свои импровизации.

Панталоне нахмурился.

– Я заметил, сударь, что ваше остроумие имеет едкий, чтобы не сказать язвительный, привкус, и это очень хорошо. Полагаю, что именно подобный юмор подходит к вашему выражению лица, однако он может завести вас не туда, как и случилось на этот раз. Репетиция – случай исключительный – понадобилась из-за того, что наш Леандр недостаточно владеет актерским мастерством. Мы пытаемся обучить его искусству, которое ему необходимо и которым – увы – не наделила его природа. Если же и это не поможет… Впрочем, не будем нарушать наше согласие ожиданием бед, которых мы надеемся избежать. Мы любим нашего Леандра, несмотря на все его недостатки. Позвольте познакомить вас с труппой.

И Панталоне стал представлять свою труппу. Он указал на долговязого добродушного Родомонта, которого Андре-Луи уже знал.

– Поскольку Родомонт наделен длинными руками и ногами и крючковатым носом, он играет в наших пьесах Капитана, [56] – объяснил Панталоне. – У него отменные легкие – вы бы только послушали, как он вопит. Сначала мы назвали его Спавенто, или Эпуванте, [57] но это имя недостойно такого великого артиста. Никогда еще, с тех пор как великолепный Мондор [58] изумил мир, подобный хвастун не появлялся на подмостках сцены. Итак, мы присвоили ему имя Родомонт, которое прославил Мондор. И даю слово как актер и благородный человек – а я благородный человек или был им, – мы не ошиблись в выборе.

Ужасный Родомонт, смущенный таким обилием похвал, покраснел, как школьница, под серьезным испытующим взглядом Андре-Луи.

– Следующий – Скарамуш, которого вы также уже знаете. Иногда он Скапен, а иногда – Ковиелло, [59] но чаще всего – Скарамуш, и уж поверьте мне, для этой роли он подходит больше всего – я бы даже сказал, слишком подходит. Потому что он Скарамуш не только на сцене, но и в жизни. Он умеет хитро вести интригу и стравливать людей, притом держится с вызывающим нахальством, когда уверен, что ему не отплатят той же монетой. Он – Скарамуш, маленький застрельщик. Но я по натуре своей снисходителен и люблю все человечество.

– Как сказал священник, целуя служанку, – огрызнулся Скарамуш и снова принялся за еду.

– Как видите, он, подобно вам, наделен язвительным юмором, – сказал Панталоне и продолжил: – А вот этот ухмыляющийся мошенник с деревенской физиономией и шишкой на носу – конечно же Пьеро. [60] Кем же еще ему быть?

– Я бы гораздо лучше сыграл Влюбленного, [61] – сказал сельский херувим.

– Заблуждение, свойственное Пьеро, – пренебрежительно заметил Панталоне. – Вот тот грузный насупленный негодяй, состарившийся в грехе, аппетит которого с годами все возрастает, – Полишинель. [62] Как видите, природа создала каждого для той роли, какую он играет. А проворный веснушчатый нахал – Арлекин. Он не похож на вашего, усыпанного блестками, в которого упадок современного театра превратил первенца Момуса, [63] – нет, это настоящий дзани комедии дель арте, оборванный, весь в заплатах, наглый, трусливый и мерзкий буффон.

– Как видите, природа создала каждого из нас для той роли, которую он играет, – передразнил Арлекин главу труппы.

– Внешне, мой друг, только внешне, иначе мы бы так не мучились, обучая красивого Леандра роли Влюбленного. А вот Паскарьель, [64] играющий лекарей, нотариусов, лакеев. Он добродушный, услужливый малый; к тому же прекрасный повар, ибо родился в Италии – стране обжор. И наконец, я сам – отец труппы и Панталоне. Играю, как мне и положено, благородных отцов. Правда, порой я – обманутый муж, а иногда – невежественный, самонадеянный Доктор. Чаще всего я зовусь Панталоне, хотя у меня единственного есть настоящее имя. Это имя – Бине, сударь.

А теперь – наши дамы. Первая по старшинству – Мадам. – Он махнул большой рукой в сторону полной блондинки лет сорока пяти, которая сидела на нижней ступеньке фургона. – Это наша Дуэнья, [65] или Мать, или Кормилица – в зависимости от сюжета пьесы. Ее называют очень просто и по-королевски – Мадам. Если когда-то у нее и было имя вне сцены, она давно позабыла его, да так оно, пожалуй, и лучше. Затем у нас есть вот эта дерзкая негодница с вздернутым носом и большим ртом, – разумеется, это наша субретка Коломбина. И наконец, моя дочь Климена, играющая Влюбленную, – подобный талант можно встретить разве что в «Комеди Франсез». [66] Кстати, у нее настолько дурной вкус, что она стремится поступить в этот театр.

Красивая Климена – а она действительно была красива – встряхнула каштановыми локонами и рассмеялась, взглянув на Андре-Луи. Глаза у нее, как он теперь разглядел, были не синие, а карие.

– Не верьте ему, сударь. Здесь я королева, а я предпочитаю быть королевой в нашей труппе, а не служанкой в Париже.

– Мадемуазель, – весьма торжественно изрек Андре-Луи, – будет королевой всюду, где ей угодно будет царствовать.

Единственным ответом был застенчивый, но в то же время обольстительный взгляд из-под трепещущих ресниц. Отец Климены закричал, обращаясь к миловидному молодому человеку, который играл Влюбленного:

– Слышишь, Леандр? Тебе следует упражняться в красноречии такого рода.

Леандр томно поднял брови.

– В самом деле? – промолвил он и пожал плечами. – Да ведь это просто общее место.

Андре-Луи одобрительно рассмеялся.

– У господина Леандра более живой ум, чем вам кажется. Как тонко он заметил, что назвать мадемуазель Климену королевой – общее место.

Некоторые, в том числе и господин Бине, засмеялись.

– Вы полагаете, он настолько остроумен, что имел в виду именно это? Ха! Да все его тонкие замечания случайны.

В разговор вступили остальные, и скоро Андре-Луи был уже в курсе всех дел странствующих комедиантов. Они направляются в Гишен, надеясь подработать на ярмарке, которая должна открыться в следующий понедельник. В субботу в полдень они триумфально вступят в город и, соорудив сцену на старом рынке, в тот же вечер сыграют первое представление по новой канве – или сценарию – господина Бине. Деревенские зрители просто рот разинут от спектакля. Тут господин Бине тяжело вздохнул и обратился к смуглому пожилому Полишинелю, который, насупившись, сидел слева от него:

– Да, нам будет не хватать Фелисьена. Ума не приложу, что мы будем без него делать.

– Ну, что-нибудь придумаем, – проговорил Полишинель с набитым ртом.

– Ты всегда так говоришь, так как знаешь, что тебе-то, конечно, не придется придумывать.

– Его нетрудно заменить, – сказал Арлекин.

– Разумеется, если бы мы были в городе. Но где же нам взять парня даже таких средних способностей, как у Фелисьена, среди селян Бретани? – Господин Бине повернулся к Андре-Луи. – Он был нашим бутафором, машинистом сцены, плотником, билетером, а иногда играл на сцене.

– Роль Фигаро, [67] полагаю, – сказал Андре-Луи, вызвав смех.

– Значит, вы знакомы с Бомарше! – Бине с живым интересом взглянул на молодого человека.

– Мне кажется, он довольно известен.

– Да, конечно, – в Париже. Но я бы никогда не поверил, что его слава докатилась до глухих уголков Бретани.

– Я провел несколько лет в Париже – в коллеже Людовика Великого. Там и познакомился с произведениями Бомарше.

– Опасный человек, – нравоучительно сказал Полишинель.